Почему мы боремся?
Нет сомнений в том, что скелетные свидетельства межличностного насилия уходят корнями в глубокое прошлое человека, на что указывают следы потенциальной неслучайной и преимущественно черепной травмы, обнаруженные в ряде скелетов гоминид и раннего современного человека. На протяжении всей истории Homo sapiens "ни одна форма социальной организации, способ производства или экологическая обстановка, похоже, не оставались надолго свободными от межличностного насилия" - утверждение, которое в целом согласуется с работой Пинкера.
Потенциальные причины и объяснения агрессивного поведения, физического насилия и военных действий занимают центральное место в антропологических дискуссиях о конфликтах и могут быть в целом разделены на три основные объяснительные модели: биологическую, культурную и материалистическую. К сожалению, дискуссии по этим моделям не всегда удается решить такие проблемы, как различение причины и следствия, краткосрочной индивидуальной и коллективной мотивации насилия от долгосрочной "дифференциальной выживаемости" конкретного курса насильственных или ненасильственных действий. Это ставит под сомнение некоторые обобщающие, почти монокаузальные утверждения Пинкера о происхождении, функциях и распространенности межличностного насилия и войн. Множественные уровни причинности и различные контекстные и культурно-специфические факторы могут сделать причинно-следственные связи неубедительными и отвлечь внимание от сложного взаимодействия биологических, культурных и экологических факторов. Эта проблема не получила у Пинкера того критического осмысления, которого она заслуживает.
Биологические перспективы насилия
Хотя "гипотеза обезьяны-убийцы" Раймонда Дарта и Роберта Ардри, возникшая в 1940-1950-х годах и представляющая агрессию и насилие как движущую силу эволюции человека, давно дискредитирована, представление о неких биологических корнях агрессии и насилия сохраняется, получив более позднюю поддержку в результате анализа ДНК. Агрессия является естественной частью поведения животных, и биологические объяснения агрессии подчеркивают ее потенциальные эволюционные преимущества, связанные с максимизацией репродуктивного успеха за счет устранения конкурентов, что придает ей функциональную роль, вытекающую из некоторых дочеловеческих тенденций. Многие виды в основном не способны убивать представителей своего вида из-за так называемой "иммунной системы насилия" в среднем мозге. Драки и убийства между людьми, таким образом, требуют сильной мотивации, а также обусловливания и тренировки. Биологическая модель предполагает, что естественный отбор благоприятствует склонности к нападению и потенциальному убийству, если получаемые выгоды достаточно высоки, прежде всего в системе межгрупповых отношений. Это основано на наблюдениях за социальными животными, в первую очередь приматами, причем у некоторых видов приматов обнаружены скелетные свидетельства межличностного насилия, очень схожего с тем, что было зафиксировано в доисторических человеческих популяциях.
Однако вариативность насилия, агрессии и мирного взаимодействия на протяжении всей истории человечества убедительно свидетельствует о том, что в "потенциале человека к миру и насилию" важную роль играют не только эволюционные или генетические факторы. Это побудило Организацию Объединенных Наций выпустить в 1986 году "Севильское заявление", в котором осуждается мнение о том, что человек жесток по своей природе. Люди делают то, что они делают в определенное время и в определенном контексте, что требует очень индивидуальных, контекстуальных соображений в отношении конфликтов и насилия. Эти соображения индивидуальности отсутствуют во всем повествовании Пинкера, которое в значительной степени представлено через призму психологической эволюции.
Культурные взгляды на насилие
В основе культурных объяснений насилия лежит его определение не только как физического акта, но и как социального действия, средства коммуникации, взаимодействия и усвоенной культурной модели поведения. При таком подходе культурный контекст является главным фактором, определяющим природу насилия и конфликта. Он признает человеческий потенциал к насилию, но рассматривает его как в конечном счете сформированный и сдерживаемый правилами и поведением в обществе.
Не вызывает сомнений, что на развитие личности огромное влияние оказывают социальное обучение и навыки, приобретенные в раннем возрасте, которые закладывают основу для формирования моделей поведения и реакций, как насильственных, так и ненасильственных, во взрослой жизни. Утверждение Фрая о том, что "мир начинается в детской", безусловно, имеет под собой основания, однако индивидуальный стиль воспитания является лишь одним из факторов, влияющих на возможность насилия. Общественная среда и поощрение, а также терпимость или недопущение насилия являются влиятельными общественными и, следовательно, культурными факторами. Человеческая общность и групповая идентификация в сочетании с этнографически подтвержденным влиянием выученного недоверия или страха перед незнакомцами и чужаками в группе могут также способствовать формированию дуалистического мировоззрения, отношения "мы" и "они", конечной кульминацией которого является межгрупповое насилие. Помимо специфической ситуационной динамики, культурно обусловленные структурные условия, такие как политические или социальные системы без централизованной власти, также могут способствовать эскалации конфликта в насильственное взаимодействие в отсутствие лиц или групп, ответственных за переговоры по ненасильственному разрешению. С другой стороны, централизованная власть может, конечно, мобилизовать большое количество комбатантов для гораздо более масштабных конфликтов. Это подчеркивает социально-политическую сложность как фактор, способствующий развитию и масштабам насильственного взаимодействия, что явно поддерживает Пинкер, который, к сожалению, не учитывает, что это может работать в обе стороны, когда речь идет о развитии и масштабах конфликта (т.е. более сложный не означает менее жестокий).
Материальные взгляды на насилие
Материальные интересы и конкуренция за ресурсы в сочетании с экологическими и природоохранными факторами являются одними из наиболее часто упоминаемых и этнографически документированных объяснений насильственных конфликтов в малых обществах. Урожай, скот, земля, вода, доступ к сетям обмена и торговле - все это представляет собой желанные или необходимые, потенциально ограниченные, часто локально ориентированные природные и социальные ресурсы, за которые стоит бороться. К этому списку можно добавить конкуренцию за человеческие ресурсы, например, женщин или рабов. Многие социальные цели, такие как статус, престиж или месть, часто подчеркиваются материальными целями, которые компенсируют потенциальные издержки насильственного взаимодействия. Все вышеперечисленное могло быть важным компонентом в доисторических группах, о которых говорит Пинкер, и именно в этих широкомасштабных материальных интересах и в вопросе выгоды, как материальной, так и личной, мы можем найти объяснение большей части скелетных свидетельств межличностного насилия, зафиксированных в этот период.
Два основных фактора, которые могут нарушить баланс природных экономических ресурсов, - это флуктуации окружающей среды и экологии и/или демографическое давление, оба из которых могут изменить баланс ресурсов и инициировать усиление конкуренции и конфликтов. Все эти вопросы неоднократно освещались в доисторических исследованиях, но в изложении Пинкера они практически не упоминаются, что, как можно предположить, связано с его ранее выявленной неграмотностью в вопросах чтения и понимания доисторической летописи. Некоторые исследователи представляют войну как механизм коррекции потенциальных экологических дисбалансов и давления на местные и региональные природные ресурсы путем контроля численности населения на определенной территории. Рост численности населения ограничивается и восстанавливается за счет потерь, и/или в ходе конфликта население рассеивается по более обширной территории. Несмотря на то, что давление на ресурсы играет документально подтвержденную роль, применение насилия не всегда можно определить как сознательно применяемый метод контроля численности населения, но в отдельных случаях оно может быть непредусмотренным побочным продуктом насильственного взаимодействия и конфликта.
