Оказалось, что всё зависело от того, какую паузу он выдерживал перед последней фразой рассказа. Если он угадывал паузу точно — все оглушительно смеялись. Если чуть-чуть не додерживал — то смех был не столь громким. А если пауза оказывалась хоть немного длиннее — никто не смеялся, эффект пропадал.
Свидетельство великого юмориста чрезвычайно интересно для нас, потому что подтверждает: безусловно-рефлекторная реакция смеха может быть «включена» сверху, из коры, из второй сигнальной системы. Для этого включения необходимо последовательное движение нервных процессов, смена возбуждения и торможения по определённой программе, по чёткому алгоритму. При этом временные интервалы тоже должны строго соблюдаться — иногда имеют значение даже доли секунды.
Отметим ещё один любопытный нюанс, связанный с восприятием остроумия.
В мировой литературе много вспыхивало блистательных острот, настоящих жемчужин. Но когда их сводят воедино, издавая сборники, то, как правило, такие коллекции острот не очень привлекательны, читаются с трудом и быстро надоедают.
Для объяснения этого феномена обратимся к павловским «Лекциям о работе больших полушарий». В четырнадцатой лекции речь идёт об опытах с длительно подкрепляемыми условными раздражителями. Как это ни кажется парадоксально, но при постоянном и длительном подкреплении реакция на раздражитель угасает: «…исчезновение условного рефлекса, несмотря на подкрепление, есть выражение… тормозного состояния»[22].
Восстанавливается угасшая реакция лишь после некоторой паузы, то есть отдыха. Но отдых не должен бытьпассивным: нужно «не применять старые условные раздражителями, заменить их новыми агентами».
И. П. Павлов даже поставил вопрос о количественной мере действия раздражителя, которая предотвратила бы тормозное состояние клеток: «Есть ли такой минимальный срок действия изолированного условного раздражителя, который не влечёт за собой… нарастающей тенденции к тормозному состоянию?»[23].
По-видимому, найденные закономерности могут быть перенесены и на второсигнальные раздражители. Тогда становится ясным, почему так угнетающе действуют на людей присяжные острословы. Непрерывное продуцирование острот вместо смеха начинает вызывать скуку, утомляет, а иной раз даже вызывает досаду, — обстоятельство, на которое обратил внимание С. Я. Маршак:
Когда мы попадаем в тесный круг,
Где промышляют тонким острословьем
И могут нам на выбор предложить
Десятки самых лучших, самых свежих,
Ещё не поступивших в оборот
Крылатых слов, острот и каламбуров, —
Нам вспоминается широкий мир,
Где люди говорят толково, звучно
О стройках, о плотах, об урожае,
Где шутку или меткое словцо
Бросают мимоходом между делом,
Но эта шутка дельная острей
Всего, чем щеголяет острословье.
Проведение разграничительной линии между чувством юмора и остроумием может показаться непривычным, но оно уже и не ново.
Так, Дж. Мередит критерием чувства юмора считал способность найти смешное в том, что человек любит. Другой, более трудный критерий — найти смешное в себе самом, представить себя смешным в глазах любимой.
Вполне последовательное различие между чувством юмора и остроумием проводил австрийский психоневролог З. Фрейд.
Фрейд выводит это различие из представлений об экономии психической энергии. Остроумие экономит психическую энергию за счёт того, что уменьшается необходимость тормозить свои побуждения и импульсы; остроумия — это отдушина для чувства враждебности, которое не может быть удовлетворено другим способом, а также для полового возбуждения.
Комическое — по Фрейду — отличается от остроумия тем, что оно неумышленно. Неловкое движение может быть комично, но неостроумно. Восприятие комического Фрейд сводит к такой последовательности: он поступает так — я поступаю по-другому — он поступает так, как я поступал в детстве. Комизм экономит психическую энергию за счёт «экономии мышления».
Наконец, чувство юмора, позволяя увидеть смешную сторону неприятного явления, преобразует боль и гнев в улыбку и смех. Это экономия чувств.
Таким образом, Фрейд отличал юмор, остроумие и комизм. Общее здесь — смех и экономия психической энергии: остроумие экономит торможение, комизм экономит мышление, юмор экономит чувства.
