Генри А. Мюррей (Н. A. Murray) и его коллеги по Гарвардской психологической клинике дали мне первое интеллектуальное пристанище в США. Годами я обладал привилегией долгих бесед с антропологами, в первую очередь, с Грегори Бейтсоном (G. Bateson), Рут Бенедикт (R. Benedict), Мартином Лоэбом (М. Loeb) и Маргарет Мид (М. Mead). Скаддер Микил (Scudder Mekeel) и Альфред Крёбер (A. Kroeber) познакомили меня с «полем». Мой особый долг перед ними будет обстоятельно рассмотрен во второй части книги. Было бы просто невозможно перечислить по пунктам все, чем я обязан Маргарет Мид.
Мои компаративистские взгляды на детство сформировались благодаря исследованиям, к которым меня первым побудил Лоуренс К. Франк (L. К. Frank). Финансовая субсидия Фонда Дж. Мэйси младшего позволила мне присоединиться к изучению начальной стадии детских неврозов, проводимому кафедрой психиатрии медицинского факультета и Институтом человеческих отношений Йельского университета. Финансовая помощь Комитета по народному образованию дала мне возможность какое-то время участвовать в долгосрочном проекте Джин Уолкер Макферлайн по изучению детей Калифорнии (Институт благополучного детства, Калифорнийский университет, Беркли).
Моя жена, Джоан Эриксон, редактировала эту книгу. На завершающем этапе работы над рукописью меня консультировали Элен Майклджон (Helen Meiklejohn), Грегори Бейтсон, Вильма Ллойд (Wilma Lloyd), Гарднер и Луис Мёрфи (Gardner and Lois Murphy), Лоренс Сёрс (Laurence Sears) и Дон Мак-Киннон (Don MacKinnon).
Выражаю им свою признательность.
В тексте встречается несколько вымышленных имен: Сэм, Энн и Питер; морской пехотинец, Джим - индеец племени сну и Фанни - шаман племени юрок; Джин и ее мать, Мэри и др. Ими названы пациенты и испытуемые, кто невольно снабжал меня «образцами» прозрачного поведения, которые за годы хранения в моей памяти обрели четкость, масштаб и значение. Я надеюсь, что сообщения об этих людях, включенные в книгу, передают им мою признательность.
Сообщением в этой книге определенных данных я обязан своей работе с конкретными специалистами и служебным персоналом ряда учреждений. Это:
- Фрэнк Фремон-Смит, доктор медицины (кафедра нейропсихиатрии, медицинский факультет Гарвардского университета);
- Фелиция Бегг-Эмери, доктор медицины; Мэриан Путнэм, доктор медицины; Рут Уошборн (кафедра психиатрии, медицинский факультет Йельского университета);
- Мэри Литч, доктор медицины (Фонд Меннингера);
- Вильма Ллойд (детская больница Ист-Бей, Центр развития ребенка);
- Эммануэль Уиндхольц, доктор медицины (отделение реабилитации ветеранов войны, Госпиталь Маунт-Зайон);
- пункты психологической помощи детям, бесплатные средние школы Сан-Франциско.
Части этой книги основаны на ранее опубликованных исследованиях, в частности: - «Configurations in Play: Clinical Observations», Psychoanalytic Quarterly;
- «Problems of Infancy and Early Childhood», Cyclopaedia of Medicine, Etc., Second Revised Edition, Davis and Company;
- Studies in the Interpretation of Play: I. Clinical Observation of Play Disruption in Young Children, Genetic Psychology Monographs;
- «Observations on Sioux Education», Journal of Psychology;
- «Hitler's Imagery and German Youth», Psychiatry;
- Observations on the Yurok: Childhood and World Image, University of California Publications in American Archaeology and Ethnology;
- «Childhood and Tradition in Two American Tribes», in The Psychoanalytic Study of the Child, I, International Universities Press (revised and reprinted in Personality, edited by Clyde Kluckhohn and Henry A. Murray, Alfred A. Knopf);
- «Ego Development and Historical Change», in The Psychoanalytic Study of the Child, II, International Universities Press.
Эрик Гомбургер Эриксон
Оринда, Калифорния
Детям наших детей
Часть I. Детство и модальности социальной жизни
Глава 1. Релевантность и релятивность в истории болезни
В каждой сфере деятельности есть несколько очень простых, но крайне неудобных вопросов, поскольку непрекращающиеся вокруг них споры ведут лишь к нескончаемым неудачам и с завидным постоянством ставят в глупое положение большинство специалистов. В психопатологии такие вопросы всегда касались локализации и причины невротического нарушения. Имеет ли оно видимое начало? Находится ли его причина в теле или в душе, в индивидууме или в обществе?
