Ознакомительная версия.
Во-первых, утверждение, которое не требует от нас дополнительных разъяснений, касается соответствия этих отношений описанным выше критериям. Полностью они здесь, по понятным причинам, не проявляются, а ориентироваться следует по тем, что отражают изменение способа существования подсистемы личности. Остановимся на этом чуть подробнее.
Когда человек делает только первые робкие шаги в реальности индивидуальных отношений, он полон противоречий, его тяготит неуверенность и неопределенность. Его состояние можно было бы назвать «мятущимся». Это шатаются структуры личности, для него становится очевидной его собственная двойственность. Причем, первоначально эта двойственность не ощущается как двойственность себя как личности, совокупности ролей и своей сущности. Эта двойственность проецируется и осознаётся как двойственность своих представлений и мира.
Возникает понимание того, что собственные мысли и представления человека – это только его чувства и ощущения, его «взгляд», в то время как мир живет своей собственной жизнью и ему дела нет до переживаний и представлений конкретного человека. Обычно же последние являются для нас непосредственной картиной мира – мир для нас такой, каким мы его видим, поэтому мы всегда правы, а если и ошибаемся, то «не по сути», а «из-за недостатка информации». Более того, наши представления о мире, которые мы расцениваем как сам мир, как истинную реальность, для нас еще и самоценны. Мы часто слышим и говорим: «но я так чувствую», «моя интуиция мне подсказывает» – в этом случае мы полностью поглощены сознанием первичности, важности и несравнимой ценности собственных переживаний и мыслей, даже если не осознаём, сколь грандиозное значение тем самым мы придаем самим себе. Сейчас же эта наивная, но несокрушимая прежде убежденность тает на глазах, возникает критическое осознание: «Мои мысли – это лишь мои мысли, не более того, а мир живет своей жизнью».
Пребывая обычно в системе собственных представлений, мы слепы и наивны, жизнь идет совершенно своим чередом, все меняется, движется, а мы как сомнамбулы ходим в пределах собственного мировоззрения в бесплодных попытках разрешить «собственные проблемы», которые этим же мировоззрением и рождены. Это своего рода плата за дарованную нам способность оперировать идеальными вещами, которые и разлучают нас с действительной реальностью, уводя в мир иллюзорных представлений.
Сейчас же, когда индивидуальные отношения вступают в свои права, мы вдруг ощущаем жесткую диссоциацию, которую обычно не замечаем: есть то, что мы думаем и чувствуем, а есть мир, который вовсе не заставляет нас мыслить и чувствовать так, как мы мыслим и чувствуем. Если же продолжить эту логику, то оказывается, что наши мысли и чувства не навязаны нам «объективностью» мира, в чем мы прежде всегда были уверены, а созданы нами самими под влиянием тех или иных, по сути случайных, внешних факторов. Возникает осознание: наша «душевная жизнь» – есть разновидность некой случайности, мы сами захотели и стали так мыслить и чувствовать, а мир просто столь многообразен, что в нем с избытком найдутся основания для любых чувств и помыслов.
И только после этого, после такого разотождествления своих представлений о мире и мира, для человека становится возможным осознание не единства своей сущности (индивидуальности) и сложных, многообразных структур, составляющих его личность. Следующим этапом оказывается осознание того, что есть «мое я», а есть масса его проявлений, но эти проявления не есть «мое я» непосредственно, но просто его проявления. Возникающая здесь самоидентификация с собственным «я» кладет конец непонятному и тягостному чувству собственной двойственности.
Попутно мы уже отметили разрушение тенденции к отождествлению, единственное место, где оно остается, но, правда, в значительной степени измененное, – это самоидентификация. Надо сказать, что это самое положительное из возможных проявлений этого элемента способа существования. Вместе с тем субсубъекты живут, по всей видимости, даже без непосредственной самоидентификации, с неким, если так можно выразиться, самопостулированием, используя Декартову схему, можно сказать: с «несомневающейся сомневающейся субстанцией». В этом смысле самоидентификация, на которую потенциально способен именно трисубъект, обладает, вне всякого сомнения, большей ценностью, нежели примитивное самопостулирование.
Одиночество – это один из самых сильных и «долгоживущих» элементов способа существования личности, поэтому нет ничего странного в том, что оно ощущается еще и в неполных индивидуальных отношениях. Для того чтобы справиться с базальным чувством одиночества, которое переживается личностью, даже будучи в неполных индивидуальных отношениях, необходима не только простая самоидентификация, но и ощущение собственной целостности. Однако, через простое отождествление себя со всем и со своими собственными проявлениями, в том числе как это, например, предлагает нам психосинтез Р. Ассаджиоли, подобный результат достигнут быть не может. И поэтому полноценное преодоление одиночества в реальности неполных индивидуальных отношений невозможно.
