В повседневной жизни осмыслению того, что речь идет о болезни, предшествуют продолжительные и мучительные фазы: бурные конфликты между больным и его близкими, разрыв с друзьями, понижение социального положения, исключение из сообществ и групп, в которые заболевший входил в течение длительного времени, потеря профессии и жилья и, наконец, заброшенность. Вслед за попытками преодолеть трудности посредством нормальных психологических объяснений нередко следует обострение в форме криза, психическая катастрофа, которая позволяет, наконец, установить диагноз и назначить психиатрическое лечение.
Однако, с лечением дело обстоит совсем не так, как это принято… потому что шизофрения — это не только название болезни. Шизофрения, как рак, СПИД, а прежде — туберкулез, одновременно является метафорой. Это понятие может означать все что угодно, но ничего хорошего. Таким образом, слово «шизофрения» становится метафорой диффамации. Его употребление в качестве метафоры является решающей составной частью стигматизации, ударом для личности заболевшего (Goffman 1963).
Вторая болезнь: шизофрения как метафора
«Разве это не сродни шизофрении?» Журналист Андрэ Мюллер задает этот вопрос журналисту Рудольфу Аугстину в одном интервью для газеты Zeit (42.1993). При этом он спрашивает отнюдь не о состоянии, которое является выражением болезни, называемой шизофренией. Он спрашивает об образе мыслей, который представляется ему противоречивым, бессмысленным. Мюллер употребляет медицинский термин и произвольно изменяет его значение. При этом он находится в весьма обширной компании. Немалое число представителей и представительниц пишущей и вещающей братии широко употребляют слово «шизофрения» и злоупотребляют им. Действительно, созданное Ойгеном Блойлером новое слово давно заняло в разговорной речи особое место. Подтверждение этому мы находим в Этимологическом словаре немецкого языка (1995):
«Это выражение распространилось в 20-е годы в психиатрии и психологии в качестве профессионального термина, а с начала 50-х годов стало употребляться как образное выражение для обозначения раздвоенности, бессмысленности, абсурдного поведения, бреда. Производное — „шизофренный“, прилагательное: раздвоенный, страдающий раздвоенным сознанием, симптомы которого, появившись, становятся в дальнейшем противоречивыми, раздвоенными, бессмысленными, абсурдными».
Итак, употребление слова «шизофрения» в качестве метафоры является фактом, который невозможно отрицать. Тем не менее, частое употребление «шизофрении» в качестве метафоры вызывает ряд «шизофренных» вопросов. Оно не может не оказать влияния на понимание болезни общественностью и самим больным.
Американская эссеистка Сьюзен Сонтаг посвятила этой проблеме две книги. В предисловии к первой из них, «Болезнь как метафора» (1977), которую она написала в связи с собственным заболеванием раком, она всесторонне анализирует эту дилемму. Она утверждает, что, с одной стороны, «болезнь не является метафорой и наиболее достойный способ противостоять ей и наиболее здоровый способ быть больным состоит в том, чтобы как можно более полно отмежеваться от метафорического мышления, оказать ему самое упорное сопротивление». С другой стороны, она признаёт: «Пожалуй, вряд ли возможно превратить свое жилье в царство болезни без того, чтобы окружить себя суровыми метафорами, которые заполнят весь его ландшафт».
В заключении своей второй книги — «СПИД и его метафоры» (1988) — она пишет:
«В конечном счете, все зависит от личного восприятия и социальной политики, от результатов борьбы за правильное обозначение болезни в нашей речи, т. е. от того, как она ассимилируется в аргументации и привычных клише. Древний, казалось бы непререкаемый процесс, согласно которому значение болезни возрастает (в зависимости от того, как она поддерживает глубоко запрятанные страхи), приобретает характер стигмы и заслуживает того, чтобы быть побежденным. В современном же мире его значение исчезает… При этом заболевании, которое пробуждает чувство вины и стыда, предпринимается попытка отделить само заболевание от заслоняющих его метафор, освободить от них. И это вселяет надежду».
Это тем более необходимо, что при стигматизации отдельных групп больных речь идет, по-видимому, не о производственной травме, а, как утверждает С. Сонтаг (1988), об удовлетворении некой общественной потребности:
«Кажется, что любому обществу необходима болезнь, которую можно было бы отождествить со злом, а ее жертв воспринимать как позор».
