Лишь очень многогранная личность, с легкостью менявшая один творческий подход на другой, могла создать столь разнообразное наследие в столь разных жанрах. По, как Протей, легко перевоплощался из поэта в новеллиста, из критика литературного — в критика театрального… И если бы вся его жизнь подчинялась исключительно тем рациональным идеям, которыми он руководствовался, начиная очередной литературный проект, По стал бы одним из самых преуспевающих авторов в истории США.
Однако к рациональной стороне натуры поэта был жесткий и непредсказуемый корректив, решительно воздействовавший на его жизнь. Фамильное безумие, пусть и в ослабленной форме, преследовало поэта всю жизнь. Многие иррациональные поступки и особенно — жесточайшие запои — были всего лишь проявлением этого фактора, с которым Эдгар По не мог бороться, несмотря на всю свою логику и рациональность. Налетал черный вихрь сумасшествия, и поэт принимался бродить по улицам, будучи готовым пить любую дрянь и в любой компании.
Сейчас можно лишь бесцельно гадать о природе этого расстройства, ведь никаких медицинских обследований при жизни По не проводилось. Поэта предпочитали обвинять в аморальности, и всё. И, разумеется, откровенной нелепостью является легенда о том, что именно в "глубинах безумия" поэт черпал свое вдохновение.
Памятник Э.-А. По в Балтиморе
Да, истории о безумии в самых разных формах составили значительную часть его творческого наследия. Но собственное нервное расстройство лишь мешало творчеству, иногда на целые недели, а то и месяцы выбивая Эдгара По из рабочего состояния.
И это сумасшествие не было однообразным. Оно также воплощалось в различных вариантах, но при этом одинаково угнетало и мучало поэта.
Эдгар По отразил в своих текстах не только тему одержимости и непреодолимой страсти, действительно ставшую главной во многих его "ужасных рассказах", начиная с "Береники" или даже "Метценгерштейна".
Несколько позже он обратился к идее "подмены реальности" — к описанию того, насколько ощущения могут обманывать нас, рисуя картину мира, принципиально отличающегося от подлинного, и также приводя к порогу безумия. В таких рассказах, как "Сфинкс" или "Заживо погребенные", герой оказывается во власти зрительной или обонятельно-осязательной иллюзии, которая вызывает у него неописуемый, всепоглощающий ужас. И хотя в результате для главных персонажей этих историй всё заканчивается хорошо, а пошатнувшийся взгляд на мир восстанавливается, видно, что их автора подобный "распад реальности" заметно пугал.
Фамильное безумие самого По не было слишком острым и не проявлялось слишком часто, но, видимо, было очень сложным и многоаспектным. Сводить его только к алкоголизму глубоко неверно. Периодические запои являлись лишь ярко видимым симптомом болезни, а то и способом убежать от более острых проявлений психического расстройства.
И ни в коем случае эти приступы не были полезны для Эдгара Аллана По как творца, вряд ли ему удавалось превратить свинец безумия в золото блестящей прозы или поэзии.
В общем наследии По, несмотря на его титул "создателя современной литературы ужасов", число произведений, которые можно трактовать как результат личных переживаний безумного состояния, не так уж и велико. К тому же подобная трактовка их происхождения вызывает весьма и весьма большие сомнения: судя по умению поэта реконструировать самые разные душевные состояния, он мог написать эти тексты во вполне "здравом уме и памяти". И даже если бы этих текстов не было вообще, с моей скромной точки зрения, литературное наследие поэта потеряло бы не настолько много, как может показаться при первом взгляде.
Создание рациональных, уверенно выстроенных и прекрасно внутренне обоснованных текстов — вот в чем было творческое предназначение Эдгара Аллана По. (Не зря его так тянуло к научной фантастике и детективу — самым логичным жанрам в литературе). Истории про безумие в его творческом наследии — это попытка использовать не по вине поэта сложившуюся ситуацию, стремление разумно использовать совсем чуждое проявление подсознательного в психике писателя-рационалиста.
