Ознакомительная версия.
Лиддел показал, что во время отсутствия матерей ягнята в возрасте нескольких недель реагировали на стресс дрожью и становились пассивными и вялыми, поразительно контрастируя с теми, которые оставались вместе со своими матерями. Они реагировали на стресс активно и энергично. Исследователь также показал, что отделенные от матерей ягнята в последующей жизни продолжали реагировать на стресс немощно и «невротически», в отличие от их сверстников, чьи реакции были энергичными и целенаправленными.
Наблюдения такого рода, проведенные на животных и на младенцах, легли в основу идеи, что любая тревога – или, по крайней мере, вся невротическая тревога – является, в конечном счете, скорее тревогой отделения, т. е. реакцией на отделение от защищающего родительского объекта, чем реакцией на неопределенную опасность. Существует, однако, возражение по этому поводу. Прежде всего, абсолютно нелогично в большей степени принимать во внимание отсутствие знакомой защищающей фигуры, нежели наличие неизвестной угрожающей ситуации. Это подобно тому, как если бы видеть причину головной боли в отсутствии аспирина или утверждать, что обморожение – следствие неподходящей одежды, а не сильного мороза. Во-вторых, и грудные младенцы, и детеныши животных не обязательно становились тревожными, если их оставляли одних. Они оставались спокойными и довольными, при условии отсутствия иных причин для беспокойства. В-третьих, жестоко и противоестественно подвергать младенцев и детенышей животных двойному испытанию – стрессу и изоляции от матери. Тот факт, что изолированные младенцы реагируют на стресс неумело, в действительности указывает на то, что их вигильные реакции функционируют в соответствии с вигильными реакциями родителей. Дрожь и крики страдания детенышей являются, по-видимому, «знаковыми раздражителями», предназначенными вызывать и придавать силу вигильным реакциям их матерей.
Эти эксперименты, однако, наводят на мысль, что стресс от изоляции, испытанный в возрасте, когда естественно находиться под материнской защитой, тормозит нормальное созревание способности к вигильности. Следовательно, необходимо строго различать два разных типа невротической тревоги. При первом, нормальные механизмы вигильности активизируются благодаря аномальным стимулам, – как в случаях сигнальной тревоги, вызванной угрожающим появлением подавленных импульсов, и фобической тревоги, вызванной внешними стимулами. При втором виде тревоги механизмы вигильности дают осечку, приводя к дрожи и ознобу вместо усиления деятельной активности и повышенной бдительности.
Здесь также следует упомянуть, что невротики, страдающие фобиями и истерией, не верят, что они способны и должны отвечать за собственную жизнь. Поэтому, вместо того чтобы искать выход из создавшейся ситуации самостоятельно, они ведут себя так, будто все еще нуждаются в родительской защите, и в момент тревоги реагируют тем способом, который вызывает бессознательные защитные реакции у окружающих. Иными словами, невротическая зависимость проявляется в неумении полагаться на свою собственную способность к вигильности. Как следствие этого возникает необходимость вызывать вигильность и тревогу у других.
Таким образом, тревога есть ожидание чего-то, что еще неизвестно. Поскольку неизвестное для людей включает также отчужденные бессознательные части самих себя, это «все еще неизвестное» может быть или внутри, или вне субъекта. То же самое чувство может быть вызвано либо субъективными, либо объективными явлениями. Поскольку знание несовместимо с тревогой (не путать с отчаянием и безысходностью), побуждение знать, любознательность – «мать научного метода», может рассматриваться в качестве тернистого пути к устранению тревоги. Лиддел предлагает считать, что «тревога сопровождает интеллектуальную активность как ее тень». Этот афоризм проистекает во многом из факта, что знание имеет неудобную тенденцию неожиданно обнаруживать все новые и новые сферы неведения, а следовательно, порождает тревогу, которую было призвано ослабить.
Тот факт, что тревога провоцируется «все еще неизвестным», означает, что каждый очередной опыт будет ею сопровождаться. Первый день в школе или на новой работе, первая ночь или праздник, проведенные вне семьи, первый сексуальный контакт, дающий жизнь первому ребенку, первое столкновение с серьезной болезнью или смертью – все это столкновения с новыми обстоятельствами, ощущениями и эмоциями, к встрече с которыми предыдущая жизнь не подготовила. Следовательно, все перечисленное будет вызывать тревогу, не считаясь с тем,
Глава 2
Тревога, испуг и шок
В предыдущей главе я доказал, что тревога – это такая форма вигильности, которая возникает после того, как человек столкнулся с опасностью или проблемой, но до того, как он начинает осознавать точную природу этого явления и поэтому также до того, как человек узнает находится он все еще в пределах чего-то, ему знакомого, или же нет.