Для этой цели шизофрения бесспорно подходит — так же как рак и СПИД. Это непонятная болезнь. Она воспринимается многими как нечто ужасное. И это влечет за собой определенные последствия:
«Каждая болезнь, которая воспринимается как тайна, внушает выраженный страх. Даже упоминание ее названия вызывает представление о возможности заразиться. Так, многие больные, страдающие шизофренией, с удивлением обнаруживают, что родственники и друзья чуждаются их, рассматривая как объект, после контакта с которым требуется обязательная дезинфекция, как будто шизофрения так же заразна, как туберкулез. Контакт с лицом, страдающим этим мистическим заболеванием, оценивается как нарушение правил или даже как игнорирование табу. Уже самим названиям этих болезней приписывается магическая сила» (Sontag 1977).
В этой цитате словом «шизофрения» я заменил слово «рак». Оно также прекрасно сюда подходит.
Ужас, внушаемый словом
«Каждый, кто соприкасается с психотическими больными и их родственниками, знает, какой ужас внушает даже простое упоминание слова „шизофрения“, и поэтому научился употреблять это слово очень осторожно или вовсе избегать его», — так пишет венский психиатр Хайнц Катчинг (1989) и полагает, что этот «термин приобрел самостоятельное значение, не соответствующее современному представлению о болезни „шизофрения“».
Это не результат поражения психиатрии в подходе к заболеванию, занимающему центральное место в ее деятельности, а, скорее, прямое последствие «инструментализации» понятия как метафоры, которая приобрела признаки диффамации. Шизофрения как метафора не имеет ничего общего с носящей то же название болезнью, особое проявление которой заключается в том, что «здоровое ядро личности остается у больного шизофренией сохранным» (М. Bleuler 1975). Шизофрения как метафора обесценивает его, она питает представления о непредсказуемости и насилии, о непонятном, странном или алогичном поведении и мышлении. Находят ли тинэйджеры в ком-то «шизо», или политические деятели клеймят словом «шизо» своих противников — разницы никакой. Само слово удивительным образом подходит в качестве оскорбительной абревиатуры.
Поэтому не случайно, что журналисты, вынужденные в силу своей профессии выражаться кратко, особенно привержены употреблению слова «шизофрения» в качестве метафоры. Если они хотят представить чьи-то мысли и действия как особенно противоречащие здравому смыслу или являющиеся пустой болтовней, то называют их шизофреническими. Они полагают, что выражаются правильно, что образованный читатель газеты знает, что они имеют в виду, и судя по всему, они не ошибаются. Для читателя «шизофрения» — это заблуждение ума и души, ведущее к полному безумию, ужасу, непредсказуемости, неспособности руководить своими поступками, безответственности. Шизофрения для них — сигнал опасности. Таким образом, слово «шизофрения», если оно употребляется в его первоначальном смысле как обозначение болезни, ведет прямым путем через метафору к стигме.
От «Шизогорска» к «культуральному СПИДу»
Я хочу попытаться продемонстрировать это на некоторых примерах. Начну с цитаты, взятой у швейцарского писателя и психиатра Вальтера Фогта, которому в его романе «Шизогорск» (1977) первому удалось искусно объединить обозначение болезни и метафору:
«Термин „шизофрения“ был введен Ойгеном Блойлером в 1908–1911 годах в Цюрихе. Тот факт, что термин родился в Швейцарии, и именно в Цюрихе, не было случайностью. Расщепление сознания между пуританизмом с одной стороны и деловым и собственническим мышлением, преданным проклятию еще в Ветхом Завете, — с другой, имело, по крайней мере, хорошую протестантскую традицию. В Берне в ответ на подобные мудрствования с сомнением качали головой и тотчас переходили к обсуждению реальных государственных проблем. Базель также не принимался в расчет, так как противоречие между неповоротливым бюргерством и величайшим ядовитым зельем раздумий представляло собой противоречие большее, чем шизофрения…»
Если учитывать, что Фогт не чувствовал себя дома ни в Цюрихе, ни в Берне, ни в Базеле, то не доставляла ли ему эта скромная ирония своеобразную разрушительную радость? Но если он не сумел избежать искушения применить слово «шизофрения» как уничижительную метафору, то должны ли мы удивляться тому, что это делают и другие, при этом часто и охотно. Так, обозреватели Виланд Бакес и Альфред Биолек задают вопрос Меллеманну: «Не кажется ли Вам, что в этом вопросе вы шизофренны?» Министр Норберт Блюм восклицает: «О, святая шизофрения!» в своей статье для журнала «Шпигель» о проблемах развития социальной системы. Многие другие журналисты и журналистки то и дело употребляют подобные выражения в печати и на телевидении. Особенно выделяется на общем фоне ARD со своей программой-кабаре «Безумец человечен» и программой «Шизофриц». Безумно смешно!
