в рывках, но нестабильные.
«Если вы что-то делаете плохо, — говорил Хименес критикам, редакторам и даже нетерпеливым читателям, — это не дает вам права требовать спешки от того, кто делает это хорошо».
Мы должны относиться так не только к другим людям, желающим, чтобы мы поторопились (начальству, аудитории, поставщикам), но и к той части нас самих, которая так любит действовать, что желает начать еще до того, как мы будем готовы. Та часть нас, которая любит борьбу, любит и действие и хочет сразу приступить к работе.
Конечно, наличие такого импульса лучше, чем его отсутствие, но если им не управлять должным образом, то из актива он превратится в пассив.
Выполните упражнение. А теперь — еще раз
Говорят, мастер-мечник Накаяма Хакудо [74] выхватывал меч из ножен около двух тысяч раз в день. Во время одной из марафонских тренировок на выносливость в храме Хаясидзаки было зафиксировано, как он за 24 часа обнажил меч десять тысяч раз.
Можно представить, какая требуется скорость и какая взвешенность, чтобы сделать так много повторений за столь короткое время. Но зачем это вообще нужно?
Потому что, как говорил учитель Октавиана Арий Дидим, «за долгое время практика становится второй натурой».
В ответственный момент мы не поднимаемся до должного уровня, а опускаемся до уровня своей подготовленности.
Самурай Миямото Мусаси однажды получил вызов от воина Мияке Гунбэя — бойца, считавшего себя одним из лучших в мире. В третью неудачную атаку Гунбэй бросился особо рьяно. Мусаси отрабатывал такой сценарий бесчисленное количество раз: «Это не то, что тебе следует делать» — и, парировав удар одним мечом, просто следил, как Гунбэй сам налетает щекой на другой его меч [75].
Откуда мастер узнал?
Практика.
В своей книге Мусаси несколько раз использует выражение «Тё тан сэки рен». Тренировки с утра до вечера.
О, ты сделал это? Хорошо. Сделай еще раз. А потом?
Еще. Еще. Еще.
«Тысяча дней тренировок, чтобы научиться, и тысяча дней тренировок, чтобы отточить мастерство», — писал Мусаси. Для самурая не было понятия «неплохой»: если «неплохой» мечник встречает лучшего бойца, то он умирает. Это похоже на наблюдение Билла Брэдли — выдающегося игрока, введенного в Зал славы баскетбола: «Если ты не тренируешься, помни, что где-то тренируется другой, и, когда вы встретитесь, он победит».
Или убьет.
Гунбэю посчастливилось усвоить этот урок и выжить, чтобы рассказать о нем. Мусаси вылечил рану от своего меча, Гунбэй признал, что его превзошли, и стал учеником Мусаси. Гунбэй тренировался и занимался, пока не избавился от склонности к ошибкам, к которым приводит поспешность.
Послушайте, это не учения. Без практики нет величия.
Долгой практики.
Повторяющейся практики.
Изматывающей, ломающей кости и выматывающей душу практики.
Однако то, что рождается из нее, противоположно этим трем ощущениям.
Энергия.
Сила.
Уверенность.
Вы заслуживаете этого. Да, ваше тело горит, но это доказательство наличия пользы. От этого огня исходит настоящее тепло, его можно использовать в работе и жизни.
Виолончелист Пабло Казальс постоянно упражнялся до конца жизни, хотя его давно считали маэстро. Он полагал, что все еще продолжает развиваться. Можно сказать, что прогресс и практика — синонимы. Не может быть первого без второго. Но и второе без первого ничего не стоит.
Меч из ножен. Выпад. Блок. Чтобы развить выносливость для применения этих навыков, вы поднимаете тяжести и закаливаете организм. Чтобы собрать все воедино, вы проводите учебные поединки. То же и с музыкой. Вы можете импровизировать совместно с другими талантливыми музыкантами, можете объединить эти сессии и выучить новые песни. Но прежде всего — как это делал Казальс — можно просто часами играть гаммы в своей спальне. Что для вас эти гаммы? Вам лучше знать. Трудитесь.
Чем бы вы ни занимались, практика сделает вас лучше. Флоренс Найтингейл [76] хотела, чтобы молодые медсестры поняли: уход за больными — это искусство, требующее «такой же серьезной подготовки, как труд любого художника или скульптора». Черчилль провел много вечеров, репетируя свои «экспромты».
Только вы знаете, как это будет выглядеть в вашем случае: тренироваться, как самурай, олимпийский атлет, мастер в стремлении к совершенству. Только вы будете знать, чем нужно заниматься с утра до ночи, что нужно повторить десять тысяч раз. Это будет нелегко, но в этом бремени заключены также свобода и уверенность.
Удовольствие от состояния потока. Ритм второй натуры.
Тихое спокойствие от осознания того, что благодаря практике вы будете точно знать, что делать, когда это понадобится. А также основательность и гордость за то, что вы это делаете.
Говорят, в любом тексте о писательнице Джойс Кэрол Оутс полагается упоминать, сколько книг она опубликовала. Так повелось по крайней мере с 1970-х годов, а она продолжала писать и после.
Ее первая книга «Ошеломительное падение» вышла в 1964 году. К 1980-м годам у Оутс насчитывалось уже 19 произведений. К 1990-м — 27. В первое десятилетие 2000-х — еще 10. В следующем десятилетии — еще 11. Кроме того, еще около дюжины романов были опубликованы под псевдонимами, и это не считая 45 сборников рассказов, 12 сборников стихов, 11 новелл, 9 пьес, 6 романов для молодежи и 4 детских книг. Ей уже за восемьдесят, но она все еще работает. Сколько в этом всем насчитывается слов? Пятнадцать миллионов? Двадцать?
Но великие тем и отличаются, что не просто оказываются на месте и не просто практикуются. Они делают дело.
Коллеги-сверстники Оутс — часто это были мужчины, причем более известные — посещали модные вечеринки. Заводили скандальные интрижки. Вынашивали литературные образы. Отчаивались из-за кризиса жанра. У них появлялись зависимости.
Джойс Кэрол Оутс писала и преподавала. Преподавала и писала.
Она публиковала.
«Я из той части мира, где люди действительно работали, а не просто говорили об этом, — заметила она. — И если вы чувствуете, что просто не можете писать, или слишком устали, или то, это и прочее, просто перестаньте думать об этом — идите и работайте».
Именно так и поступала Оутс почти каждый день на протяжении всей своей 58-летней карьеры. Затачивала карандаши, когда писала от руки первые наброски, стучала на пишущих машинках, а затем освоила и ноутбуки, на которых шлифовала свои тексты.
В Древней Греции не только существовало слово для описания такой неустанной трудовой этики — φιλοπονία («филопония»), за нее еще и награждали. Именно любовь к тяжелому труду, к самому процессу характеризует людей вроде Лу Герига. Репортер Дэн Дэниел спросил его в 1933 году, знает ли тот, сколько игр подряд провел. Гериг попробовал угадать, но их оказалось в два с
