Мода создает унификацию. Появляется масса однородных тел в мешковатой одежде, почти лишенных вторичных половых признаков. Точнее говоря, отличия есть, но они все больше становятся похожи на видовые отличия животных. «Готы» и «эмо» отличаются одеждой — оперением, но ни в коем случае не смысловым содержанием.
Эта тенденция отчетливо видна в пластической хирургии. Сформировалась «хирургическая мода»: индивидуальность лиц и фигур, их красота или уродство, — отличительные черты человеческого тела постепенно сводятся к нескольким моделям идеальных лиц и фигур, полученных хирургическим путем.
К величайшему сожалению, человек, чувствующий себя в юности «не таким, как все», находит один единственный выход — «стать таким, как все», то есть соответствовать все той же самой моде. Это происходит из-за того, что культура не заинтересована в том, чтобы человек учился опираться на что-то внутреннее, на ту самую глубину своих собственных чувств. Навыков доверия самому себе нет, в результате, единственным критерием аутентичности, осмысленности своего собственного существования, является схожесть с большинством. Даже желания нивелируются и становятся схожими до неразличимости. Все тот же Бодрийяр:
«Исчезли сильные побуждения или, иначе говоря, позитивные, избирательные, притягательные импульсы. Желания, испытываемые нами, очень слабы; наши вкусы все менее определенны. Распались, неизвестно по чьему тайному умыслу, созвездия вкуса, желания, воли. А созвездия злой воли, отвержения и отвращения, наоборот, стали более яркими. Кажется, оттуда исходит какая-то новая энергия с обратным знаком, некая сила, заменяющая нам желание, необходимое освобождение от того, что заменяет нам мир, тело, секс. Сегодня можно считать определенным только отвращение, пристрастие же таковым более не является. Наши действия, наши затеи, наши болезни имеют все меньше объективных мотиваций; они все чаще исходят из тайного отвращения, которое мы испытываем к самим себе, из тайной выморочности, побуждающей нас избавляться от нашей энергии любым способом; это следует считать скорее формой заклинания духов, нежели проявлением воли. Быть может, это какая-то новая форма принципа Зла, эпицентром которого, как известно, как раз и является заклинание злых духов?»
Эпицентром Зла, на взгляд автора, является «легкая жизнь», желание жить, ни о чем не задумываясь и не принимая на себя ответственности за мир: «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда, целый день она порхает то туда, а то сюда...»
Птичка здесь ни при чем. «Порхание» следом за модой — это подмена уже хорошо знакомого нам желания быть магом. Дело в том, что, как, наверное, уже понял читатель, любое магическое действие, как и любой акт проявления осмысленности, требует кон-центрации внимания. А концентрация внимания автоматически создает ответственность за тот объект, на котором человек внимание сконцентрировал. Не так важно, является ли этим объектом математическая теорема, написанная поэма или твой собственный ребенок, — концентрация внимания вызывает рождение новой сущности, за которую автор неминуемо оказывается в ответе.
Поэтому то, что на внешнем уровне кажется бегством культуры «к животным инстинктам»: к сексу, комфорту и бездумности, — на самом деле является бегством от концентрации внимания на смысле собственной жизни, поскольку острие этого смысла, как острие пурбы, всегда направлено на внешний мир. Его осознание вызывает к жизни ответственность.
Похоже, что нарастающий в человеческом обществе тотальный контроль и сопутствующее ему исчезновение индивидуальности встречают сопротивление на все том же биологическом уровне. «Все происходит так, — писал Бодрийяр, — как если бы общество само посредством угрозы СПИДа производило противоядие против своего же принципа сексуальной свободы, посредством рака, который является нарушением генетического кода, оказывало сопротивление всемогущему принципу кибернетического контроля и посредством всех вирусов организовывало саботаж универсальных и обезличенных принципов коммуникации.
...Чему противостоит рак, не сопротивляется ли он еще худшей перспективе — тотальной гегемонии генетического кода? Чему противостоит СПИД, не более ли ужасающей вероятности всеобщей сексуальной скученности (исчезновению полов. — АД)? Та же проблема и с наркотиками; отложим в сторону драматизацию и спросим себя: какую увертку представляют они перед лицом еще худшего зла — умственного отупения, нормативного обобществления, универсальной запрограммированности?»
