вместо того чтобы сразу подхватить выраженное уже с самого начала отчаяние пациента при мысли об одиночестве и «голодной смерти».
Обратим также внимание на то, как слишком активный и недостаточно рецептивный стиль возбуждает негативный перенос и усиливает психотическую тревогу.
Не находит отклика ни страдание, скрытое за агрессией, ни то, как мой интерпретативный стиль провоцирует пациента, не давая ему продохнуть, и особенно ни то, как агрессия воспроизводит сама себя на сеансе в ответ на мои защитные действия в отношении его страха быть покинутым («я перестал есть»).
Лилиана и летающий святой
На сеансе, который я опишу, Лилиана во всех подробностях рассказывает о ситуации, сложившейся в городке, где она живет, когда туда прибыл новый врач, сразу ставший неугодным местному начальству и встретивший всякого рода противодействие и осуждение. Она остановилась на характеристике городского начальства, очень консервативного, ориентированного на собственную выгоду, на власть, связанную с мафией, озабоченную прежде всего тем, чтобы не допускать перемен и держать все под контролем. Пациентка очень беспокоится, что доктор не выдержит и уедет.
На этом сеансе у пациентки, черноволосой молодой женщины с оливковым отливом кожи, произошло отыгрывание. Она пришла на сеанс с ярко-рыжими волосами, чтобы подчеркнуть, что она способна «восстать против тупого конформизма» жителей своего городка.
То, что сообщает пациентка, мне кажется ясным, и я даю интерпретацию, отсылая ее к ее внутренней ситуации, о которой она мне рассказывает, в терминах истеблишмента, царящего внутри нее, банды, противодействующей изменениям в ходе анализа. Говорю я и о ее собственном желании изменить образ мыслей, открыто восставая против внутренней группировки, которая доминировала и властвовала над ней.
Пока говорила пациентка, пока я давал интерпретацию, сеанс окончился и я не успел получить отклика на свои слова, хотя и чувствовал удовлетворение от своей «хорошей» интерпретации. Однако при дальнейшем размышлении я постепенно стал испытывать недовольство, ощутив параллельность двух непересекающихся монологов — моего и пациентки. Меня это все больше озадачивало.
Через день в начале следующего сеанса пациентка, помолчав, говорит мне, что пришла с трудом, что она очень сердится и чувствует себя одинокой, не зная почему.
Смотрела по телевизору фильм о Святом Антонии из Копертино, который был изображен с крыльями и то и дело сам по себе уходил в свободный полет.
В этот момент я думаю, что все понял, и спрашиваю пациентку, не кажусь ли я ей похожим на Святого Антония из Копертино: тоже улетаю в разговоре на отвлеченные темы, при том, что она мне говорила о чем-то очень конкретном и хотела, чтобы я ее слушал. Пациентка подтвердила, что это верно, что я хотел ее за ставить «оторваться» от того, о чем она говорила, и задуматься об этом, чтобы понять смысл. Но для нее смысл был как раз тот конкретный, который она и пыталась передать, а меня он не интересовал. Она же чувствовала, что я очень дистанцировался, покинул ее, не понял, потому что я был не там, где она.
На этом сеансе, как мне кажется, стала вырисовываться проблема не только точности интерпретации (сейчас я бы сказал — попадания в К), но и проблема эмоциональной синтонности с пациентом (бытия в О).
Моя интерпретация, по сути, оказалась заученной, школьной и отсылала к описанию Розенфельдом деструктивного нарциссизма. Пациентка и воспринимает ее как теоретическую, «переваренную». Начинается адекватное использование контрпереноса, в котором обретает форму неудовлетворенность, а затем способность воспринять внутреннюю коммуникацию пациентки. Следующий сеанс «отвечает» на неадекватную школьную интерпретацию предыдущего дня. Эти движения пока еще проинтерпретированы слишком прямо и односторонне, но совершен первый шаг к тому, чтобы их проследить.
Лучиано и кот со свежими гипотезами
Опишу несколько сеансов с мальчиком двенадцати лет на четвертом году анализа в период перед Рождественским перерывом.
Пациент: (Приходит вовремя, садится и сразу вынимает из кармана тюбики с клеем): Один — из магазина моделей на улице N (улица, где живу я), два другие — от синьора М. Мне они нужны, потому что я должен закончить две модели: одну — самолета из бальзы, другую — корабля.
Аналитик: Самолет и корабль — это об отъезде, о путешествии. Нужно столько тюбиков с клеем, чтобы построить хорошие корабли и хорошие самолеты, скоро каникулы.
Пациент: (Рисует кота черным карандашом в середине листа бумаги.)
Аналитик: Кот один в серединке листа, ты, наверное, тоже чувствуешь себя очень одиноким при мысли об отъезде.
Пациент: (Начинает обводить кота контурами... Вспоминает, что делал так и с машиной, повторяет контур за контуром, пока они не превращаются в круги.)
Аналитик: Ты почувствовал себя раскрытым, вот ты и рисуешь круги — правильные фигуры, которые упаковывают и скрывают чувство одиночества?
Пациент: Я еще вспоминаю русские матрешки с разными слоями.
Аналитик: Наверное, это маленький Лучиано чувствует себя одиноким, и его укрывают и защищают большие Лучиано.
Пациент: Я думал о другом своем рисунке — об искрящейся елке со звездой, я ее нарисовал фломастерами, они так гладко красят и у них прозрачные колпачки.
Среда.
Я звоню, чтобы отменить сеанс, так как простудился.
Четверг.
Лучиано звонит, чтобы узнать, состоится ли сеанс, я подтверждаю, что состоится.
Пациент: Рисую, вот, может быть, это стадион. Надо его сделать поменьше. (Пытается свернуть листок.) Это кость или позвонок, если ее укоротить.
Аналитик: Стадион и кость — укороченные — наверное, как наша неделя анализа, потерявшая один сеанс.
Пациент: Да, и тут футбол, и там футбол.
Аналитик: Думаю, не я ли это по телефону тебя отфутболил и не сердишься ли ты?
Пациент: Ну, ладно, не будем преувеличивать. В конце концов, только один день. Я был с другом Ферраццано, он пришел, хотя и опоздал. А обычно я с Педеферри... Вчера маме нужно было уйти, а у меня не было ключей от дома, так что я оказался на улице, пришлось пойти с Ферраццано в школу моей мамы, он меня проводил.
Аналитик: Я тоже тебя оставил на улице и заставил далеко идти; но с тобой был Ферраццано — немножко как воспоминание о докторе Ферро и еще немножко как способ справиться самому, чтобы не чувствовать, как меня не хватает.
Пациент: (Берет карандаш): Вот лесенка, как на площади Витторио. (Берет план города, рисует кинотеатр «Кастелло».) Это большая площадь с арками, а это сад с лесенкой.
Аналитик: Какой лесенкой?
Пациент: Которая ведет к фонтану. (Снова берет карандаш и рисует падающую лесенку.)
Аналитик: Наверное, «кот» (наш способ обозначения аффективных частей Лучиано) вчера чувствовал себя потерянным на большой площади, без воды,
