Мне осталось затронуть ещё одну дополнительную сторону опыта медитации, чьи, казалось бы, противоположные полюса — это любовь и бесстрастие. О любви я хочу сказать, что методы её культивирования были разработаны не только в контексте межличностных отношений, но и в практике индивидуальной медитации. Поскольку мы уже говорили о развитии любви в отдельной главе, я в дальнейшем буду говорить о бесстрастности, которая, несмотря на то, что она предшествует мудрости, почти не встречается в нашей культуре.
Бесстрастие
В наше время нет практики аскетической культуры, и доказательства отречения духовных культур прошлого кажутся нам подозрительными, так что мы интерпретируем их как возможный мазохизм или иррациональный предрассудок. Но бесстрастие или отречение, может быть, являются основными характеристиками людей, которых мы считаем мудрыми.
Как я уже говорил, если кто-то спрашивает себя, что такое мудрость, по крайней мере, должен понимать, что это не знание большого количества фактов, а скорее определенное отношение к жизни. И если мы попробуем сделать ещё один шаг в размышлении, пытаясь прояснить, какое это отношение, мы увидим, что его можно описать как взгляд на жизнь с определённого расстояния или видение перспективы.
Эта дистанция, которая позволяет нам оторваться от вещей, людей или опыта, состоит в определенной отстранённости, что иногда приводит к ощущению, что жизнь — это сон.
Культивирование непривязанности, о которой мы так же могли бы говорить как о способности отречения, — это другой способ выразить изречение Оракула Аполлона (как подтверждает это одна из надписей в античном дельфийском храме): «Ничего сверх меры». Мы позволяем себе излишества, потому что имеем множество фальшивых нужд, которые предстают перед нами как множество желаний, и наши желания, интенсивные настолько, что превращаются в страсти, усложняя нашу жизнь даже на коллективном уровне. Меньше привязанности означает меньше страстей и меньше всего того, что древние называли грехами. Отцы Церкви говорили, что для того, чтобы встретиться с любовью к божественному, нужно развить апатию — состояние мира и нейтральности которое было бы очень просто перепутать с безразличием, если кому-то это чувство известно только со стороны и он пытается представить его со слов. Творческое безразличие — термин, предложенный немецким философом Фридландером, которого мы знаем в основном благодаря Фрицу Перлзу, основателю гештальт-метода, хотя Хартмут Гиркин скоро опубликует в Германии множество томов его полного собрания сочинений, — а я иногда говорю космическое безразличие. В буддизме говорят, что сострадание и мудрость — это взаимодополняющие пути, ведущие параллельно, и я думаю, что представление о том, что сострадание спонтанно возникает из отрешенности, может быть облегчением для того, кто знает, как ограничена наша способность становиться более любящими по нашему желанию, как то проповедовала христианская культура.
Наши желания вызывают проблемы, и хотя мы этого до конца не осознаём, отделяют нас от нашей глубинной природы. Поэтому ничто так не освобождает нас, как возможность уйти по ту сторону наших желаний, куда нас может перенести глубинный дух отречения, что означает умереть для самих себя.
Могло бы показаться, что способность к отречению, как и приближение к духовному опыту через созерцание, были бы чем-то слишком большим для образования молодежи, но не нужно забывать, что аскетизм был не только одной из сторон почти всех религий, но и частью обучения молодых шаманов в культурах, которые мы только из собственного высокомерия считаем менее развитыми.
В завершение скажу несколько слов о том, что подразумевалось в подзаголовке этой главы под «духовностью за пределами религий». Конечно, было бы хорошо договориться о понимании слова «духовный», и я только скажу, что мне не кажется, что духовность должна путаться с религиозной верой или моральными кодексами.
Очевидно, что мышление само по себе не духовно, сколько бы оно ни думало на духовные темы; и мне не кажутся духовными сами по себе обычные эмоции, такие как радость или ярость.
И хотя мы не можем отрицать, что первая религия в нашей истории была духовной — связанная с Дионисом в Европе и с Шивой в Индии, — мы также не можем отрицать, что она культивировала форму духовности (отдаться собственной спонтанности), которую не признавало христианство.
Чтобы говорить о духовности за пределами религиозной веры, нам нужно обратиться к реальности человеческой зрелости, передаваемой искусством или жизнью мудрецов.
