В поисках более прямого контакта с учением Гурджиева я столкнулся с книгой Идриса Шаха «Суфии». Автор, казалось, выходит напрямую на источник, через который я получил доказательства существования школы, практикующей этот метод. Позже я узнал, что Оскар Ичазо владел им. Я заинтересовался Ичазо по разным причинам, но, по правде говоря, главный из них был абсолютно нерационален. В 1969 году я приехал в Майами на выходные, где читал курс гештальттерапии в местном университете. Когда закончился семинар, я спросил у нескольких человек в группе, где бы они мне порекомендовали остановиться в Майами, поскольку только тогда я осознал, что до следующей моей лекции в Чикаго у меня оставалась свободной целая неделя. Чем я мог занять себя в эти дни? Правильная мысль — остаться — пришла в последний момент, и я сказал сам себе да, раз я хотел писать, здесь как раз будут идеальные условия для этого. Поэтому я спросил, где лучше остановиться, и мне порекомендовали отель «Макаллистер». Я перевез туда вещи, позвонил домой в Беркли, а моя жена говорит: «Пришла телеграмма от некоего Оскара Ичазо. Хочешь, я её тебе прочту?» У меня никогда не было контакта с Оскаром Ичазо. Я слышал о нём, но мы с ним и словом ни разу не перемолвились. Я попросил жену прочесть телеграмму: мне предлагалось связаться с Дженни Переда в отеле «Макаллистер» в Майами в четверг. Миновала среда. На следующий день я спросил, приехал ли такой человек в отель, но он не приехал. Я вышел, чтобы позавтракать, и после медленно возвращался в гостиницу, разглядывая витрины. Уже в номере мне пришла в голову идея для книги, которую я писал — «Божественный ребёнок и герой», и я принялся за работу. Где-то в полдень я сказал себе: «Надо позвонить и узнать, приехал ли Дженни Переда». Я снял телефонную трубку и услышал голос Дженни Переда, который в этот момент звонил мне. Поэтому мне не потребовалось анализировать происходящее, — я принял это как знак. С Ичазо постоянно случались подобные совпадения, поэтому я его терпел, хотя он был во многом совершенно невыносим. Я пришел с готовностью и надеждой встретить настоящего учителя. Прежде для меня учителем был великий Фриц Перлз, который говорил: «Я приму как проводника кого-то, когда интуитивно почувствую, что этот человек соответствует мне, а не по какой-то иной внешней причине». Я никогда не чувствовал ничего подобного с Ичазо, никогда не говорил себе: «Это мой учитель, с ним я хочу работать, ему я могу довериться».
Когда я встретился с Ичазо в Чили, он сказал мне вдруг: «Моё время — твое». Я ответил: «Я не собираюсь тебя пропагандировать». Он продолжал: «Я знаю, что благодаря тебе этой темой заинтересуется много людей, поэтому на мне лежит большая ответственность, и я должен обучить тебя как можно лучше, — ты можешь спрашивать о чём хочешь, а я передам тебе все, что смогу». С ним мы провели три очень интенсивных месяца, по прошествии которых я спросил его: «Могу ли я стать твоим учеником, притом что считаю тебя лжецом и манипулятором?» Он улыбнулся и ответил: «Отдай должное своим подозрениям, потому что в прошлом тебя обманывали, но ты увидишь: это научный путь, где не требуется много почитания. Просто работай сам и дай работать мне». И напоследок он сказал: «Ты узнаешь ответы на все вопросы по плодам своего труда, а они проявятся очень скоро, потому что я сделаю тебе необычное предложение, это будет нашей тайной: ты отправишься в пустыню». Он пообещал отправить меня в следующем году на сорок дней в пустыню Атакама, говоря, что за эти сорок дней я найду то, что искал всю жизнь. И когда я его спросил: «Разве кто-то может обещать просветление?» — он ответил: «Некоторые люди иногда могут», и я решил, что несмотря на недоверие, которое я испытывал к этому человеку, стоит принять его на какое-то время, как рабочую гипотезу. «Воспользуюсь-ка этим», — подумал я. Это был для меня глубокий духовный опыт, это было началом духовной жизни. Я находился в поиске уже много лет, был учеником Судзуки, практиковал дзен-медитации… но пока ещё моя голова не доставала до небес. И тогда со мной случилось то, что в христианстве называется моментом просветления, который свидетельствует не об окончании пути, а о его начале. А поскольку Ичазо знал, что потом придет Тёмная ночь души, он сказал мне: «Все это тебе даётся в кредит, потом придется зарабатывать самому». И случилось именно так. Долгое время я чувствовал духовное пробуждение — как бы родился заново, вышел на другой уровень понимания, а значит, нашел внутреннего учителя. Зачем эннеаграмма человеку, с которым произошло что-то подобное? Разве ему интересно знать человеческие типы? Ичазо сказал мне однажды: «Я передам тебе свою специальность». Через некоторое время, после пребывания в пустыне, я полюбопытствовал: «Как ты передашь мне свою специальность — эннеаграмму?» — «Так и передам». — «Но мы не можем часто видеться, и моё пребывание здесь, в Арике[16], уже заканчивается». — «Не переживай, ты получишь ключ». И вот в один прекрасный день я начал узнавать характеры людей, с которыми встречался на улице. Сейчас я не могу этого делать, но тогда был момент экзальтированного знания, как распознают стили живописи или музыки. И оттуда происходит эта психология эннеатипов, которая сделалась такой известной. Ичазо никогда не писал: «Тип единица такой, а тип тройка — сякой». Он даже не считал их по номерам, он называл их чудовищно некрасивыми именами. Четвертый эннеатип назывался «Меланхолическое Эго», пятый — «Скупое Эго» и т. д. Я дал им более нейтральные названия, с которыми они и распространились по миру.
