только то, что сам называет добром или злом, что сам считает добром или злом. Зато он берется вещать с поразительной уверенностью, хотя ведать не ведает, так ли все на самом деле, вправду ли соответствует действительности то, что он называет добром или злом. Возможно, мировоззрение такого человека напрочь не соответствует реальным фактам, и в итоге объективность подменяется внутренней, субъективной картиной.
859 Если мы хотим прийти к пониманию столь сложного вопроса, как взаимоотношения добра и зла, начать нужно со следующего утверждения: добро и зло сами по себе суть принципы мироустройства, и надо помнить, что такие принципы существовали задолго до нас и охватывают мир далеко за пределами наших жизней.
860 Когда говорим о добре и зле, мы конкретно рассуждаем о том, чьи сокровенные качества нам на самом деле неизвестны. Вдобавок сугубо от нашего субъективного восприятия зависит, переживается ли нечто как злое и греховное; столь же субъективно мы оцениваем степень и тяжесть греха.
861 Быть может, вы слышали шутку про исповедника в Техасе. К нему приходит молодой человек с жутко унылым постным лицом. «В чем дело?» – спрашивает священник. «Случилось кое-что ужасное». – «Что именно?» – «Я совершил убийство». – «Сколько раз?» Эта шутка наглядно показывает, как по-разному два человека могут воспринимать один и тот же факт, одну и ту же реальность. Я называю то или иное событие скверным, зачастую не будучи уверен в том, что это действительно так. Многое кажется мне дурным, хотя на самом деле это не так. Например, после расставания с пациентом мне часто хотелось дать себе подзатыльник – за то, что я, на мой взгляд, поступил с этим человеком несправедливо. Возможно, нагрубил или не сказал того, что следовало сказать. А в следующий приход он сообщает мне: «Все было просто замечательно – именно то, что требовалось». Но бывают и прямо противоположные ситуации: я считаю, что провел отличный сеанс и удачно истолковал сны, а потом оказывается, что пациент сильно расстроился.
862 Откуда берется эта вера, эта мнимая уверенность в том, что мы способны отличить хорошее от плохого? «Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum» [541]. Боги знают, но мы-то не знаем. Эта истина справедлива для психологии. Если думать: «Это может быть очень плохо, но, с другой стороны, может и не быть», то у вас есть шанс поступить правильно. Но если вы знаете что-то заранее, то фактически уподобляетесь божеству. Все мы – лишь ничтожные человеческие существа, которым попросту не дано знать, что хорошо и что плохо в каждом конкретном случае. Наше знание абстрактно. Проницать взором ту или иную ситуацию – доступно только Господу. Возможно, мы составим свое мнение, но нам неведомо, насколько оно окончательно. В лучшем случае мы можем осторожно сказать: судя по таким-то признакам, то-то и то-то является добром или злом. Причем зло для одного народа вполне может рассматриваться как добро для другого народа. Эта относительность ценностей применима и в области эстетики: современное произведение искусства является для одного человека высшей ценностью, за которую он готов выложить большую сумму денег, тогда как другой человек не может в нем ровным счетом ничего понять.
863 Несмотря на все перечисленное, мы не в состоянии воздерживаться от суждений. Называя хорошим то, что кажется нам плохим, мы фактически открыто лжем. Если я скажу кому-то: «Вы создали подлинный шедевр!», а про себя буду думать, что его труд – полная ерунда, то я солгу. Быть может, прямо в этот миг мой собеседник нуждается в этой лжи и чувствует себя польщенным. Но по-настоящему полезное воздействие наблюдается лишь тогда, когда я даю человеку положительное признание со всей доступной мне искренностью, причем высказываю свое мнение в нужный момент. Вынося аффективные суждения, мы находимся во власти эмоций, которые, конечно же, изрядно мешают применять обоснованные критерии оценки.
864 Мое отношение к данной проблеме не теоретическое и не априорное, а чисто эмпирическое. Пациент приходит к терапевту с конфликтом, тлеющим в душе, и надо понять, как раскрыть эту конфликтную ситуацию, которая очень часто бессознательна, чтобы, прежде всего, найти способ справиться с конфликтом. Пожалуй, единственное, что я точно могу сделать – это осторожно сказать себе: мы не знаем наверняка, что происходит. Выглядит как то или это, но с тем же основанием можно дать и другое толкование. Поначалу ситуация может показаться довольно негативной, но постепенно понимаешь, что больному было суждено попасть именно в нее. Так что я обычно позволяю себе сказать: уповаю на Господа, что поступаю правильно. Не исключено, что мы оказываемся в эмоционально чрезмерной обстановке, когда пациент, словами Альберта Великого [542], страдает in excessu affectus [543]. При внимательном взгляде мы увидим, что добро и зло, как уже было сказано, суть принципы мироустройства. Само слово «принцип» происходит от латинского prius, то есть «первое» или «начало». Высшим принципом, который мы можем вообразить, является Бог. Принципы, сведенные к их пределам, суть просто проявления Божества. Добро и зло – основы нашего этического суждения, но, будучи сведенными к своим онтологическим корням, они становятся «началами», сторонами и именами Бога. Поэтому всякий раз при «избытке чувств», в эмоционально чрезмерной ситуации, сталкиваясь с парадоксальным фактом или событием, я фактически познаю какую-либо сторону Божества, о которой не могу судить логически и которую мне не одолеть, потому что она заведомо сильнее меня – она, иными словами, обладает нуминозным качеством, а я оказываюсь лицом к лицу с тем, что Рудольф Отто [544] называет tremendum и fascinosum [545]. Я не могу «одолеть» нуминозное, могу лишь открыться ему, позволить овладеть мной и довериться его значению. Принцип всегда выше и сильнее человека. Я даже не могу «победить» основополагающие принципы физики, они противостоят мне, нависают надо мною, как голые факты, как законы, которые «торжествуют». С этим людям не справиться.
865 Если я скажу in excessu affectus: «Это вино скисло» или «Этот тип – шелудивый пес», то вряд ли буду в состоянии узнать, правдивы ли и правильны эти суждения. Другой человек может совершенно иначе оценить то же вино и того же индивидуума. Мы знакомы лишь с поверхностью вещей, видим их только снаружи, а потому должны проявлять подобающую скромность. Как часто мне хотелось избавиться от какой-либо особо раздражающей – на мой вкус – черты в характере больного, а впоследствии выяснялось, что в некотором глубинном, если угодно, смысле он был совершенно прав, ее сохраняя и пестуя. Скажем, я хочу уберечь кого-то от смертельной опасности, которая ему
