ли оно индивидуально или социально, искажает и делит на части личность, лишает человека полной человечности. Сознание представляет «социального человека», порожденного данным обществом; бессознательное представляет универсального человека в нас, добро и зло, цельного человека, к которому приложимы слова Теренция: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» (кстати, это – любимый афоризм Маркса).
Глубинная психология также может дополнить проблему, занимающую центральное место в теории Маркса, пусть Марксу так и не удалось найти ее удовлетворительного разрешения, – проблему сути и природы человека. С одной стороны, Маркс, особенно после 1844 года, не хотел употреблять метафизический, неисторический термин «суть человека» – концепцию, которую на протяжении тысячелетий использовали правители, чтобы доказать, что их правление и законы соответствуют объявленной неизменной «природе человека». С другой стороны, Маркс находился в оппозиции к релятивистскому взгляду, согласно которому человек рождается чистой страницей, на которой свой текст пишет каждая культура. Будь это так, как смог бы человек восставать против форм существования, предписанных данным обществом своим членам? Как мог бы Маркс в «Капитале» использовать концепцию «ущербного человека», если бы не имел концепции «модели человеческой природы», которая могла бы стать ущербной? Ответ, который предлагает психоанализ, заключается в том, что не существует «сути человека» в смысле субстанции, которая остается неизменной на протяжении истории. Ответ, на мой взгляд, кроется в том факте, что суть человека заключается в противоречии между его принадлежностью природе, явлением в мир и уходом из него в случайное время и в случайном месте и без его согласия, и в то же время выходом за пределы природы в силу отсутствия важнейших инстинктов и осознания – себя, других, прошлого и настоящего. Человек, «каприз природы», чувствовал бы себя невыносимо одиноким, если бы не мог разрешить это противоречие, найдя новую форму общности. Главное противоречие человеческого существования заставляет его искать ответ на вопрос, который жизнь задает ему с момента рождения. Существует множество известных, но ограниченных ответов на вопрос о том, как найти единение. Человек может его найти, попытавшись вернуться в животное состояние, отказавшись от того, что является специфически человеческим (разума и любви), став рабом или рабовладельцем, превратившись в вещь, – или развивая истинно человеческие силы до такого уровня, чтобы найти новое единство с другими людьми и с природой, став свободным – свободным не только от цепей, но и свободным сделать своей целью развитие всех своих способностей, став человеком, существование которого зависит только от его собственных производительных усилий. Человек не обладает врожденным «стремлением к прогрессу», но он испытывает потребность разрешить свое экзистенциональное противоречие, возникающее заново на каждом новом уровне развития. Это противоречие – иными словами, различные и противоречивые возможности человека – и составляет его суть.
Данная статья является призывом включить в марксистское учение диалектически и гуманистически ориентированный психоанализ как значимый вклад. Я полагаю, что марксизм нуждается в такой психологической теории, а психоанализ нуждается в том, чтобы войти в истинную марксистскую теорию. Такой синтез удобрит оба поля.
Родина философа – весь мир, а не та страна, где он был рожден.
Можно без преувеличения сказать, что никогда еще знание великих идей, рожденных человеческой расой, не было так широко распространено в мире, как сегодня, и никогда еще эти идеи не были менее действенны, чем теперь. Идеи Платона и Аристотеля, пророков, Христа, Спинозы и Канта известны миллионам образованных людей в Европе и в Америке. Им учат в тысячах учебных заведений, некоторые из них проповедуются в церквах разнообразных религий. И все это происходит в мире, который следует принципам ничем не сдерживаемого эгоизма, который порождает истерический национализм и который готовится к безумному массовому уничтожению. Как можно объяснить такое расхождение?
Идеи не производят на человека глубокого воздействия, когда это всего лишь идеи и мысли, которым учат. Обычно, представляемые таким образом, они сменяют другие идеи, новые мысли приходят на смену старым, новые слова занимают место старых. Однако все, что происходит, – это смена концепций и слов. Почему все должно быть иначе? Чрезвычайно трудно добиться, чтобы идеи тронули человека, чтобы он понял истину. Для этого ему нужно преодолеть глубоко укоренившиеся инерцию, боязнь ошибиться, стремление не выделяться из толпы. Простого ознакомления с другими идеями недостаточно, пусть эти идеи сами по себе правильны и убедительны. Однако идея воздействует на человека, если тот, кто проповедует ее, живет в соответствии с ней, если она персонифицируется в учителе, если идея является во плоти. Если человек, проповедующий смирение, смиренен сам, тогда те, кто его слушает, поймут, что такое смирение; они не только поймут это, но и поверят, что он говорит о реальности, а не просто произносит слова. То же самое справедливо для всех идей, которые философ или проповедник хочет донести до слушателей.
Тех, кто проповедует идеи – и не обязательно новые – и живет в соответствии с ними, можно назвать пророками. Именно так поступали ветхозаветные пророки: они провозгласили идею о том, что человек должен найти ответ на вопрос о смысле своего существования, и ответ на этот вопрос – развитие разума и любви; они учили, что смирение и справедливость неразрывно связаны с любовью и разумом. Они жили в соответствии с тем, чему учили. Они не искали власти, но избегали ее, даже той власти, которую имеет пророк. На них не производило впечатления могущество, они говорили правду, даже если из-за этого попадали в темницу, подвергались остракизму или угрозе смерти. Они не были теми, кто стоит в сторонке и ждет, что случится. Они отвечали своим собратьям-людям, потому что чувствовали за них ответственность. То, что случалось с другими, случалось и с ними. Человечность была внутри них, а не снаружи. Именно потому, что они видели истину, они чувствовали обязанность провозглашать ее; они не грозили, но показывали, какая альтернатива открывается перед человеком. Дело было не в том, что пророк желал стать пророком; лишь лжепророки имели такую амбицию. Пророку достаточно просто стать пророком, потому что выбор, который он видит, прост. Эту идею сжато выразил пророк Амос: «Лев начал рыкать; кто не содрогнется? Господь Бог сказал; кто не будет пророчествовать?» (3:8). Слова «Господь Бог сказал» здесь просто означают, что выбор стал безошибочно ясен. Сомнений больше быть не может. Нельзя больше уклоняться. Следовательно, человек, чувствующий свою ответственность, не имеет другого выбора, кроме как стать пророком, пас ли он овец, выращивал виноград или порождал идеи и учил им. Функция пророка – показывать реальность, показывать альтернативы и протестовать;
