Ознакомительная версия.
Увы, за истекшие десять лет ее покуда не понял никто, кроме трех упомянутых типов. Но лишь недавно, обдумывая тему «мое», я поняла, каков мой главный аргумент… В той идеальной семье, о которой она так мечтает, муж и жена — одно целое. Твоя половина — столь же неотделимая часть тебя, как рука или нога. Тут есть свои «минусы», но есть и «плюсы». Никто не выбросит собственную руку, пусть даже она регулярно не дает тебе жить — колет, крутит, ноет, болит. Мы можем возненавидеть свою часть тела за причиненную боль, но нам и в голову не придет отрезать конечность только за то, что в данный момент она доставляет нам массу неприятных эмоций. Мы будем заботиться о ней, нянчить, гладить, нежить, лечить и не пойдем на ампутацию до последнего… Не отбросим человека, являющегося частью нашего «Я», — пусть даже он болен, пусть у него черная полоса неудач, депрессия, истерика и на поверхность всплыли все худшие качества характера. Пусть в данный момент в нем нет никаких достоинств и ты почти ненавидишь его — все это искупается архиважным «мое».
Мы часто ощущаем близких частью себя на животном, физиологическом уровне. Мы теряем сон, когда у них неприятности, нам больно, когда у них что-то болит. И если человек, о котором ты можешь сказать «он — это я» изменит тебе, ты почувствуешь себя изнасилованным. Многие, кому довелось пережить подобное предательство партнера, знают: тебя охватывает не только душевная боль, но и странное физическое чувство гадливости и к нему, и, как ни странно, к себе. Как будто над твоим телом надругались. И сколько найдется мужчин, готовых вновь и вновь ощущать себя жертвами насилия благодаря изменам жены (ведь если твою конечность охватывает гангрена, готовая разрушить все твое тело, мы откажемся даже от руки или ноги, чтоб спасти хотя бы себя)? Ответ все тот же: только три типа — геи, альфонсы, искатели маргинальных секс-приключений. Однако, есть и четвертый — тот, кто, живя годами рядом с тобой, не становится тобой, даже в браке держит дистанцию, оставаясь внутри одиночкой. Наверное, по-своему он тоже любит тебя. Но много ли стоит любовь, лишенная кровного чувства «мое»?
«Мое» — не столько чувство собственности, сколько чувство неотъемлемости. И я искренне не представляю, что останется, если отнять от меня мой Город Киев, его церкви, холмы, загадки и тайны? Что останется, если отнять от меня мою маму — ее шутки, бесконечные дизайнерские экспромты, склонность к нестандартным ходам, которая за тридцать лет не перестала меня удивлять? Что останется, если вычесть из меня мои любимые книги, моих друзей, моего мужа, мой дом? Останется ли от меня вообще что-нибудь? Но коли и так, это буду уже не я, — совершенно иной, незнакомый мне человек, которым (благодаря моим книгам, Городу, маме, друзьям) я никогда не стану. Ибо все, что мы определяем понятием «мое», как некий химический элемент, в сочетании с которым мы приобретаем новое качество — лучшее или худшее, как повезет.
Иногда «мое» выращивает нас, иногда вырастает из нас, как трава из земли — это твои дети, твои книги, твое любимое дело. Самый дорогой на свете газон — тот, что я вырастила у себя на даче, собственноручно выполов все сорняки. Само собой, он не самый лучший. Но неизвестно, полюбил бы Пигмалион Галатею, а профессор Хиггинс — несовершенную Элизу Дуллитл, если б они не вложили в них столько душевных сил. И что они любили больше, ставших прекрасными дев или прекрасное дело своих рук — так и останется вечным вопросом.
Эгоистичное «мое!» — превыше совершенства, сильнее любви. Но и самая высокая любовь, со временем, перерастает обычно в глубокое чувство «мое».
Потому «мое» таит все ее опасности — в диапазоне от героизма до преступления. От матери, погибшей, спасая жизнь своих детей, до Хосе, зарезавшего вероломную Кармен… И, признаюсь, я всегда сочувствовала не ей, а ему. Страшно полюбить человека, не способного принадлежать никому. Больно прирасти кожей к чужому. К счастью, испанские страсти скорее исключение из правила. Чаще чувство «мое» заклинивает по мелочам. Мы не слишком охотно отдаем долги (ведь, как известно, «берешь чужое и ненадолго, а отдаешь свое — мое и навсегда»). Мы не пускаем супруга играть в преферанс. И не отпускаем детей, которым пришла пора уйти из отчего дома, — не понимая, они никогда не были нами точно так же, как никогда не перестанут быть частью нас.
Конечно, можно сознательно вычеркнуть из себя своих неудачников-родителей, свой провинциальный город, свою несовершенную страну. Можно ненавидеть даже родных детей за то, что они повторяют твои ошибки. За то, что, не став твоим идеальным «Я», они не дали тебе возможность, не позволили полюбить себя саму хотя бы в их лице. Можно бежать от себя — к другим людям, в другие страны и веси.
Но чем дальше ты бежишь от понятия «мое», тем меньше от тебя остается…
Читай следующую статью и «…верю в себя!»
Читай следующую статью «Высокая планка».
Ознакомительная версия.
