особенно удивительной. Под окном его комнаты, в собственном доме в Ле-Кане, росло миндальное дерево, и как писал один из его биографов, «может быть, никогда это дерево не одевалось в столь роскошный наряд, как той весной». Его простая и яркая, как это миндальное дерево, живопись напоминает нам об основном уроке счастья: оно не в будущем, не в прошлом, а в настоящий момент жизни.
Миндальное дерево, просыпаясь от зимней спячки, зацветает первым. Его цветки распускаются в предчувствии и нетерпении возвращающейся весны. И вот она снова приходит, весна, которая каждый раз поражает нас. А еще больше нас потрясает то, что она вернулась: мы всегда испытываем животное удивление от ее возвращения. Словно каждая весна обязана быть лучше предыдущей, словно ее вечные возрождения оказывают влияние на наше счастье. Словно эти циклы, эти отлучки – только для того, чтобы развить в нас инстинкт счастья и вселить убежденность в его необходимости. Если каждый год нас очаровывает весна, то не потому ли, что разрастается наше понимание счастья? И не потому ли, что наш взгляд становится более проницательным? Более способным к тому, чтобы вычленить главное: просто счастье оттого, что ты живешь.
«На Земле нет рая, но есть его осколки».
Жюль Ренар
Урок Боннара
Развивать свое понимание счастья
Почувствовать себя снова счастливым после того, как ты им уже перестал быть! Остановиться, вздохнуть, улыбнуться, дойдя до конца трудного пути, после страдания, неприятностей, скуки, серости. Наполниться шумом, запахом, светом и цветом. Почувствовать жизнь в себе и вокруг себя, как это было вчера.
Начать надеяться и верить в то, что сегодняшнее счастье по-прежнему будет с тобой завтра. Снова открыть для себя возможность бесконечного счастья.
Жизнь может быть сложной, мир – жестоким и свирепым. Вот почему счастье должно избегать двух подводных камней: наивности («я буду счастлив, если буду поступать правильно») и слепоты («все к лучшему в этом лучшем из миров» [34]). Вот почему «максимум счастья при максимальной ясности ума», о котором говорит французский философ Андре Конт-Спонвиль, действительно сравним с мудростью по своей длительности, представляющей собой не постоянство, а регулярную периодическую повторяемость. Эта лишенная иллюзий мудрость заключается, наряду с другим, в понимании того, что счастье более чем важно и жизненно необходимо.
Настроить свое сердце и ум на поиск счастья. Превратить каждую из его отлучек в предмет для размышлений об его природе и постоянном возвращении. Позволить своему инстинкту счастья развиваться на протяжении всей жизни.
Стареть и развиваться? Нелегко. Можно также стареть и действовать… Как не заметить, что искушение горечью, сожалением, цинизмом часто является реакцией на изношенные тело и душу? Словно счастье зависит только от свежести, от молодости. К счастью для стариков и к несчастью для юнцов, все несколько сложнее. Не молодость служит соком для дерева счастья, а сама жизнь.
Смысл жизни постигают те, кто мирится с проходящим временем и продолжает радоваться времени настоящему. Этот смысл – также и смысл счастья.
Назад, к счастью
Путешественник снова видит море. Он шел к этой цели – не наугад, а точно зная, к чему стремится. То, что открывается его взору, не удивляет его, и это действует еще сильнее. Мы становимся свидетелями трезвого и сдержанного в своих проявлениях счастья: полный изящества приветственный жест говорит о сообщничестве («ну вот, мы снова вместе, вдвоем»), облегчении («наконец!»), покорности («я так мал по сравнению с тобой») и совсем немного – о гордыне: без этого маленького человечка и его выражающего счастье жеста картина не имела бы ни смысла, ни очарования…
Берег моря в Палава Гюстав Курбе (1819–1877)
1854 г., холст, масло, 39 × 46 см, Музей Фабра, Монпелье
Гюстава Курбе часто представляют как главу течения реализма, того, кто перевернул страницу идеализма и романтизма для того, чтобы изобразить человеческую комедию во всей ее непристойности. Его считают ангажированным художником, которого поддерживал Прудон, социалист, принимавший участие в разрушении колонны на Вандомской площади и проведший четыре года в тюрьме.
Между тем существует другая сторона его жизни и творчества. Этот крупный мужчина, фразер, большой любитель охоты, опередивший свое время, превратившись в защитника природы, был также влюбленным человеком и художником, писавшим природу. В своей картине Берег моря он, как и во многих других, преклоняется перед красотой и необъятностью Земли, делая это с тем же чувством, с той же свободой, как тогда, когда писал на социальные темы. Он как будто набирался сил, созерцая природу, как будто возвращался к простому и глубокому счастью наших животных корней.
«Быть счастливым значит превозмочь тревогу счастья».
Морис Метерлинк [35]
Почему эти моменты вновь обретенного счастья сильнее и напряженнее моментов счастья зарождающегося? Не потому ли, что мы быстро привыкаем и постоянство мало-помалу может лишить остроты наслаждение счастьем? Не потому ли, что разлуки, перерывы повышают ценность счастья, открывают нам глаза на его значимость? Чтобы лучше осознать счастье, мы порой нуждаемся в том, чтобы оно отдалилось от нас. А его прерывистость вызвана, может быть, острой необходимостью…
«А теперь я так опишу опыт, заключающийся в восхищении существованием мира: это опыт восприятия мира как чуда».
Людвиг Виттгенштейн [36]
Урок Курбе
«Это мгновение – мгновение счастья…»
Я знаком с написанным Курбе пляжем в деревушке Палава. Я знаю его очень хорошо. В детстве я проводил там каждое лето. После приезда, в первый день каникул, я добегал до самых дюн и взбирался на них, чтобы увидеть море.
Позднее я вернулся туда вместе с тяжело больной подругой. Мы сели на песок и смотрели на волны. День клонился к закату. Рассудок без конца погружал меня в горестные мысли о ее близкой смерти. Тревожные и печальные волны, безостановочное движение моря возвращали меня в настоящее, в котором мы вместе смотрели на линию горизонта.
В этом моменте не было ничего поэтичного, потому что моя подруга страдала. Ее сознание становилось смутным от поедавшей ее тело болезни. Никакой поэзии, только ужасающее напряжение, как совершенно выходящие за грани нашего понимания величие и жестокость человеческого предназначения. Сумятица наших мыслей смешивалась с рокотом волн, между прошлым и настоящим, между жизнью и смертью, между покоем и скорбью. Несмотря на мучившую ее болезнь, моя подруга старалась как можно больше насладиться этим мгновением, которое все-таки было мгновением счастья, что бы ни случилось потом. Через несколько дней, в жару лангедокского лета, она умерла. Часто говорят, что, вспоминая умерших, нужно вспоминать их только живыми, только счастливыми.
Разве это и есть счастье? Возможность сказать в какой-то момент: что бы со мной ни случилось в прошлом, что бы ни случилось со мной потом, ради этого самого мгновения стоило
