Ознакомительная версия.
Эрнест кивнул: «Тогда я переключился на сдерживание. Я понял, что до конца дней своих он не сможет выбраться из этой терапии, из этого брака, этой жизни. Вот тогда я и перестал обсуждать его случай на наших встречах».
«Но теперь мы имеем некое глобальное новообразование?»
«Да. Вчера он пришел и почти небрежно обронил, что расстался с Кэрол и переехал к женщине намного моложе ее — причем раньше он никогда мне о ней не говорил. Он приходил ко мне три раза в неделю и забывал рассказывать о ней!»
«Ого! Вот это уже интересно! Ну и?..»
«Ну, это был неудачный сеанс. Мы были совершенно рассинхронизированы. Все это время я был очень раздражен».
«Расскажите мне вкратце, что происходило во время сеанса, Эрнест».
Эрнест прошелся по основным моментам, и Маршал начал непосредственно с контрпереноса — эмоциональной реакции терапевта на пациента.
«Эрнест, давайте остановимся на раздражении, которое вызывает у вас Джастин. Представьте себе этот сеанс. Когда пациент говорит вам, что он бросил жену, какие чувства у вас это вызывает? Просто свободные ассоциации в течение минуты. Не пытайтесь придерживаться традиционного подхода — расслабьтесь!»
Эрнест собрал волю в кулак. «Ну, казалось, словно он не придавал значения, даже насмехался над годами нашего сотрудничества. Я столько лет горбатился ради этого парня, я все жилы из себя вытянул. Столько лет он мертвым грузом висел на моей шее… Это нечестно, Маршал».
«Продолжайте. Никто и не обещал, что это будет честная игра».
Эрнест пытался понять, что он чувствует. Море эмоций, но что можно рассказать Маршалу? Он не был пациентом Маршала. И он хотел, чтобы Маршал уважал его как коллегу — ему нужны были его подсказки, его помощь при поступлении в Институт психоанализа. Но он также хотел, чтобы его супервизор оставался его супервизором.
«Ну, я был в шоке. В шоке от того, что он бросил мне в лицо восемьдесят тысяч долларов, в шоке от того, что он так вот просто слинял от своей жены, не сказав мне ни слова. Он знал, сколько я сделал для того, чтобы он ее бросил. И даже не удосужился мне позвонить! А этот парень, между прочим, звонил мне из-за совершеннейших пустяков. И это еще не все! Он скрывал от меня существование Другой женщины в своей жизни, и это тоже меня шокировало! А еще я был в шоке из-за того, что она, да и любая женщина могла лишь поманить пальчиком или помаячить своей маленькой дыркой, так, что он смог сделать то, ца что мне за столько лет так и не удалось его сподвигнуть!» «А что вы думаете о том, что он все-таки бросил жену?» «Как бы то ни было, он сделал это! И это хорошо. Неважно, как, главное, что сделал. Но сделал он это неправильно. Какого черта он не мог сделать это так, как положено? Маршал, это безумие — примитивная штука, самый что ни на есть примитивный процесс. Мне трудно говорить об этом».
Маршал наклонился к нему и накрыл его руку своей, что было нехарактерно для него. «Поверь мне, Эрнест. Это и правда непросто. Ты прекрасно справляешься. Продолжай в том же духе».
Эрнесту стало легче. Удивительное дело — странный парадокс психотерапии и супервизорства: чем больше ты говоришь о вещах противозаконных, постыдных, дурных, скверных, тем большее вознаграждение получаешь! Но поток его ассоциаций замедлился: «Посмотрим, надо в этом разобраться. Меня взбесило то, что Джастин пошел на поводу у своего члена. Я желал ему добра, надеялся, что он сможет по-хорошему разобраться со своей драконихой. Эта его жена, Кэрол… это что-то».
«С чем она у вас ассоциируется? Давайте потратим на это одну-две минуты, не больше», — сказал Маршал. Это его обнадеживающее «одну-две минуты» было скорее поклоном в сторону супервизорства, чем частью терапевтического контакта. Четкое указание короткого промежутка времени ограничивало самораскрытие и позволяло Эрнесту чувствовать себя более защищенным.
«Кэрол?.. нехороший человек… горгона Медуза… эгоистичная, злобная женщина на грани… острые зубки… глаза-щелочки… воплощение зла… самая отвратительная женщина, которую я когда-либо встречал».
«То есть вы все-таки встречались с ней?» «Я имею в виду, самая отвратительная женщина, которую я никогда не встречал. Я знаю ее только со слов Джастина. Но за несколько сотен часов я узнал ее довольно хорошо».
«Что вы имели в виду, когда сказали, что он сделал это неправильно? А как правильно?»
Эрнест смутился. Он уставился в окно, стараясь не встретиться взглядом с Маршалом.