По умел и любил создавать мистификации — тексты, в которых изначально просчитывается определенная реакция читателей, сочинения, где вся внутренняя конструкция выстроена так, чтобы именно эту реакцию спровоцировать. Поэт настолько хорошо разбирался в этом вопросе, что мог "до косточек" разобрать и проанализировать чужое мистифицирующее произведение, показать места, где его создатель дал слабину и допустил откровенные логические ляпы. (Именно так По и поступил с "Великим открытием в астрономии" Ричарда А. Локка, рассмотрев его в дополнении к переизданию собственного "Необыкновенного приключения некоего Ганса Пфааля".)
Мистификации были органичной частью творчества поэта, такой же, как лирические стихотворения и "ужасные" новеллы. Это также показывает, насколько реальный Эдгар По был сложнее примитивного образа романтического поэта не от мира сего. Находясь в наилучшей литературной (и психической) форме, он мог планировать и тщательно рассчитывать эффект от появления своих произведений в печати, нанося "точечные удары" по сознанию публики. Именно так поэт поступил с "Вороном", схожий фокус он проделал и с "Золотым жуком".
Другое дело, что придерживаться подобной жизненной стратегии Эдгар По мог только в редкие моменты полного душевного здоровья и умственной трезвости. Едва болезнь настигала его, как всё валилось из рук и шло кувырком. Удачливый поэт и мистификатор превращался в жалкого пьяницу и неврастеника, одержимого манией преследования.
Почти все конкретные обстоятельства жизни Эдгара По так или иначе воплощались в сто сочинениях, даже ссоры и разборки с литературными противниками (либо в иронических новеллах, вроде "Литературной жизни Какваса Тама, эсквайра", либо в виде критических очерков (например, "Писатели Нью-Йорка: несколько беглых заметок, содержащих честные оценки их авторских достоинств и кое-что о них самих"). Лишь алкоголизм ничего не дал поэту, кроме постоянных жизненных неприятностей. Ничего полезного для художественного творчества запойное пьянство или прием наркотиков ему не принесли; никакого американского аналога повести "Москва — Петушки" В. Ерофеева или "Исповеди англичанина, употреблявшего опиум" Т. Де Куинси он не пытался даже задумать. Это был чисто отрицательный опыт, одно сплошное несчастье и жизненная катастрофа.
Темный очаг безумия в сознании По никак не влиял на его творчество, а только провоцировал безрезультатные запои и болезни. Даже в плане "отрицательной рекламы" он не помогал поэту — шумиха вокруг его алкоголизма скорее мешала продажам его книг, нежели привлекала внимание ханжески настроенных соотечественников. В конец концов, в гибели Эдгара Аллана По это фамильное умопомешательство, при любых, даже самых фантастических, сценариях его смерти, сыграло определяющую роль.
Мог ли он прожить еще сколько-нибудь? Разумеется. Хотя бы потому, что научился, за долгие мрачные годы жестокого опыта, уравновешивать периоды безумия периодами повышенной и вдумчивой работоспособности. Но при этом целый сонм болезней подтачивал его изнутри. Как бы то ни было, долгая жизнь и превращение в седовласого патриарха американской литературы Эдгару По никогда не светили. Увы!
Удивительно не то, что великий поэт и фантаст рано погиб. Удивительно то, что он столько лет успешно сопротивлялся надвигавшемуся безумию и сумел в таких жизненных условиях столько сделать.
И любой человек, даже слегка соприкоснувшийся с судьбой и наследием Эдгара По, целиком и полностью согласится с мнением отечественной исследовательницы Э.Ф. Осиповой: "Творчество гения неисчерпаемо, а Эдгар Аллан По был гением — в этом сомнений у нынешних критиков и историков литературы нет".
Нищий творец оставил после себя россыпи словесных алмазов из литературной Голконды. Россыпи, даже сейчас ослепляющие сиянием совершенства.
Он вырезал свое слово в стихах и прозе, а мы в удивлении внимаем ему до сих пор.