Однако СПИД, рак, наркотики — это страшные социальные болезни. Мы все равно должны понять, что может им противостоять.
Им противостоит способность задумываться. Я позволю себе то, чего никогда не делал — еще раз повторю слова Мамардашвили о Декарте:
«Ибо что может быть выше?! Это с трудом проделанная медитация, внутренним стержнем которой явилось преобразование себя, перерождение, или, как выражались древние: рождение нового человека в теле человека ветхого. Это изменение и преобразование себя — состоявшийся факт, оно было, и следы его зафиксированы в декартовских текстах».
Спасти может только осознание смысла и задач собственной индивидуальности.
Следующая цитата из «Энеад» Плотина является полноценным упражнением, которое, на мой взгляд, описывает подлинный «инстинкт человека»:
«Обрати свой взор внутрь себя и смотри; если ты еще не видишь в себе красоты, то поступай как скульптор, придающий красоту статуе: он убирает лишнее, обтачивает, полирует, шлифует до тех пор, пока лицо статуи не станет прекрасным; подобно ему, избавляйся от ненужного, выпрямляй искривления, возвращай блеск тому, что помутнело, и не уставай лепить свою собственную статую до тех пор, пока не засияет божественный блеск добродетели...
Добился ли ты этого? Ты это видишь? Смотришь ли ты на самого себя прямым взглядом, без всякой примеси двойственности? Ты увидел себя в этом состоянии?
В таком случае, ты получил свой видимый образ; верь в себя; даже оставшись на прежнем месте, ты возвысился; ты больше не нуждаешься в руководстве; смотри и постигай».
Это упражнение, состоящее из цитат, было бы неполным, если бы мы не сказали, что делать его никогда не поздно. Когда мы стремимся к бездумной жизни, мы пытаемся сбежать от смерти. Чем сильнее пытаемся, тем страшнее наша встреча с ней. Ив этом мы безуспешно пытаемся уподобиться животным, которые смерти не боятся. Бездумье создает иллюзию вечности, однако вечность прячется не в отказе от разума, а в концентрации внимания, в «точке Розанова».
Давайте закончим это упражнение размышлением. Еще одной цитатой из лекций М.К. Мамардашвили о Декарте:
«Декарт понял одну фантастическую вещь — что для мысли самым страшным врагом является прошлое, потому что то, что называется прошлым, складывается с такой скоростью, что мы не успеваем ни подумать, ни понять, а уже кажется, что поняли, подумали и пережили. Прошлое обладает видимостью понятого и пережитого просто потому, что мы в каждую секунду, будучи конечными существами, не можем быть везде и не имеем времени — оно должно было бы быть бесконечным, — чтобы раскрутить то, что с нами происходит (что я в действительности чувствую, что увидел), ибо все уже, как считал Декарт, отложилось, значения готовы, и мы лишь накладываем их на пережитое и воспринятое. Но они — прошлое. То, что существует в языке в виде значений и смыслов, — это прошлое. И память только кажется хранилищем того, что якобы понято и пережито...
Декарт говорил — можешь только ты. Суть его философии можно выразить одной сложноподчиненной фразой: мир, во-первых, всегда нов (в нем как бы ничего еще не случилось, а только случится вместе с тобой), и, во-вторых, в нем всегда есть для тебя место, и оно тебя ожидает. Ничто в мире не определено до конца, пока ты не занял пустующее место для доопределения какой-то вещи: восприятия, состояния объекта и т. д. И третье (не забудем, что прошлое — враг мысли, борясь с прошлым, мы восстанавливаем себя): если в этом моем состоянии все зависит только от меня, то, следовательно, без меня в мире не будет порядка, истины, красоты. Не будет чисел, не будет законов, идеальных сущностей, ничего этого не будет».
Экстрасенсы и травмы. Контуры сознания. Упражнение «Контуры Уилсона»
Гений — это далеко не всегда путь вверх, к эволюции и развитию мозга и сознания. Очень часто гениальность начиналась с болезни, порой с тяжелейших мозговых травм.
Макарий, митрополит Московский, был болезненным ребенком, совершенно не способным к учебе. Однажды в семинарии во время детской игры ему разбили камнем голову. Едва выживший Макарий, оправившись от ран... стал проявлять блестящие способности и в дальнейшем прославился как видный богослов, церковный деятель и писатель.