Очевидно, и хотя многие считают, что было бы здорово вернуть образованию духовное измерение, в этом вопросе не удалось приблизиться к цели, за исключением плохо организованной дискуссии о выборе между магометанским и светским образованием (или между католическим и протестантским) или об исключении религиозной темы из школьных программ.
В зависимости от страны возникает дилемма между превалирующей на этой территории религией или её отсутствием. Но в начале третьего тысячелетия нам должно быть стыдно, что мы не смогли преодолеть местечковые традиции, чтобы предложить универсальное религиозное образование — так, как это происходит в преподавании искусства. Если в сфере художественного образования изучаются стили и наиболее характерные для них произведения художников разных культур, то почему в западных школах нет курса, который представлял бы видение жизни и мира, которое предлагали нам величайшие религиозные гении всех культур?
Это было бы преодолением нашей религиозной или светской местечковости, но мы заранее должны признать, что это стало бы только теоретическим духовным образованием, и если мы хотим привнести духовность в образование, мы не должны ограничиваться теорией или только словами. Ведь именно в медитации заложена возможность образования не только по-настоящему духовного, но и лишенного догматизма или идеологий. Потому что, хотя практика медитации опирается на некоторые взгляды, ей способствующие, возможно научиться медитации в форме, похожей на обращение одного хорошего друга к другому: «Посмотри, попробуй — и увидишь, что это тебе даст». Потому что точка зрения, необходимая для практикующего этот метод, — всего лишь предварительная мысль которая подготовит его для этого опыта, без необходимости быть идеологией, не говоря уже об обязательной вере.
Я говорил, что существует множество традиций и бесконечное разнообразие форм медитации и что каждой традиционной духовной школе присущи свои формы медитации. Но возможно указать на некоторые общие характеристики медитативного ума, и если человек, очистив свой собственный ум, становится лучше, происходит многогранный феномен, который невозможно описать одним словом. И так как определенная форма медитации больше подходит для конкретной грани сложного феномена, стоит описывать происходящее в мозге во время медитации с точки зрения разных измерений.
Я сделал это, исследуя три двухполюсных измерения, которые мы можем познать в опыте медитации: недеяние и открытость течению жизни, внимание, как свет сознания с кульминацией в осознании самого сознания; бесстрастность и любовь в своих различных формах, включая любовь к божественному и сострадание.
Этот комплекс внутренних ощущений может дать приблизительное представление о том, что подразумевается под слегка обесцененным термином «духовность».
Глава 10
Программа SAT для развития самопознания и любви
Самопознание
Самопознание — это краеугольный камень терапии, особенно терапевтического течения, которое начал Фрейд и которое перелилось затем в гуманистическую психологию. Хотя и это ещё не всё в терапии — очень важен процесс освобождения человека от устаревших откликов на жизнь и условностей прошлого. Как и принятие спонтанности течения жизни, самопознание — это практически необходимый инструмент для такого освобождения. Ибо, только осознав, что с нами происходит, мы сможем избавиться от этого балласта: когда мы признаём свои ограничения, мы можем от них освободиться; когда мы осознаём свои запреты и страхи, мы можем выйти за их пределы.
И хотя абсолютно верно, что самопознание даёт нам возможность расстаться с искусственными формами отношений и неадекватными реакциями на жизнь — всему этому мы научились в детстве, в ответ на действия нарушенных личностей, которые нас окружали, — для этого необходима базовая предварительная способность.
Чтобы успешно обучаться, нам необходимо иметь слух и речь, подобным образом знание себя самих требует доступа к нашему опыту в момент, когда он происходит. И хотя может показаться, что эта способность является неотъемлёмой частью нашей природы — как слух и речь, — мы не всегда понимаем то, что чувствуем. Чаще случается, что на уровне как эмоционального, так и телесного сознания мы ощущаем внутри себя намного меньше, чем знаем об этом. Есть вещи, о которых мы не хотим признаваться себе, что их чувствуем. И может быть, того, с чем наш опыт не хочет входить в контакт, накопилось столько, что мы некоторым образом огрубели и стали менее чуткими, чем могли бы быть. Мы потеряли внутреннюю чувствительность, и, как отражение этой потери или осознания более тонкой стороны нашего разума — эмоций чувств, снов и мыслей, — мы также потеряли контакт с происходящим в данный момент в нашем теле. Внимание наше едино, и если мы отсутствуем для самих себя, то это отражается на целом ряде внешних признаков.