«Э-э-э… Могу вам сказать, как неправильно: неправильно выпрыгивать из постели одной женщины, чтобы сразу же запрыгнуть в постель другой. Посмотрим-ка… Если бы я хотел чего-то от Джастина, что бы это могло быть? Чтобы однажды, хотя бы однажды, он повел себя как мужик! И чтобы бросил Кэрол как мужик! Чтобы он решил, что это был не самый лучший выбор, не самый лучший способ провести свою единственную и неповторимую жизнь, — и просто собрал бы вещи и ушел. Навстречу одиночеству, навстречу необходимости разобраться с тем, что ты собой представляешь как человек, как взрослый человек, как отдельно взятое человеческое существо. То, что сделал он, — это патетика: снял с себя всю ответственность, вошел в транс, потерял голову от любви к девчонке со смазливой мордашкой — он говорит, что она «ангел небесный». Даже если на какое-то время это подействует, здесь нет никакого роста, он ни черта из этого не вынесет!
Вот так вот, Маршал! Плохо! И я не горжусь этим! Но если хотите примитивных проявлений, вот вам, пожалуйста. Тут этого полно — и на самой поверхности. Я и сам практически все понимаю!» Эрнест вздохнул и устало откинулся на спинку стула в ожидании реакции Маршала.
«Знаете, говорят, цель терапии заключается в том, чтобы стать собственным отцом и матерью. Сдается мне, что-то подобное мы можем сказать и о супервизорстве. Цель его заключается в том, чтобы стать супервизором самого себя. Так что… посмотрим, как вы себя видите».
Прежде чем заглянуть внутрь себя, Эрнест бросил взгляд на Маршала и подумал: «Быть собственным отцом и матерью, быть супервизором самому себе — черт возьми, он хорош».
«Ну, самое очевидное — это глубина моих чувств. Ра-зумеется, я слишком сильно вовлечен. И это безумное негодование, собственничество — как он посмел принять решение, не проконсультировавшись предварительно со мной».
«Верно! — Маршал энергично закивал. — Теперь сопоставьте негодование с вашей задачей снизить его зависимость от вас и сократить количество часов».
«Понимаю я, понимаю. Противоречие очевидно. Я хочу, чтобы он отделился от меня, но, когда он начинает действовать самостоятельно, я прихожу в ярость. Это хороший знак — то, что он настаивает на праве иметь личную жизнь, даже если он скрывает от меня своих женщин».
«Не просто хороший знак, — сказал Маршал, — но и знак того, что вы провели хорошую терапию. Чертовски хорошую терапию! При работе с зависимым пациентом лучшее вознаграждение — бунт, а не заискивание. Получайте от этого удовольствие».
Эрнест был тронут. Он молчал, едва сдерживая слезы, переполненный благодарности, и пытался осмыслить услышанное. Он так много лет заботился о других, что отвык, когда кто-то заботился о нем.
«Что вы видите, — продолжал тем временем Маршал, — в своих комментариях по поводу того, как Джас-тину надлежало бы правильно обставить разрыв с женой?» «Моя самонадеянность! Есть только одно мнение — мое мнение! Но это очень сильное чувство. Оно не исчезает и сейчас. Джастин разочаровал меня. Я желал ему большего. Знаю, я говорю как требовательный пациент!»
«Вы заняли столь непримиримую позицию в этой ситуации — настолько, что сами себе не верите. Зачем эти крайности, Эрнест? Что стало стимулом для этого? Какие требования вы выдвигаете к самому себе?»
«Но я верю в это! Он перешел из одной зависимости к другой, от жены — злой матери к матери-ангелу. Это любовное безумие, умопомешательство, — «ангелы с неба» — его засасывает блаженство, словно не до конца разделившуюся амебу, говорит он… все, что угодно, лишь бы не думать о своем одиночестве. И этот страх одиночества все эти долгие годы удерживал его в губительном браке. Я должен помочь ему понять это».
«Но не слишком ли круто вы берете, Эрнест? Не слишком ли вы требовательны? Полагаю, теоретически вы правы, но разве хоть один разводящийся пациент сможет соответствовать этому вашему стандарту? Вам требуется некий экзистенциальный герой. Это случается в романах, но, оглядываясь на годы своей практики, я не могу вспомнить ни одного пациента, который бы оставил свою жену таким вот благородным образом. Так что я повторю свой вопрос: что стало стимулом для этого? Приходилось ли вам переживать что-то подобное? Я знаю, что ваша жена погибла в автокатастрофе несколько лет назад. Но я почти ничего не знаю о том, как складывались ваши отношения с женщинами. Были ли у вас повторные браки? Разводились ли вы когда-нибудь?»
Ознакомительная версия.
