Друзья! Филадельфия – это не только большой, чистый и красивый город. Она получила широкую известность и как великая мастерская мира, поскольку огромная армия в четыреста тысяч человек занята на девяти тысячах двухсот промышленных предприятиях, которые каждые десять минут рабочего времени производят полезных товаров на сто тысяч долларов. Согласно статистике, в нашей стране нет города, который мог бы сравниться с Филадельфией по объему производства шерстяных и кожаных изделий, трикотажа, текстиля, фетровых шляп, скобяных изделий, станков, аккумуляторов, стальных судов и многих других видов продукции. Мы выпускаем по локомотиву каждые два часа – днем и ночью. Больше половины населения нашей великой страны ездят в трамваях, построенных в Филадельфии. Каждую минуту мы производим тысячу сигар, а за последний год на наших ста пятнадцати трикотажных фабриках было изготовлено по две пары носков и чулок для каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребенка нашей страны. Мы производим больше ковров, чем Великобритания и Ирландия, вместе взятые, а общий масштаб нашей коммерческой и промышленной деятельности столь велик, что оборота наших банков, составившего в прошлом году тридцать семь миллиардов долларов, было бы достаточно, чтобы выкупить все облигации Займа свободы, выпущенные в этой стране.
Однако, друзья, хотя мы очень гордимся изумительными успехами наших промышленных программ и тем, что наш город является одним из крупнейших центров медицины, искусства и образования нашей страны, мы испытываем еще большую гордость за то, что в Филадельфии больше частных жилых домов, чем в любом другом городе мира. Если поставить эти триста девяносто семь тысяч домов, размещенных на двадцатипятифутовых участках, в один ряд, то он протянется от Филадельфии через Канзас-Сити, где мы сейчас находимся, до Денвера, то есть на тысячу восемьсот восемьдесят одну милю.
Но особое ваше внимание я хочу привлечь к тому важному факту, что десятки тысяч этих домов принадлежат трудящимся нашего города, а когда человеку принадлежит земля, на которой он живет, и крыша над головой, то он полностью убежден в правильности американского образа жизни.
На почве Филадельфии не смогут дать ростки социализм и анархия, потому что наши дома, наши учебные заведения и наша гигантская индустрия созданы истинным американским духом, родившимся в нашем городе и завещанным нашими предками. Филадельфия – мать нашей великой страны и источник американской свободы. Это город, где был изготовлен первый американский флаг. Это город, где заседал первый конгресс Соединенных Штатов. Это город, где была подписана Декларация независимости. Это город, где Колокол свободы – самая почитаемая реликвия Америки – вдохновил десятки тысяч мужчин, женщин и детей. И поэтому мы верим, что на нас возложена священная миссия, заключающаяся не в поклонении золотому тельцу, а в распространении американского духа, в поддержании огня свободы, чтобы с воли Всевышнего правительство Вашингтона, Линкольна и Теодора Рузвельта стало вдохновляющим примером для всего человечества».
Давайте проанализируем эту речь, посмотрим, как она построена и благодаря чему производит впечатление. Прежде всего, в ней есть начало и конец. Это редкое качество, мои дорогие читатели, значительно более редкое, чем может показаться. В ней есть определенная отправная точка. Затем она уверенно движется вперед, словно стая диких гусей в полете, не тратя попусту ни сил, ни времени.
В этой речи присутствуют свежесть и индивидуальность. Оратор начинает с того, что сообщает о своем городе то, чем не могут похвастаться другие выступающие. Он подчеркивает, что его город – это колыбель всей нации, один из крупнейших и красивейших городов мира. Однако такое заявление носит слишком общий характер и само по себе не может произвести особого впечатления. Оратор понимает это и поэтому дает слушателям возможность воочию представить себе размеры Филадельфии, указывая, что она занимает территорию, «равную по площади Милуоки, Бостону, Парижу и Берлину, вместе взятым». Это уже нечто определенное и конкретное. Это удивляет и остается в памяти. Это доносит мысль до сознания слушателей лучше, чем целая страница статистических данных.
Далее он заявляет, что Филадельфия «получила широкую известность как великая мастерская мира». Это кажется преувеличением и звучит как пропаганда, не правда ли? Если бы оратор сразу перешел к следующему пункту, он никого не убедил бы. Но он этого не делает. Он останавливается, чтобы перечислить товары, по производству которых Филадельфия занимает лидирующее положение в стране: «шерстяные и кожаные изделия, трикотаж, текстиль, фетровые шляпы, скобяные изделия, станки, аккумуляторы, стальные суда».
