Эрик Эриксон
Детство и общество
(Erik Erikson "Childhood and Society", 2nd ed., 1963)
Предисловие ко второму изданию
Когда я перечитывал предисловие к первому изданию, мне бросилось в глаза выражение «концептуальные путевые заметки». И я выделил его, ибо искал формулировку, которой можно было бы воспользоваться, объясняя судьбу этой книги. Задуманная и написанная для пополнения психиатрического образования американских врачей, психологов и социальных работников, она прошла свой собственный путь к студентам и аспирантам различных специальностей из университетов США и ряда других стран. Практически необходимым делом стало переиздание книги, а с ним возник и вопрос о ее переработке.
Мысль о том, что эту книгу широко читали как молодые, так и пожилые люди, не имевшие возможности судить о ней на основе личного клинического опыта, временами приводила меня в замешательство. Перед тем как приступить к переработке первого издания, я обсудил эту проблему на своем семинаре с первокурсниками в Гарварде (в 1961/62 учебном году). И обнаружил, что единство личности, характерное для жанра путевых заметок, на самом деле может помочь молодым людям впервые окинуть направленным взором область, которая вторгается в их сознание и лексикон из столь многочисленных и разнообразных источников. Мои студенты, между прочим, почти единодушно решили, что мне не следует радикально изменять первоначальный текст, хотя бы потому, что внесение «поправок» в путевые заметки, написанные в более молодые годы, не было одной из прерогатив постаревшего автора. Спасибо им за усердие и хлопоты.
Однако эта книга использовалась также в подготовке профессиональных специалистов, имеющих отношение к психоанализу. И здесь я пришел к выводу, что недостатки книги неотделимы от ее жанра - рассказа о первом этапе пути одного такого специалиста; и что подобно многим первым путешествиям, она снабжает читателя впечатлениями, которые при повторении маршрута сопротивляются ослаблению или преувеличению. Поэтому я переработал текст лишь для того, чтобы сделать более ясными свои первоначальные намерения, и добавил только тот материал, которым располагал во время работы над первым изданием.
Во втором издании я прежде всего исправил места, которые, при перечитывании, сам не вполне понимал. Затем я расширил (либо исправил) описания и объяснения, часто неправильно понимаемые студентами различных специальностей (или неоднократно вызывавшие вопросы с их стороны). Наиболее многословные добавления можно обнаружить, главным образом, в конце первой и на протяжении третьей части книги. Наконец, я снабдил текст авторскими подстрочными примечаниями: критическими размышлениями над тем, что было написано мной десять с лишним лет назад, и ссылками на свои более поздние работы, в которых развиваются темы, тогда лишь намеченные.
Среди тех, кому выражается благодарность в предисловии к первому изданию, не назван ныне покойный Дэвид Рапапорт (D. Rapaport). Он прочел рукопись, однако я не получил его предложений (как всегда, весьма обстоятельных), когда книга печаталась. В последующие годы мы работали вместе и он больше чем кто-либо другой (включая и меня самого) способствовал выявлению теоретического подтекста моей работы и ее связей с работой других психоаналитиков и психологов. Я могу лишь с благодарностью сослаться на некоторые из его трудов, содержащих исчерпывающую библиографию.
Более объемные дополнения ко второму изданию основаны на следующих статьях:
- «Sex Differences in the Play Construction of Pre-Adolescents», Journal of Orthopsychiatry. - XXI. - 4. - 1951.
- «Growth and Crises of the "Healthy Personality"», Symposium on the Healthy Personality (1950), M. J. E. Senn, editor. New York, Josiah Macy, Jr. Foundation.
Эрик Гомбургер Эриксон
Центр передовых исследований в поведенческих науках,
Март 1963, Стэнфорд, Калифорния
Предисловие к первому изданию
Предисловие дает автору возможность поместить вперед мысли, которые пришли ему в голову с опозданием. Оглядываясь на написанное, он может попытаться рассказать читателям, что же находится перед ними.