Как сказал сэр Чарльз Шеррингтон (Ch. Sherrington), «существует связь индивида с будущим. Нервные связи головного мозга, следовательно, заняты сигналами, поступающими из окружающего мира, на которые индивид должен реагировать». Я прихожу к мысли, что тревога проявляется, когда оболочка ближайшего будущего содержит в себе нечто, которое неосознанно и которое не может, следовательно, быть немедленно оценено.
Я также доказал, что определенные формы тревоги, особенно невротическая тревожность и сверхтревожное беспокойство, являются результатом направленной вовнутрь вигильности или сигнальной тревоги, наталкивающихся на признаки возбуждения любопытства подавленной и, следовательно, бессознательной психической деятельности – движения, которые индивид трактует, как пришедшие извне, и на которые он реагирует, как если бы они были потенциально опасными.
Это определение тревоги как формы ожидания дает возможность разграничивать тревогу и ряд других эмоций, с которыми она имеет тенденцию к контаминации, что особенно часто встречается у психиатров и психоаналитиков. Я говорю о таких эмоциях, как испуг, паника, шок и травма, которые все могут быть рассмотрены как эффекты, полученные вследствие неудачной попытки тревоги осуществить свою сигнальную функцию. В этой главе я покажу, что испуг и паника появляются, когда тревога проявляется слишком поздно для индивида, чтобы избежать противостояния с некой опасностью, и что шок и травма возникают, когда что-то случается совершенно неожиданно.
Я уже упоминал, что Фрейд проводит разграничение между сигнальной тревогой и первичной тревогой, которую он также назвал автоматической тревогой, и что он рассматривал сигнальную тревогу как механизм для избегания первичной тревоги. Эта первичная тревога возникает, когда человек уже имеет значительный опыт столкновения с опасностью, которого сигнальная тревога не должна была допустить.
В проведении этого разграничения тем способом, который Фрейд употребил, он использовал, с моей точки зрения, термин «тревога» для охвата трех разных состояний – «тревожного беспокойства», «испуга» и «шока»; этот способ невозможен, по крайней мере, в английском. Если кто-нибудь ищет в словаре Роджета (Roget Tesaurus) синонимы для слова «тревога», он найдет только одну ссылку на его употребление для описания эмоции, связанной с непосредственным опытом (т. е. опытом в данный момент). Это где она (тревога) классифицируется как «Личная пассивная болезнь – страдание» и входит в список как синоним «осторожности» и «беспокойства». Другие ссылки все относятся к будущему, в котором слово «тревога» входит в список как «Направленность мыслей к будущему – ожидание», «Личное, касающееся будущего страдание – страх». Одна ссылка, в которой акцент стоит на настоящем, тем не менее, не дает возможности для использования его с целью описания феномена того вида, который имел в виду Фрейд, когда формировал концепцию первичной тревоги. Боль осторожности и заботливости является переживанием одного человека, получаемым через страдания другого, в то время как боль непроизвольной тревоги касается личного испытания собственной дезинтеграции.
Склонность Фрейда и других психоаналитиков рассматривать испуг и панику как формы тревоги частично исходит из ключевого понятия теории Фрейда, которым является «Angst». Это немецкое слово обычно переводится на английский язык как «тревога», но оно имеет, по-видимому, значение, которое ближе к английскому слову «мука». В английском переводе Фрейда часто используется фраза «тревога ожидания», которая, на мой взгляд, является тавтологией. Использование слова «тревога» по отношению к тем людям, которых принято называть «нервными» или «высоко-напряженными», кажется, между прочим, безусловно современного происхождения и, возможно, отражает тенденцию предпочитать психологическое физиологическим толкованиям темперамента. Есть еще одна и более реальная причина для тенденции представлять тревогу и испуг как переживание одного порядка. В результате не только полная предчувствий тревога является выражением того, что что-то пугающее может случиться, но и опасение, что самое плохое может произойти с человеком, также является частью испуга. Испуг и паника являются, следовательно, формами тревоги в той мере, что они включают в себя ожидание «все-еще неизвестного» в форме боязни уничтожения.
Ознакомительная версия.
