и получает первый дар: золотое блюдце и яблочко, чтобы, катая его по блюдцу, видеть и создавать мир. У Марьюшки появляется новый талант — творчество.
Что это значит? Когда ломаешь свои рамки, освобождаешь свой дух, закованный в железный посох, у тебя появляется новое качество, другое видение.
Вторая Баба-яга дает нитки, иголку и пяльцы для вышивания. Вышивать — это самому вести нить своей судьбы.
Итак, сначала героиня начинает все как есть. Потом учится распоряжаться своей судьбой. И наконец у третьей Бабы-яги получает веретено как символ создания материального мира. А дальше все просто: у героини есть дары, она приходит к злой царевне и… ни на чем не настаивает, не говорит: «Отдай мне Финиста!» Она просто садится на краю царства-государства и начинает с полученными дарами развлекаться. Что-то спрядет, что-то вышьет.
Царевна гуляет, видит это: «Ах, я себе тоже хочу. Продай!» Похоже, Финист в неволе не дает крыльев.
«Не продается, но меняется», — и героиня меняет дары на ночь с Финистом: с творческим потенциалом и божественным полетом, с тем, что ей принадлежит. Таким образом, потребительская часть внутри нас получает дары и потихонечку творчество выпускает. Но Финист никак не вспоминает Марьюшку, он в глубоком сне, осознанность потеряна. Творческое начало не имеет больше к Марьюшке отношения.
Финист больше не летает, живет только в образе человека, в плену, в холе и неге у злой царевны, что олицетворяет темное женское, даже материнское начало, которое хочет безраздельно владеть объектом своей любви и никогда не отпускать его. Не для совместного полета и радости, а из-за страха потери.
Марьюшка отдает царевне драгоценные дары, делится с ней творческими способностями. И в последнюю встречу, когда менять уже нечего, дары закончились, душа в отчаянии роняет слезу. Слеза падает на сердце Финисту, морок отступает, и герой вспоминает Марьюшку.
Уронить слезу — значит увидеть ценность. Признать горе потери. И, как ни странно, смириться с ней. Слезы — просьба к богу исправить ситуацию. Внешнее проявление внутренней просьбы. Конечно, слезы бывают и от злости, но мир легче откликается на доброту.
Искренность — это ключ для соединения со своим творческим божественным началом. Без этого никак.
Дальше Финист спрашивает у мудрых людей: «Которая из жен моя?» — и ему отвечают: «Та, которая любит, та и есть жена, а та, которая обманывает и опаивает, та не жена». Знаешь, я думаю, что у творческой силы и вдохновения есть свое сознание, которое выбирает, к кому постучаться.
Эта сказка помогает увидеть внутренние процессы, в которых происходит соединение со своей крылатой, летающей частью. Чтобы это соединение произошло, нам действительно нужно многое пройти, от многого освободиться.
Инициация начинается, когда Финист — Ясный сокол, поранившись, улетает в дальние дали, и Марьюшке нужно пройти свой путь освобождения. Ей придется сгрызть три железных хлеба, сломать три железных посоха и стоптать три пары железных сапог. Предыдущее состояние — прошлое — должно умереть. И эта смерть подтвердит любовь к крыльям.
«ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНИЮ»
Существует несколько вариантов сюжета. В одном Емеля смешит царевну Несмеяну, в другом дочка царя влюбляется в Емелю-дурака, в третьем царевны вообще нет, зато есть царь и толпа. Но во всех сценариях есть уникальная деталь, из-за которой сказку можно считать инструкцией по достижению целей.
Вновь напоминаю, что рассматривать героев сказки и сюжет нужно в комплексе: процессы, происходящие внутри психики человека, и глобальный процесс, свойственный человечеству в целом, а особенно тому этносу, в котором эти сказки живут.
Чаще всего «По щучьему веленью» интерпретируется как история о ленивом дураке, которому не очень хочется действовать и который получает в свое распоряжение все волшебство мира. Своеобразное объяснение русского «авось» и того, почему люди не хотят заниматься собственным развитием и трудиться.
Для меня сюжет этой сказки гораздо более глубокий и ценный. В ней не упоминаются родители, поэтому речь идет об индивидуальном сознании. Но есть старшие братья. Этот тандем двух старших братьев и дурака младшего встречается во многих сказках. Здесь старшие братья выступают в роли покровителей: они заботятся о младшем брате, следят за его развитием, помогают ему, обеспечивают его жизнь. Они не выступают в привычной в роли завистников, когда речь идет о конфликте, разладе внутри рода.
В других сказках младший брат или сестра похожи на внутреннего ребенка. Но не Емеля. Перед нами что-то еще. Кто-то еще. Внутренний ребенок активен, он скорее похож на Ивана-царевича либо Ивана-дурака, которые творят, действуют, совершают глупости, плачут. Емеля проявляется иначе: он лежит на печи и не решает проблемы. Никакой беды не случилось в начале сказки. Ну, кроме подступающего мороза и жажды.
А что, если Емеля это внутренний наблюдатель? Та самая суть, которая смотрит из человека на мир. Она не действует, а находится в покое, смотрит на события. И мы уже действуем, исходя из той картинки, которую видит этот наблюдатель.
Если у человека получается порой быть наблюдателем, то его жизнь становится на порядок осмысленнее, понятнее, интереснее и легче.
Тот, кто «понял смысл жизни и никуда не торопится», и есть Емеля. Лежит на печи как на базовом принципе организации жизни. Мороз, холод — это смерть, тепло — жизнь. Наблюдатель связан с жизнью, ему не очень-то хочется выходить в смерть, поскольку он живой.
Человек «с печкой» — теплый, творческий, животворящий, в нем есть жизнь, горит огонь, с ним можно испечь пирогов, у него можно спрятаться.
Если рассматривать Емелю как внутреннего наблюдателя и вообще принцип осознания как такового, способность видеть, быть, существовать — то естественно, что он лежит на печи.
В образе Емели передается состояние, в котором не работает отрицательная мотивация, тот самый кнут. Ведь часто человек начинает действовать под давлением. Но не Емеля. Он начинает движение, только когда ему интересно. Емеля — это та часть нас, которая двигается, только если у нее есть желание, если это ей в радость. Помимо сознания, умения быть богатым, реализовываться в социальном плане, есть внутренний наблюдатель, мотивация которого — красный кафтан как способ выражения потенциала.
Красный кафтан, красные сапоги, красная рубашка, в некоторых сказках еще красная шапка — все эти красивые артефакты означают, что у внутреннего наблюдателя, «игрока в жизнь» есть потребность быть увиденным и проявить свою творческую активность.
А как быть замеченным и увиденным другими такими же творцами? Надеть красные сапоги — идти по дороге в радость самореализации, надеть красную шапку — получить статус в глазах других творческих людей. Красный кафтан — это