Это уже не слишком похоже на пропаганду, не так ли?
Филадельфия «выпускает по локомотиву каждые два часа – днем и ночью. Больше половины населения нашей великой страны ездят в трамваях, построенных в Филадельфии».
«А я и не знал этого, – удивится слушатель. – Может быть, я и вчера ехал в одном из таких трамваев. Надо будет завтра посмотреть, где производятся трамвайные вагоны, которые ездят по нашему городу».
«Каждую минуту мы производим тысячу сигар… по две пары носков и чулок для каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребенка нашей страны».
Это производит еще большее впечатление. «Может быть, мои любимые сигары производятся в Филадельфии… И носки, которые сейчас на мне, тоже…»
А что делает оратор далее? Возвращается к разговору о размерах Филадельфии и приводит факты, о которых забыл сказать? Ничего подобного. Он освещает одну тему, пока полностью не покончит с ней, и больше к сказанному не возвращается. Большое спасибо оратору за это. Ведь ничто не способно так запутать слушателя и сбить его с толку, как постоянное перескакивание выступающего с одного вопроса на другой и обратно. Многие ораторы поступают именно так. Вместо того чтобы освещать вопросы по порядку, они действуют как капитан футбольной команды, выкрикивающий номера – двадцать седьмой, тридцать четвертый, девятнадцатый, второй. Хуже того, у него получается так: двадцать седьмой, тридцать четвертый, двадцать седьмой, девятнадцатый, второй, тридцать четвертый, девятнадцатый.
Но наш оратор идет напрямик, укладываясь в отведенное время, нигде не задерживаясь, не возвращаясь назад, не отклоняясь ни вправо, ни влево, словно один из тех локомотивов, о которых он говорил.
Но вот он подходит к самому слабому месту всей речи. Филадельфия, заявляет он, «является одним из крупнейших центров медицины, искусства и образования нашей страны». Он всего лишь декларирует это и тут же поспешно переходит к следующей теме. Им отпущено всего двенадцать слов, чтобы сообщить об этом факте. Что же сделал оратор, чтобы оживить эту информацию, закрепить ее в памяти слушателей? Он посвящает этому пункту так мало времени, излагает его в таком общем и неопределенном виде, что создается впечатление, будто данный факт его самого мало интересует. Поэтому и впечатление, произведенное на слушателя, практически равно нулю. Что бы ему следовало сделать? Он понимает, что мог бы подать этот факт, используя тот же самый метод, который он только что применил, говоря о Филадельфии как о «мастерской мира». Он это знает. Но он знает и то, что идет соревнование, что ему отпущено всего пять минут и ни секунды больше, а секундомер неумолимо отсчитывает время. Поэтому ему остается смазать либо этот пункт, либо другие.
В Филадельфии «частных жилых домов больше, чем в любом другом городе мира». Как сделать, чтобы это заявление произвело впечатление и убедило слушателей? Во-первых, он приводит цифру – триста девяносто семь тысяч. Во-вторых, он придает ей наглядность: «Если поставить эти триста девяносто семь тысяч домов, размещенных на двадцатипятифутовых участках, в один ряд, то он протянется от Филадельфии через Канзас-Сити, где мы сейчас находимся, до Денвера, то есть на тысячу восемьсот восемьдесят одну милю».
Возможно, слушатели забудут названную им цифру еще до того, как он закончит фразу. Но забыть такой образ? Это почти невозможно.
Вот все, что касается холодных материальных фактов. Но подлинное красноречие строится не на них. Оратор стремится затронуть сердца, разбудить чувства. И от выстроившихся в цепочку домов он переходит к эмоциям. Он говорит о том, какое значение имеет собственность на эти дома для укрепления духа города. Он превозносит Филадельфию как «источник американской свободы». Свобода! Магическое слово, полное чувства, за которое миллионы людей отдали свои жизни. Эта фраза хороша сама по себе, но она становится в тысячу раз лучше, когда оратор подкрепляет ее конкретными ссылками на исторические события и документы, дорогие сердцам слушателей: «Это город, где был изготовлен первый американский флаг. Это город, где заседал первый конгресс Соединенных Штатов. Это город, где была подписана Декларация независимости… Колокол свободы… священная миссия… в распространении американского духа… поддержании огня свободы, чтобы с воли Всевышнего правительство Вашингтона, Линкольна и Теодора Рузвельта стало вдохновляющим примером для всего человечества». Это подлинная кульминация речи!
