может и сам понимать, что излишне сосредоточивается на одних сторонах, упуская из вида другие. Тем не менее его приговор себе обжалованию не подлежит. Причина в том, что его логика имеет другие отправные точки, в отличие от логики здорового человека. Раз его совет не был
абсолютно полезным, значит, все его действия нравственно предосудительны, и он начинает терзать себя и отказывается позволить отвергнуть свои самообвинения. Эти наблюдения опровергают предположение, которое иногда выдвигают психиатры, что самообвинения не что иное, как хитрость, применяемая, чтобы избежать обвинений и наказания и даже получить утешение. Конечно, бывает и так. Дети и взрослые, имея дело с жесткой властью, могут использовать это как стратегию. Но даже если так, нам не следует спешить с осуждением, а исследовать, зачем утешения нужны в таком количестве. Обобщая такие случаи и расценивая самообвинения только как стратегическое средство, мы бы совершенно ошибочно оценили их деструктивную силу.
Хуже того, самообвинения могут сосредоточиться на внешних неблагоприятных условиях, неподконтрольных данному индивиду. Мы это наблюдаем у психотиков, которым пришло в голову обвинять себя, например, в убийстве, о котором они прочли, или в наводнении на Среднем Западе за шестьсот миль от них. Абсурдные самообвинения часто являются характерным симптомом депрессивного состояния. Но самообвинения при неврозе, даже не такие гротескные, могут выходить за грани реального. К примеру, я знаю одну очень заботливую маму, чей ребенок упал с соседской веранды, когда играл там с другими детьми. Ребенок ударился головой, но, к счастью, без последствий. Мать жестоко винила себя за безалаберность многие годы. Вина полностью лежит на ней. Будь она рядом, ребенок не полез бы на перила и не упал бы. Эта мать готова была подписаться под тем, что гиперопека над детьми нежелательна. Она, конечно, понимала, что даже гиперопекающая мать не может быть рядом все время. Но приговор обжалованию не подлежал.
Сходным образом, молодой актер осуждал себя за неудачи в карьере. Он полностью отдавал себе отчет, что он не может влиять на препятствия. Обсуждая ситуацию с друзьями, он указывал на эти неприятные обстоятельства, но словно для защиты или чтобы смягчить свое чувство вины и доказать свою невиновность. На вопрос друзей, что бы он хотел поменять, он не мог сказать ничего конкретного. Никакие скрупулезные выяснения, уговоры, подбадривания не помогали остановить череду самоупреков.
Этот вид самообвинений достоин нашего любопытства, потому что гораздо чаще мы сталкиваемся с противоположными явлениями. Обычно невротик жадно хватается за любые трудности или неприятности, чтобы иметь под рукой оправдание: он сделал все возможное, просто вывернулся наизнанку. Но вот другие (или обстоятельства, или внезапное несчастье) все испортили. Хотя эти две установки выглядят совершенно противоположными, в них, как ни странно, больше сходства, чем различий. В обоих случаях внимание ослабевает на субъективных факторах и акцентируется на внешних. Им приписывается решающая роль в достижении счастья или успеха. Функция обеих установок – спрятаться от самоосуждения за то, что не являешься своим идеальным Я. В упомянутых примерах действуют и другие невротические факторы, в основе которых лежит стремление быть идеальной матерью или сделать блестящую актерскую карьеру. Женщина в период происшествия была слишком поглощена собственными проблемами и не могла быть всецело хорошей матерью; актер испытывал трудности, когда надо было устанавливать необходимые контакты и конкурировать за получение работы. Оба до некоторой степени сознавали свои трудности, но говорили о них как бы между прочим, забывали о них или слегка приукрашивали. Если бы на его месте был счастливчик, которому все удается, это не выглядело бы так поразительно, как нечто ему несвойственное. Но в наших двух случаях (типичных в этом отношении) есть просто потрясающее расхождение между снисходительным отношением к своим недостаткам, с одной стороны, и беспощадными, безрассудными самообвинениями за неподконтрольные внешние события, с другой стороны. Пока мы не понимаем значения этих расхождений, они ускользают от нашего внимания. А они дают необходимый ключ к пониманию динамики самоосуждения. Они вскрывают такие ужасные личные недостатки, что личность волей-неволей прибегает к мерам самозащиты. Таких мер две: беречь себя и перекладывать ответственность на обстоятельства. Но возникает закономерный вопрос: почему эта самозащита не помогает избавиться от самообвинений, по крайней мере на сознательном уровне? Ответ прост: невротик не склонен считать эти внешние факторы неподконтрольными. Или, точнее, они не должны быть неподконтрольными. Следовательно, все, что идет не так, оборачивается против него и разоблачает его позорные ограничения.
До сих пор мы говорили о самообвинениях, направленных на что-то конкретное (на существующие внутренние затруднения, на мотивации, на внешнюю ситуацию), но есть и другие – неотчетливые и трудноуловимые. Человек может страдать от чувства вины, но связать ее с чем-то конкретным он неспособен. В своем отчаянном поиске причин он может, наконец, вообразить, что это вина за что-то, совершенное в предыдущем воплощении. Но иногда появляются самообвинения по более конкретному поводу, он начинает верить, что теперь узнал, почему он себя ненавидит. Предположим, что он решил: «Я не интересуюсь другими людьми и мало для них делаю». Он очень старается изменить свою установку и надеется, что это поможет избавиться от ненависти к себе. Но если даже он действительно обратился к себе, такие усилия, хотя и делают ему честь, не избавят его от внутреннего врага, потому что он поставил телегу впереди лошади. Он ненавидит себя не потому, что его упреки к себе справедливы, напротив, он обвиняет себя потому, что ненавидит себя. Из одного самообвинения следует другое. Он не отомстил – значит, он размазня. Он отомстил – значит, он подлец. Он кому-то помог – значит, он простофиля. Он не помог – значит, он эгоистичная свинья и т. д. и т. п.
Если он экстернализует самообвинения, то уверен, что все окружающие видят во всех его поступках скрытые мотивы. Это чувство, как мы уже упоминали, может быть настолько реальным для него, что он злится на окружающих за несправедливость. Свою досаду он может прятать под плотной маской, чтобы по лицу, голосу или жестам никто никогда не догадался о том, что делается внутри него. Он может не догадываться о своей экстернализации самообвинений. Тогда на сознательном уровне для него все окружающие очень милые люди. И только в процессе психоанализа у него рождается понимание, что он постоянно чувствует себя под подозрением. Подобно Дамоклу, он в постоянном страхе ожидает, что вот-вот на него упадет меч самых ужасных обвинений.
Я не думаю, что хоть какая-то книжка по психиатрии дает более глубокое представление об этих неуловимых самообвинениях, чем «Процесс» Франца Кафки. Как и главный герой К.,
