пришлось бы рассуждать о наследуемых идеях. Правда, ровно об этом он и говорит, хотя, насколько мне известно, доказательств существования таких идей нет. Зато имеется множество доказательств гипотезы о наследственных, инстинктивных способах поведения, то есть об архетипах. Поэтому вполне возможно, что признание «архаических пережитков» в Супер-эго есть уступка теории архетипов, что налицо фундаментальное сомнение в полной зависимости содержаний бессознательного от сознания. В самом деле, мы располагаем вескими основаниями для сомнений в факте этой зависимости: во-первых, бессознательное онтогенетически и филогенетически старше сознания; во-вторых, общеизвестно, что на него едва ли может повлиять сознательная воля. Бессознательно возможно только вытеснить или подавить, причем не навсегда. Как правило, оно рано или поздно напоминает о себе. Если бы дело обстояло иначе, не сложилась бы потребность в психотерапии. При зависимости бессознательного от сознания мы могли бы, посредством проницательности и приложения воли, взять наконец верх над бессознательным и полностью перестроить психику в соответствии с нашими целями. Что ж, только идеалисты не от мира сего, рационалисты и прочие фанатики могут предаваться таким мечтам. Психика неподвластна нашей воле, это явление природы; конечно, природу можно отчасти изменить навыками, знаниями и терпением, но ее нельзя превратить во что-то искусственное без глубокого вреда для нашей человечности. Нетрудно превратить человека в больное животное, но не получится сделать его интеллектуальным идеалом.
832 Люди до сих пор пребывают во власти заблуждения, будто сознание олицетворяет собой человеческую психику целиком, но в реальности оно занимает лишь часть психики, и об отношении ее к целому известно очень мало. Поскольку бессознательная составляющая действительно бессознательна, для нее нельзя определить границы: мы не можем сказать, где начинается и где заканчивается психика. Мы знаем, что сознание и его содержания суть изменяемая часть психики, но чем глубже мы стремимся проникнуть, хотя бы косвенно, в область бессознательного, тем прочнее становится впечатление, что мы имеем дело с чем-то автономным. Нужно признать, что наилучшие результаты, будь то в воспитании или лечении, достигаются тогда, когда бессознательное сотрудничает, то есть когда цель, к которой мы стремимся, совпадает с бессознательным направлением развития; наоборот, наши лучшие способы и намерения оказываются тщетны, когда природа не приходит нам на помощь. Без автономности, хотя бы в некоторой степени, общий опыт дополнительной (или компенсаторной) функции бессознательного невозможен. Если бы бессознательное на самом деле зависело от сознания, оно не могло бы содержать больше, чем содержит само сознание.
833 Наш пример со сновидением и многие другие аналогичные случаи показывают, что, поскольку подсознательное моральное суждение согласуется с моральным кодексом, сновидение ведет себя соответственно сознанию, которое опирается на традиционный моральный закон; следовательно, обычная мораль есть основной закон бессознательного (во всяком случае, оказывает на него влияние). Этот вывод вступает в вопиющее противоречие с общепринятым мнением об автономности бессознательного. Хотя мораль как таковая есть общее свойство человеческой психики, этого никак нельзя сказать о конкретном моральном кодексе. Значит, он не может быть составной частью структуры психики. Тем не менее приходится признавать, что – как свидетельствует наш пример – акт совести в бессознательном действует точно так же, как и в сознании, следует тем же самым моральным предписаниям, а потому и складывается впечатление, будто моральный кодекс управляет бессознательными процессами.
834 Это впечатление обманчиво, потому что действительность предлагает нам столько же, если не больше примеров того, как подсознательная реакция разительно противоречит моральному кодексу. Однажды ко мне обратилась очень достойная дама, выделявшаяся не только своим безукоризненным поведением, но и чрезвычайно «духовным» отношением к жизни. Ее тревожили «отвратительные» сны, которые в изложении и вправду заслуживали подобной характеристики. В череде крайне неприятных сновидений ей представали пьяные проститутки, венерические болезни и многое прочее. Она ужасалась этим непристойностям и не могла понять, почему ее преследуют эти «порождения бездны», ведь она всегда стремилась к духовным высотам. Что ж, с тем же основанием она могла бы вопрошать, почему святые подвергаются самым грязным искушениям. Здесь моральный кодекс играет противоположную роль (если вообще участвует в происходящем). Далекое от моральных увещеваний, бессознательное с удовольствием насылает на индивидуума мыслимые и немыслимые безнравственности, как если бы его привлекало исключительно то, что морально отталкивает. Переживания такого рода столь обычны и регулярны, что даже апостол Павел заключал: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» [526].
835 С учетом того, что сны нередко вводят в заблуждение, будто бы утешая, вызывает сомнение польза оценки суждения совести как таковой – иными словами, трудно понять, нужно ли приписывать бессознательному функцию, которая нам самим кажется моральной. Очевидно, что мы можем трактовать сновидения с нравственной точки зрения, не предполагая за ними никакой связи посредством бессознательного с той или иной нравственной склонностью. Похоже, бессознательное выносит моральные суждения с той же объективностью, с какой порождает безнравственные фантазии. Этот парадокс, или внутренняя противоречивость совести, давно известен исследователям: кроме «правильной» совести, имеется «неправильная», которая преувеличивает, искажает, превращает зло в добро, а добро во зло, подобно нашим собственным угрызениям совести, причем делает это с той же навязчивостью и с теми же эмоциональными последствиями, что и «правильная» совесть. Если бы не этот парадокс, совесть не составляла бы проблемы; мы могли бы полностью полагаться на суждения совести в вопросах морали. Но при наличии немалой, вполне обоснованной неуверенности в отношении совести требуется необыкновенное мужество или (что то же самое) непоколебимая вера, дабы слепо повиноваться велениям своего «сердца». Как правило, им подчиняются лишь до определенного предела, который предопределен соответствующим моральным кодексом. А далее вспыхивают внушающие страх конфликты долга. Обычно на них отвечают в соответствии с предписаниями морального кодекса, но лишь в очень немногих случаях эти конфликты действительно улаживаются посредством индивидуальных суждений. Едва моральный кодекс перестает служить опорой, совесть легко поддается приступам слабости.
836 В повседневности и вправду непросто отличить совесть от традиционных моральных предписаний. По этой причине часто думают, что совесть есть не что иное, как суггестивное следствие этих предписаний, что ее бы не было, не изобрети человек моральные законы. Но явление, которое мы называем «совестью», встречается на всех этапах развития человеческой культуры. Если эскимоса смущает снятие шкуры с животного железным ножом вместо традиционного кремневого, если ему претит мысль о том, чтобы бросить на произвол судьбы друга, которому он должен помочь, в обоих случаях он поддается внутренним упрекам, «угрызениям совести», и в обоих случаях отклонение от привычки или общепринятого правила несет с собою нечто вроде потрясения. У первобытной психики все необычное или непривычное вызывает эмоциональную реакцию; чем более оно идет вразрез