На протяжении веков этот вопрос помещался в центре церковных дискуссий о происхождении безумия. Было ли причиной безумия вселение дьявола или острое воспаление мозга? Такое простое противоположение теперь кажется давно устаревшим. В последние годы мы пришли к выводу, что невроз оказывается психосоматическим, психосоциальным, да еще и интерперсональным явлением.
Однако дискуссия чаще всего показывает, что эти новые определения представляют собой всего лишь различные комбинации таких самостоятельных понятий, как психика и сома, индивидуум и группа. Сейчас мы говорим «и» вместо исключающего «или», но сохраняем, по крайней мере, семантическое допущение, что душа есть «вещь», отделимая от тела, а общество - «вещь» вне индивидуума.
Психопатология - это порождение медицины, которое имело своим знаменитым источником поиск местонахождения и причинной обусловленности болезни. Наше ученое сообщество предано этому поиску, который и в тех, кто страдает, и в тех, кто лечит, вселяет магическую уверенность, происходящую от научной традиции и престижа. Такой подход убеждает считать невроз болезнью, так как невроз якобы причиняет боль. Действительно, невроз часто сопровождается очерченным (поддающимся локализации) телесным страданием, а мы располагаем четко определенными подходами к болезням, как на индивидном, так и на эпидемиологическом уровне. И эти подходы привели к резкому снижению одних заболеваний и сокращению смертности от других.
Однако происходит что-то странное. Когда мы пытаемся думать о неврозах как о болезнях, то постепенно приходим к пересмотру проблемы болезни в целом. Вместо приближения к более точному определению невроза мы обнаруживаем, что некоторые широко распространенные симптомы, такие как боли в сердце и желудке, приобретают новое значение, когда их считают невротическими симптомами или, по крайней мере, симптомами центральных, а не периферических нарушений в изолированных органах.
Здесь новейшее значение термина «клинический подход» оказывается на удивление сходным с его древнейшим значением. В далеком прошлом «клинической» называлась функция священника у постели больного, когда, казалось, силы покидают измученное тело и душа нуждается в подготовке к уединенной встрече с ее Создателем. В средневековой истории действительно было время, когда врач был обязан позвать священника, если оказывалось, что сам он не в состоянии вылечить пациента в отведенные сроки. Предполагалось, что в таких случаях болезнь относится к разряду недугов, которые сегодня мы могли бы назвать духовно-телесными. Слово «клинический» давным-давно сбросило свой клерикальный наряд. Но оно вновь приобретает некоторые оттенки старого значения, ибо мы узнаем, что у невротика (независимо от того, где, как и почему у него болит) поражается самая сердцевина, ядро, и неважно, как вы называете такое организованное или организующее ядро. Возможно, невротик и не остается один на один перед предельным одиночеством смерти, но он испытывает приводящее в оцепенение одиночество, изоляцию и дезорганизацию субъективного опыта, то есть то, что мы называем невротической тревогой.
Как бы ни хотелось психотерапевту воспользоваться биологическими и физическими аналогиями, он имеет дело прежде всего с человеческой тревогой. И о ней он может сказать очень мало, почти ничего. Поэтому, возможно, еще не начав распространяться о более широких претензиях, он открыто заявит, какую позицию занимает в своем клиническом учении.
И поэтому книга начинается с клинического примера - внезапного начала сильного соматического расстройства у ребенка. Мы не пытаемся выделить и удержать в фокусе нашего прожектора какой-то один аспект или механизм этого случая; скорее мы умышленно играем лучом, наугад направляя его на многие связанные с данным случаем факторы, чтобы посмотреть, способны ли мы очертить зону подобного расстройства.
1. Сэм: неврологический кризис у маленького мальчика
Это произошло в одном из городков северной Калифорнии. Ранним утром мать трехлетнего мальчика проснулась от странных звуков, доносившихся из его комнаты. Она поспешила к кроватке малыша и увидела, что с ним случился страшный припадок. Ей он показался точь-в-точь похожим на сердечный приступ, от которого пятью днями раньше умерла бабушка мальчика. Мать вызвала врача и тот сказал, что у Сэма был эпилептический припадок. Врач дал мальчику успокоительное и отвез в больницу, находившуюся в более крупном городе штата. Врачи больницы не согласились подтвердить или опровергнуть диагноз вследствие малого возраста пациента и его состояния, вызванного действием лекарств. Через несколько дней мальчика выписали: он казался совершенно здоровым, да и все его неврологические рефлексы были в норме.