Прежде всего, своим происхождением эта книга обязана практике психоанализа. Ее основные главы опираются на образцы ситуаций, которые требовали интерпретации и коррекции; это - тревога маленьких детей и безразличие американских индейцев, потерянность ветеранов войны и самонадеянность юных нацистов. Здесь, как и во всех других ситуациях, психоаналитический метод обнаруживает конфликт, поскольку психоанализ с самого начала был сосредоточен на психическом расстройстве. Благодаря работе Фрейда, невротический конфликт стал наиболее изученной стороной поведения человека. Однако в этой книге мы избегаем легкого вывода, будто наши относительно передовые знания о неврозе позволяют рассматривать массовые явления - культуру, религию, революцию - как аналоги неврозов для того, чтобы подчинить их нашим концепциям. Мы пойдем по иному пути.
Современный психоанализ занимается изучением эго, под которым понимается способность человека объединять (адаптивно) личный опыт и собственную деятельность. Психоанализ смещает акцент с концентрации на изучении условий, притупляющих и искажающих эго конкретного человека, на изучение корней эго в социальной организации. Мы пытаемся понять их не для того, чтобы предложить наспех сделанное лекарство от впопыхах установленной болезни общества, а чтобы завершить наброски нашей теории. В этом смысле, перед вами психоаналитическая книга об отношении эго к обществу.
Это книга о детстве. Можно просматривать работу за работой по истории, социологии, морали и практически не обнаружить упоминания о том, что все люди начинают свой путь детьми, и не где-нибудь, а в своих детских. Человеку свойственно долгое детство, а цивилизованному человеку - еще более долгое. Продолжительное детство делает человека в техническом и умственном отношениях виртуозом, но и оставляет в нем пожизненный осадок эмоциональной незрелости. Хотя племена и народности, во многом неосознанно, используют воспитание детей для достижения своей особой формы зрелой идентичности, своего уникального варианта цельности, их постоянно преследуют иррациональные страхи родом из того самого детства, которое они эксплуатировали особым образом.
Что может знать об этом клиницист? Я полагаю, психоаналитический метод является по существу историческим. Даже тогда, когда он ориентируется на медицинские данные, они интерпретируются как функция прошлого опыта. Сказать, что психоанализ изучает конфликт между зрелыми и инфантильными, новейшими и архаическими пластами в душе человека - значит сказать, что психоанализ изучает психологическую эволюцию через анализ конкретной личности. В то же самое время психоанализ позволяет увидеть в истории человечества гигантский метаболизм индивидуальных жизненных циклов.
В таком случае, хотелось бы отметить, что это - книга об исторических процессах. Все же психоаналитик являет собой необычный, возможно новый, тип историка. Вверяя себя влиянию наблюдаемого, аналитик оказывается частью изучаемого им исторического процесса. Как терапевт, он должен сознавать собственную реакцию на наблюдаемое; его «уравнения» наблюдателя становятся самыми близкими ему инструментами наблюдения. Поэтому ни терминологическое равнение на более объективные науки, ни благородная отстраненность от злобы дня не могут и не должны удерживать психоаналитический метод от того, чтобы всегда быть, пользуясь выражением Г. С. Салливана (Н. S. Sullivan), «соучаствующим».
В этом смысле данная книга является (и должна быть) субъективной, концептуальными путевыми заметками. С моей стороны не было даже попытки достичь репрезентативности в цитировании или систематичности в ссылках. В общем, мало что получается из усилий укрепить неясные, расплывающиеся значения с помощью добросовестного на вид цитирования отдаленно сходных понятий из других контекстов.
Такой личный подход требует краткого изложения истории моего ученичества и признания общей суммы интеллектуального долга другим людям.
Я пришел в психологию из искусства, чем можно хотя бы объяснить, если не оправдать то, что время от времени читатель будет заставать меня рисующим фон и задний план, тогда как он предпочел бы узнать о фактах и понятиях. Мне пришлось из органической необходимости сделать добродетель, опираясь на то, что речь здесь должна идти о репрезентативном описании, а не о теоретической аргументации.
Впервые я встретился лицом к лицу с детьми в маленькой американской школе в Вене, где работали Дороти Берлингем, Ева Розенфельд и директорствовал Петер Блосс. Свою клиническую карьеру я начал как детский психоаналитик под руководством Анны Фрейд и Августа Айхорна. Кроме того, я окончил Венский психоаналитический институт.
