Позвольте мне еще раз сделать краткий обзор просчитанного курса. В первой части мы рассматривали введение в аналитическую работу с детьми. Мы можем сказать, что содержание ее, с точки зрения аналитической теории, совершенно индифферентно. Я описывала вам так пространно все эти мелкие, ребяческие и детские поступки, вроде вязания и игр, все эти приемы, с помощью которых мы добивались расположения ребенка, не потому, что я считаю их особенно важными для анализа; я преследовала совершенно иную цель: показать вам, каким недоступным объектом является ребенок, как мало применимы к нему даже зарекомендованные приемы научной терапии и как настойчиво он требует, чтобы к нему подходили, сообразуясь с его собственной детской индивидуальностью. Что бы мы ни начинали делать с ребенком, обучаем ли мы его арифметике или географии, воспитываем ли мы его или подвергаем анализу, — мы должны прежде всего установить с ним определенные эмоциональные взаимоотношения. Чем труднее работа, которая предстоит нам, тем прочнее должна быть эта связь. Подготовительный этап лечения, то есть создание такой связи, следует своим собственным правилам, которые определяются личностью ребенка и пока совершенно не зависят от аналитической терапии и техники. Вторая часть нашего курса была собственно аналитической; в ней я старалась дать вам обзор тех путей, которыми мы можем приблизиться к бессознательной сфере ребенка. Эта часть нашего курса, как я заметила, разочаровала вас, так как вам стало ясно, что как раз наиболее верные в большинстве случаев, специфические технические приемы, применяемые при анализе взрослых, не могут быть использованы для лечения ребенка, что мы должны отказаться от многих требований науки и добывать материал для анализа там, где мы можем его найти, аналогично тому, как мы поступаем в повседневной жизни при желании познакомиться с интимными переживаниями человека. Разочарование вызвано в данном случае, как мне кажется, еще одним моментом. Аналитики часто спрашивали у меня, не случалось ли мне подойти гораздо ближе, чем это получается при анализе взрослых, к процессам развития, которые имели место в течение первых двух лет жизни и на которые все настойчивее направляются наши аналитические изыскания, связанные с открытием бессознательного. Эти аналитики полагают, что ребенок стоит еще ближе к этому важному периоду, что вытеснение выражено у него еще не столь сильно и, стало быть, проще проникнуть сквозь материал, наслоившийся на эти ранние переживания, и что таким образом здесь откроются, может быть, неожиданные возможности для исследования. До сих пор я была вынуждена отвечать на этот вопрос отрицательно. Правда, материал, который предоставляет нам ребенок, как вы уже видели из приведенных мною примеров, ясен и понятен. Он дает нам ключ к пониманию содержания детских неврозов; я оставляю за собой право дать их описание в другом месте. Этот материал служит нам веским подтверждением множества таких фактов, о которых мы до сих пор говорили лишь на основании выводов, сделанных из анализа взрослых. Однако мой опыт, наработанный с помощью описанной здесь техники, подсказывает, что мы не можем перешагнуть за тот период, когда у ребенка появляется речевая способность, то есть когда его мышление приравнивается к нашему. Теоретически это ограничение наших возможностей, на мой взгляд, нетрудно понять. Все, что мы узнаем относительно этого доисторического» периода при анализе взрослых пациентов, добывается с помощью свободных ассоциаций и толкования реакций переноса, то есть с помощью тех двух технических приемов, которые неприменимы при детском анализе. Но, кроме того, наше положение в данном случае можно сравнить с положением этнолога, который тщетно пытался бы получить у первобытного народа ключ к пониманию доисторического времени более кратким путем, чем при изучении культурного народа. Напротив, при изучении первобытного народа он был бы лишен такого источника, как сказания и мифы, которые позволяют ему при изучении культурного народа сделать определенные выводы о доисторических временах. Точно так же и у маленького ребенка нет еще реактивных образований и покрывающих воспоминаний, которые возникают лишь во время латентного периода и из которых проведенный впоследствии анализ может добыть скрытый за ними материал. Таким образом, вместо того, чтобы иметь какие-нибудь преимущества перед анализом со взрослыми пациентами, детский анализ оказывается менее благодарным и в получении бессознательного материала.
