может только приклеить ярлык к полученному результату. Для того, чтобы объявить результат недостоверным, можно выдумать сколько угодно «требуемых характеристик». Пожалуй, наиболее убедительно эти доводы опровергает тот факт, что характеристики ситуации настойчиво подсказывали испытуемому прекратить эксперимент, но лишь немногие оказывались в состоянии разорвать установившиеся отношения с авторитетным лицом.
7. Многие несообразности, обнаруживаемые в аргументации Орна, вырастают из одного логического противоречия. То он заявляет, что испытуемый крайне послушен и готов выполнить любой приказ экспериментатора, то вдруг оспаривает существование такого подчинения. Аргументы, приводимые в пользу второй, нигилистической, точки зрения, также весьма противоречивы. Гораздо логичнее было бы рассматривать мой эксперимент в контексте исследований, показывающих последствия подчинения авторитету, увидеть в нем продолжение того общего направления исследований, немаловажный вклад в которое внес одной из своих ранних работ и сам Орн (Orne, 1962b).
Реакция испытуемого: неучтенный фактор в этике экспериментального исследования
Социальная психология изучает, каким образом влияет на поведение, мысли и поступки человека присутствие других людей. Знания в данной дисциплине приобретаются не только посредством экспериментов, хотя они являются главным инструментом социальной психологии. Поскольку в социально-психологических экспериментах в качестве испытуемых используются, как правило, люди, то неизбежно возникают проблемы этического порядка. Некоторые из них и станут предметом нашего разговора.
Принцип информированного согласия, по мнению многих, составляет основу основ этики экспериментального исследования. Однако социальная психология не усвоила в полной мере этот принцип, он до сих пор так и не стал естественной составляющей экспериментальной процедуры. Как правило, испытуемые участвуют в эксперименте, не зная об истинных целях его проведения. Более того, испытуемых порой дезинформируют. Насколько законна и оправданна такая практика?
Герберт Келман называет две независимые друг от друга причины, по которым потенциальному испытуемому не сообщают о характере будущего эксперимента. Первое объяснение можно назвать мотивационным, и звучит оно так: если рассказать испытуемому, как будет проводиться эксперимент, он может отказаться от участия в нем. Дезинформация с целью получения согласия является нарушением прав человека и не может использоваться в повседневной практике набора испытуемых.
Вторая, более распространенная, причина заключается в том, что многие экспериментальные исследования в области социальной психологии становятся невозможными, если заранее сообщать испытуемым о целях и характере эксперимента.
В данной связи уместно вспомнить классический эксперимент Аша, имевший целью изучение феномена группового давления и конформности. Испытуемый, которому говорили, что в эксперименте исследуется восприятие длины отрезков, должен был сказать, какой из трех отрезков равен по длине эталонному. Отвечал он в присутствии трех других — подставных — испытуемых, а те давали заведомо неверные ответы. Главный вопрос, на который должен был ответить эксперимент: как поведет себя испытуемый? Согласится ли он с ошибочной оценкой группы или даст свой — правильный — ответ?
Совершенно очевидно, что испытуемый был дезинформирован в нескольких аспектах. Ему сообщили, что он участвует в эксперименте по изучению восприятия, тогда как в действительности исследовался феномен группового давления. Испытуемый не знал, что присутствующие помогают экспериментатору, он полагал, что они такие же испытуемые, как и он. Но очевидно и другое. Если бы испытуемый знал об истинных целях исследования, ситуация была бы бесконфликтной и эксперимент потерял бы всякий смысл. Испытуемого дезинформируют не потому, что экспериментатор боится не получить его согласия на участие, а по сугубо гносеологическим соображениям, примерно по тем же причинам, по каким автор детектива не сообщает сразу, кто убийца: будь это так, читателю была бы оказана медвежья услуга, — он лишился бы всякого удовольствия от чтения.
Большинство социально-психологических экспериментов содержат элемент дезинформации. Критики называют это «обманом»; появился даже специальный термин, который прочно вошел в обиход, — «эксперимент с обманом» (или «метод обмана»). Чаще всего он звучит при обсуждении этических аспектов экспериментального исследования. Однако в слове «обман» присутствует момент оценки. Поэтому я предпочел бы обсуждать специфические приемы экспериментальной процедуры, используя более нейтральные термины, и говорить, например, о «маскировке», «инсценировке» или «методике иллюзий». Невозможно дать объективную этическую оценку приему, описывая его с помощью понятий, которые сами по себе звучат как обвинение.
Допустимо ли использование методике иллюзий в эксперименте? Проще всего было бы сказать «нет», такой ответ очень удобен и с социальной, и с этической точки зрения. Никто не спорит, что честные, открытые отношения с испытуемым чрезвычайно желательны, что экспериментальная процедура по мере возможности должна быть основана именно на этой модели отношений. Но проблема состоит в том, что очень многие исследователи верят в ценность социально-психологического «расследования», в его способность обогатить науку новыми знаниями о социальном поведении человека, знаниями, которые в конечном итоге послужат на благо всего общества. Разумеется, это всего лишь вера, но она настолько сильна, что не позволяет нам категорично объявить незаконным использование дезинформации и различных процедурных сюрпризов и иллюзий. Известно, что иллюзии широко используются в других областях, и этот факт никого не оскорбляет. Наглядный пример — использование в радиопередачах различных звуковых эффектов. Например, цокот копыт воспроизводится с помощью кокосовой скорлупы, звук дождя — с помощью песка, который сыплется на листы металла, и т. д. Некоторые радиослушатели знают про эти хитрости, другие — нет, но никому не придет в голову обвинять режиссеров в жульничестве, — мы объясняем использование спецэффектов художественной задачей.
Большинство социально-психологических экспериментов, во всяком случае удачные, также содержат в себе художественный компонент, а лучшие из них можно считать драматическими произведениями с интригой, но без развязки: завершает ситуацию своими действиями испытуемый, поставляя тем самым требуемую информацию экспериментаторам. Если использование методики иллюзий допускается в радиопередачах, то почему мы возражаем против их использования в научном исследовании?
Можно привести множество примеров, показывающих, как спокойно мы относимся к дезинформации в повседневной жизни. Никто не возмущается, когда взрослые рассказывают детям небылицы про Санта Клауса, — мы знаем, что это безобидный обман, и здравый смысл подсказывает нам, что он не причиняет вреда. Более того, эти сказки освящены традицией. Мы устраиваем друзьям розыгрыши, которые тоже основаны на дезинформации. Суровый моралист скажет, что розыгрыш аморален, так как основан на лжи. Но нам не интересно его мнение, нам гораздо важнее знать, что думает по этому поводу тот, кого разыграли. Был ли он оскорблен или розыгрыш развеселил его?
Ясно одно: дезинформация и создание иллюзий должны применяться только в том случае, если эксперимент без них невозможен. Нужно стремиться строить отношения с людьми на честной, доверительной основе. Однако все это еще не помогает нам ответить на вопрос, допустимы ли технические иллюзии тогда, когда научное исследование не может состояться без них?
Попробуем подойти к проблеме с другой стороны.