К сожалению, будучи современником И. П. Павлова, Фрейд игнорировал достижения павловской школы в изучении высшей нервной деятельности. Он предпочитал пользоваться аморфным понятием «экономия психической энергии», не наполняя его реальным физиологическим содержанием. Но цепкая наблюдательность Фрейда, блестящие догадки, виртуозное сопоставление позволили ему многое подметить и высказать интересные и во многом верные соображения о природе чувства юмора и остроумия.
Макс Истмэн[24], более фрейдист, чем сам Фрейд, считает юмор чем-то вроде интеллектуального мазохизма. Он полагает, что восприятие смешного и комического связано с насмешкой над собой, с «духовным самоистязанием». Ситуация, как утверждает Истмэн, сходна с половым удовлетворением, которое испытывают мазохисты от физической боли. Иными словами, Истмэн усматривает здесь аналогию с половым извращением, которое сублимируется, то есть переносится в сферу умственной деятельности.
Любопытно, Что Чарльз С. Чаплин с сочувствием отозвался о концепции Истмэна.
Но доказательства М. Истмэна — очень слабы, по сути вовсе несостоятельны: он приводит несколько клинических наблюдений и даёт весьма сомнительные их истолкования. А дедуктивные его построения просто фантастичны и представляют собой словесную эквилибристику, вполне профессиональную и не лишённую изящества, но крайне бедную по содержанию.
Формальная классификация приёмов остроумия
Остроумие кажется разнообразным и неистощимым, и всякая попытка представить классификацию остроумия покажется не только претенциозной, но и обречённой на неудачу. В самом деле, каждая новая эпоха, новые события, даже просто новая ситуация может породить множество новых острот, шуток и анекдотов. Количество острот, запечатлённых в литературе или ярко вспыхнувших в устной беседе и тут же забытых, — непостижимо велико. И всё же нам кажется, что остроумие также может стать объектом научного анализа. Не обеднит ли это жизнь человека, не лишит ли людей способности весело смеяться шутке? Не выхолостит ли из жизни весьма существенный фольклор? Мы думаем, что бояться нечего. Остроумие не перестанет доставлять человеку удовольствие оттого, что он поймёт его природу, подобно тому как знание состава пищи, химического строения жиров, белков, углеводов и витаминов ничуть не портит аппетита. Тем, кому аналогия эта покажется слишком простой и доступной, напомним, что английский поэт Джон Китс испытывал величайшее раздражение против Исаака Ньютона за то, что Ньютон объяснил причину радуги. Китс считал, что Ньютон тем самым уничтожил очарование этого прекрасного зрелища, сняв с него покров таинственности. Но ошибочно думать, что знание уничтожает эстетическое восприятие. Скорее, наоборот.
Всякое научное изучение начинается с накопления и систематизации материала. И хотя объект изучения — остроумие — не совсем обычен, но первые попытки классифицировать остроумие восходят к античной древности: они были предприняты Цицероном и Квинтелианом.
Цицерон опирался при этом на свой опыт публичного оратора. Он разделил всё остроумие на два основных типа:
Смешное проистекает из самого содержания предмета.
Словесная форма остроумия, которая включает в себя:
а) двусмысленность;
б) неожиданные умозаключения;
в) каламбуры;
г) необычные истолкования собственных имён;
д) пословицы;
е) аллегорию;
ж) метафоры;
з) иронию.
Это первая формальная классификация приёмов остроумия.
Квинтилиан тоже рассматривал остроумие в связи с риторикой. Он более чётко, чем Цицерон, отделял остроумие от просто смешного. Ведь человек смеётся не только над тем, что остроумно, но также над глупостью, трусостью и невоздержанностью.
Все причины, вызывающие улыбку и смех, Квинтилиан разделил на 6 групп:
Изысканность (urbanitas).
Грациозность (venustum).
Пикантность (salsum).
Шутка (facetum).
Острота (jocus).
Добродушное подтрунивание (decacitas).
Квинтилиан, однако, не провёл границы между шуткой, остротой и подтруниванием, что создаёт возможность различных истолкований.