Теперь я перехожу к третьей и последней части нашего курса, посвященной использованию аналитического материала, который был получен после тщательно проведенного подготовительного этапа с помощью описанных здесь прямых и косвенных методов. После всех сделанных выводов вы готовы к тому, чтобы услышать от меня нечто новое и отступающее от классических правил анализа.
Рассмотрим еще раз более подробно аналогичную ситуацию со взрослым пациентом. Его невроз разыгрывается, как мы знаем, в пределах его психических инстанций между тремя факторами: между его бессознательными влечениями, его эго и суперэго, которое является представителем этических и эстетических требований общества. Задача анализа заключается в том, чтобы путем вывода в сознание бессознательных влечений устранить конфликт, существующий между этими тремя инстанциями. Импульсы, находившиеся до сих пор в вытесненном состоянии, не подвергались вследствие этого воздействию суперэго. Анализ освобождает их и делает доступными влиянию суперэго, которое определяет теперь их дальнейшую судьбу. Место вытеснения занимает теперь сознательная критика, осуждение одних влечений, в то время как другие частично сублимируются, отклоняются от сексуальных целей, частично же допускаются к удовлетворению. Этот новый благоприятный исход связан с тем, что эго пациента, начиная с того момента, когда было осуществлено первоначальное вытеснение, вплоть до того времени, когда анализ выполнил свою освободительную работу, проделало весь путь этического и интеллектуального развития, и таким образом эго пациента может принимать теперь совсем иные решения, чем те, которые принимались им раньше. Влечения должны подвергнуться теперь различным ограничениям, а суперэго должно отказаться от некоторых своих преувеличенных притязаний. На общем поле сознательной работы осуществляется теперь синтез между обеими инстанциями.
Сравните теперь эту ситуацию с ситуацией с ребенком. Конечно, невроз ребенка тоже разыгрывается в пределах психических инстанций; и в данном случае он тоже определяется тремя силами: влечениями, эго и суперэго. Но мы уже дважды сталкивались с обстоятельствами, подготовившими нас к тому, что при анализе ребенка внешний мир является хотя и неудобным для анализа, но органически важным фактором и оказывает очень сильное влияние на внутренние соотношения: во-первых, при рассмотрении начальной ситуации детского анализа мы были вынуждены считаться с тем, что такой важный момент, как сознание болезни, существует не у самого ребенка, а у окружающих его лиц, и во-вторых, при описании ситуации переноса выяснилось, что аналитику приходится делить любовь и ненависть ребенка с его фактическими объектами. Таким образом, нас не должно удивлять, что внешний мир оказывает гораздо более сильное влияние на механизм инфантильного невроза и на течение анализа, чем у взрослого пациента.
Мы сказали ранее, что суперэго взрослого индивида является представителем моральных требований общества, в котором живет человек. Мы знаем, что суперэго обязано своим происхождением отождествлению ребенка с первыми и самыми важными объектами привязанности — с родителями, на которых опять-таки общество возложило задачу внушить ребенку общеобязательные этические требования и добиться требуемого обществом ограничения влечений. Таким образом, требование, которое имело первоначально личный характер и исходило от родителей, становится лишь в ходе прогресса (от объектной любви к родителям до отождествления с ними) эго-идеалом, независимым от внешнего мира и его прототипов.
У ребенка же о такой независимости не может быть и речи. Освобождение от привязанности к любимым объектам произойдет лишь в далеком будущем, отождествление же при продолжающейся объектной любви в детском возрасте и воспитание происходит очень медленно и частично. Тем не менее в этот ранний период суперэго существует, и многие отношения между ним и эго аналогичны отношениям, существующим в более позднем возрасте. Однако не следует упускать из виду постоянную смену взаимоотношений между суперэго и объектами, которым оно обязано своим возникновением; мы можем сравнить их с отношениями, имеющими место в двух сообщающихся сосудах. Если усиливаются хорошие отношения с родителями во внешнем мире, то одновременно усиливаются и притязания суперэго и энергия, с которой оно их предъявляет. Если эти отношения ухудшаются, то одновременно слабеет и суперэго.