В 1971 году я начал работать в Беркли с группой, для которой я составил описания типов Эго, и все, кто потом начали обучать эннеаграмме в США, были из моей первой группы в Беркли. Когда я подготовил эти описания, стало возможным на их основе проводить диагностику. Раньше характер определял только Ичазо, и мы никогда не знали, как он это делал, как он понимал, что этот — единица, а другой — четверка. Не существовало списка черт характера и их основных особенностей. Потом, начиная с моих курсов, произошло некоторое оживление в обществе, многие начали учиться у меня и не смогли держать язык за зубами. Все члены моей группы подписали письменное обязательство свои знания применять для личных целей и не распространять их, но очень немногие смогли сдержать слово. Ичазо говорил об искушении мастерством: когда у человека есть в руках могучий инструмент, он сам чувствует свою силу, опираясь на него. То же самое происходит с теми, кто организует сессии с психоделическими веществами: давая другому человеку очень интенсивный опыт, ты чувствуешь свою власть над ним, есть люди, для которых это преимущество в силе очень вредно. Таким образом произошла вульгаризация и сильная коммерциализация эннеаграммы в американском мире. Мало того, меня хотели вычеркнуть из истории. Иногда дают ссылку внизу страницы, указывая меня как человека, который распространил эту информацию, но, как правило, меня не упоминают в библиографии. Иногда меня называют тем, кто привнёс эту информацию в современную культуру, большинству известно о том, что я был частью группы в Арике, но люди даже не подозревают, что я получил специальные знания непосредственно от Ичазо.
В конце прошлого года меня пригласили на открытие ежегодной конференции Международной ассоциации эннеаграммы в Форталезе, в Бразилии, где я с удивлением узнал, что эннеаграмма дошла до Китая, что интерес к эннеаграмме проявляют люди практически на всех континентах, и темой моего выступления было сообщение об истоках знаний, которые передаются на так называемых «курсах эннеаграммы», и это привело к тому, что затем меня пригласили в Германию, где собрались люди из Китая, Индонезии, стран Африки и Ближнего Востока и т. д. Очевидно, я обязан всей этой публикой «пиратскому» распространению моих знаний. По-видимому, иногда даже «дьявол не знает, на кого он работает».
Как я уже говорил, существует большой интерес к эннеаграмме, но к той эннеаграмме, которая похожа на суп из утки в одной из историй про Насреддина. Не знаю, знаком ли вам Ходжа Насреддин. Он появляется в разных культурах под разными именами: в Чили, например, он известен как дон Отто, и его наделяют немецкими чертами характера. А история, которую я вам хочу рассказать, такая. К Насреддину пришел родственник из деревни и подарил ему утку. Жена Насреддина ощипала утку, положила в котел, сварила суп, которым накормила гостя. На следующий день пришел человек, назвавшийся другом человека, подарившего утку, и Насреддин сказал жене: «Добавь-ка немного воды в котел с остатками супа». Так она и поступила. Мне нравится рассказывать эту историю с продолжением, где далее является друг того друга, потом друг друга того друга, потом друг друга друга того друга. В какой-то момент непрошеному гостю подают миску с бесцветной прозрачной жидкостью, и он спрашивает: «Что это?» А ему отвечают: «Это суп из супа из супа из супа из утки, которую принес друг друга друга того друга…» В мире духовности происходит подобное разведение супа: кажется, что речь идет о том же самом, но картина теряет резкость, как на выцветших старых фотографиях, и когда изображение пытаешься увеличить, не хватает разрешения. Так же и с самопознанием: есть самопознание самопознания самопознания… Иногда то, что называют этим словом, напоминает этикетку на пустой бутылке: «Урожай 1932 года». Этикетка должна быть приглашением к дегустации, но, похоже, многие люди, так и не попробовав содержимого, останавливаются на приклеивании этикетки — самодиагноза: мол, у меня эннеатип четверка или пятерка, а ведь то, что мы называем пониманием, дается не так просто. Понимание — это построение связей от одной вещи к другой, осознание взаимосвязей в собственной жизни — как некоторые внутренние явления связаны с теми конкретными эпизодами, которые человек проживает и наблюдает. И это долгий процесс.