Более всего в реальности неполных индивидуальных отношений изменяется ролевое функционирование человека. Разумеется, нельзя сказать, что обычный человек всегда и перед всеми «притворяется», но все-таки он весьма специфичен в разных ситуациях. Сам того не замечая, с друзьями, супругами, сослуживцами, родителями и детьми он ведет себя крайне отлично, и несложно ввести его в краску, если вывести его на какое-то иное ролевое поведение в присутствии того, с кем такое поведение прежде не допускалось. Не случайно многие настоятельно, хотя подчас и неосознанно, скрывают свою личную жизнь, отношения в семье. Не случайно, при ребенке мужчины, как правило, не позволяют себе такого поведения, которое является нормой в их обычной компании, и теряются в его присутствии, не зная, «как себя с ним вести». Наши роли живут своей самостоятельной жизнью в зависимости от жизненного спектакля, как правило, не пересекаясь. Гамлет не появляется на сцене, когда идет «Пиквикский клуб» или «Женитьба Бальзаминова». А если какой-то актер, все перепутав, допустит такую оплошность, чувствовать себя он будет ужасно. То же самое и с жизнью обычного человека: дом, работа, место встреч с возлюбленной, психотерапевтический сеанс и тому подобное – все это сцены из разных спектаклей, и в каждом из них он четко играет соответствующие роли.
Но в реальности неполных индивидуальных отношений эта четкая дифференцировка начинает пропадать, что приносит странное, но очень важное и субъективно приятное чувство комфорта. Быть всегда таким, какой ты есть, единым, цельным, каким ты индивидуализировался, – это очень ценно. Этот комфорт продиктован тем, что уже на подсознательном уровне мы чувствуем себя совершенно правыми – нас нельзя уличить в том, что где-то мы были неискренни, что мы пытались ввести кого-то в заблуждение, обвести вокруг пальца, воспользоваться добротой, втеревшись в доверие. То, что мы всегда такие, какие всегда, дает нам чувство защищенности. Нам теперь надо отстаивать, если приходится, только себя – одного-единственного, а не множество собственных ролей по отдельности, в различных ролевых ситуациях, причем, с возможной переменой сценариев, дней выступления, а также проказ товарищей по актерскому цеху, которые, как известно, любят пошутить над собратом, поставив его в неловкое положение.
Эти внутренние изменения приносят в жизнь человека совершенно новое, в каком-то смысле «незамутненное» видение. И именно это характеризует вхождение человека в реальность неполных индивидуальных отношений – изменяется его мировоззрение: реальность жизни получает в нем «контрольный пакет акций», в сравнении с прежде господствовавшим там идеализмом. Теперь и реструктурированная система личности, и обновленное мировоззрение такого человека позволяет ему достаточно быстро и полно входить в индивидуальные отношения в том случае, если, конечно, к тому готова и вторая сторона.
Остановимся на нескольких особенностях, специфичных для мировоззрения личности, вступившей в реальность неполных индивидуальных отношений.
Первый вопрос – вопрос о ценностях. Мы организуем свое поведение, ориентируясь на те или иные приоритеты, если человек ценит некие типичные блага: социальное положение, материальное благополучие, «крепкую семью» и т. п., – это один род поведения и деятельности. Если благом и ценностью являются для него искусство, творчество, «светлые чувства» – то это уже несколько иной способ организации своей жизни, но, по сути, тот же самый, ведь все эти ценности содержательны. Человек, познавший реальность индивидуальных отношений, осознает различие между сутью, с одной стороны, и содержания, формы – с другой. Ценности такого человека – сущности сами по себе, для него имеет истинную значимость непреходящая ценность индивидуальности любой «вещи». Интересно для него не само переживание – страдание или наслаждение, а переживающая – страдающая или, напротив, наслаждающаяся – сущность человека, тот, кому принадлежит это переживание, самому же переживанию он не отводит главенствующей роли. Не случайно Ф. Пёрлз в своей книге «Гештальт-подход» настаивает на необходимости понимания теории гештальта, а не симптомов психологических недугов и способов борьбы с ними. На первый и поверхностный взгляд эта работа может показаться грубой, лишенной сострадания к человеку и даже антигуманной, но взгляд Ф. Пёрлза устремлен глубже – он не переоценивает значимость симптома, в каком-то смысле даже игнорирует его, но с тем, чтобы восстановить адекватное функционирование системы «фигура-фон». Если этот результат будет достигнут, уйдет и симптом, а до тех пор всякое психологическое пособие, сколь бы сострадательным оно ни было, окажется малоэффективным.
Ознакомительная версия.
