с этой лесенкой, упавшей — пропавшей, как наша встреча.
Пациент: Пей, бедный котик, свежие гипотезы.
Аналитик: Ты боишься, что и сейчас не будет никаких свежих гипотез, чтобы попить.
Пациент: Наверное, не будет — вода отравлена.
Аналитик: Это та недоверчивая часть, что говорит коту: не пей водичку, это обман, превратишься в змею или в собачку (еще одна наша история о том, как змею кормили, что бы ослабить и победить, а собаку вылечили, а потом коварно бросили).
Пациент: (Из цветных карандашей складывает рельсы и шпалы, на них кладет черный карандаш и дует на него так, что он катится вперед.)
Аналитик: Похоже, ты рассердился. Не доверяешь мне, хочешь мною управлять, хочешь, чтобы я слушался твоего дыхания, твоих слов, потому что, если ты мне доверишься, я опять тебя брошу.
Пациент: (Рисует звезду, пытается двумя карандашами подцепить еще один карандаш, выстраивает из карандашей башню, башня падает.)
Аналитик: Наверное, искрящаяся звезда скрывает то, что котик очень расстраивается, прямо разваливается на части, когда думает о том, что расстается с нами.
Пациент: (Уходит, молния на его куртке застревает.)
В моей манере интерпретировать в тот период еще была видна потребность сразу же насытить текст, составив почти «символическое уравнение» (Segal, 1957): самолет + поезд = отъезд, с необходимостью, а не как одна из возможных гипотез.
Не было еще пространства для ненасыщенности, не было еще открытости незнакомым местам и возможным мирам, не выражены были негативные способности аналитика (Bion, 1970), понимаемые как способность выдерживать сомнения и ждать появления ненасыщенной конфигурации «избранного факта» (Bion, 1962).
И на вторую интервенцию пациента (кот и карандаш) я тоже отвечаю насыщением текста (одиночество-отъезд), превращая этим настоящую и адекватную трансформацию в галлюцинаторную, то есть интерпретируя на основе моего собственного преобладающего кода, на основе «энциклопедии» (Есо, 1979), принятой за правду отношений и эмоций.
Сеанс в четверг начинается приемлемо, интерпретация анальной мастурбации дана вполне допустимым образом (Ферраццано и необходимость справляться самому). Но когда пациент затем говорит о фонтане, я не подхватываю его облегчения — того позитивного, что возникает в этот момент, — и из-за чувства вины за пропуск сеанса продолжаю настаивать на своем — вплоть до низведения сеанса к непониманию и преследованию. Я не увидел, что под грузом моих преувеличений и наседаний пациент уже пыхтит, отдувается, у него «искры из глаз сыпятся», и это мешает ему даже не столько расстаться со мной, сепарироваться, сколько прежде всего раскрыться мне на сеансе.
Луиза и паром в сторону независимости
Вот сеанс уже долго продолжавшегося анализа, состоявшийся непосредственно перед тем, как я переехал работать из кабинета в моем доме в отдельный офис.
Пациентка: Столько всего случилось в конце недели, что это я нуждаюсь в Марчелле, а не она во мне. Я — в ней... Даже если Марчелле плохо... Я потом была с Луизой и с Симоне. С Симоне мы пошли обедать с одной супружеской парой к Микеле. Микеле — это молодой человек Анны-Марии, сестры Клаудии... я об этом Марчелле рассказала... Мне потом приснилось, что я совершила убийство. Когда я проснулась, я подумала, что, наверное, жертва — это Марчелла... Потом я подумала о переезде, мне пришел в голову переезд моих родителей из одного дома в два дома рядом — один для них, а один, поменьше, — для нас с Мариной, а Фабриццио и Массимо остались с ними.
Аналитик: Мне кажется, я понимаю, что вы нуждаетесь во мне, и важно именно это, а не то, хорошо или плохо мне; а потом мужчины и женщины вместе, а не одни только женщины, как бывало раньше.
Пациентка: Да, но я думала еще о переезде, что вы будете другим, более дистантным, более профессиональным, тут я слышу голоса и уже ревную... Там... Вы будете другим.
Аналитик: Но тогда убить надо маму, которая переселяет детей из одного места в другое, а сама остается с папой и теми детьми, которых больше любит, — это ревность толкает к убийству Марчеллы.
Пациентка: Но я думаю, что не смогу больше иметь любовных отношений, потому что они абсолютны, а для меня это уже не так: как с матерью — все или ничего.
Аналитик: Я спрашиваю себя, насколько вы верите в то, что говорите: вне мира гномов никто не является всем сразу, но каждый кем-то является. Хотя и не так просто ориентироваться за многонаселенным столом: отец — это муж матери, а также отец сестер.
Пациентка: А в новом доме мы будем подниматься наверх?
Аналитик: В смысле — вы будете расти?
Четверг.
Пациентка: Я ходила посмотреть на подъезд дома, где будет находиться ваш новый кабинет. А потом мне приснился сон, такие сны мне уже давно не снились — про катастрофы (надеюсь, что он не вещий). Я была на озере, поднялась огромная волна; потом я оказалась в доме Лучии, похожем на ее дискотеку, там был отец Марчеллы, но ее самой не было. Еще там был кардиолог, который приходит к нам в отделение делать ЭКГ, — он мог меня спасти, но я не пошла с ним. Я подумала, что ночевать у Марчеллы, не имея возможности поговорить с ней, возможно, и было катастрофой. Я пыталась сказать ей: «У меня есть своя жизнь, и я хочу рассказать тебе о ней», — но Марчелла мне ответила: «Я еще не готова»... Потом я полностью осознала, что как бы ей ни было плохо, это я нуждаюсь в ней, а не наоборот.
Аналитик: Есть перемена, которая воспринимается вами как катастрофа: переезд, потрясение, вызванное мыслью об уходе из этой комнаты. Но в вашем сне есть еще кое-что: отец без дочери и доктор, который мог бы спасти вас. Потом в вашем рассказе появляется спящая пара, они еще не готовы разговаривать, и, возможно, это страх, что наша с вами пара может оказаться не готовой к открытию того, что у нас есть свои собственные отдельные жизни.
[Несколько минут тишины.]
Аналитик: Мои слова заставляют вас молчать.
Пациентка: Да, я думала о больших изменениях и поняла, что не самодостаточна, что мне нужны вы и Марчелла. Но если это так, как же я скажу ей, что в конце недели по еду с Мартой в Венецию. И потом есть еще столько вещей в моей жизни, о которых я не рассказала Марчелле: Лука помог мне собрать дома книжный шкаф, я ездила в Милан на фильм «Смерть артистов» про... А еще... а еще...
Аналитик: Вы поняли, что нуждаетесь во мне и в Марчелле, и сразу испугались, что
