будет сложнее учиться чему-то новому или восстанавливать в памяти то, чему мы научились ранее [65].
Когда доктор Уолкер принимал участие в записи подкаста Джо Рогана, он сообщил кое-что любопытное. Он заявил, что, когда мы спим в гостинице или ином месте вне дома, качество сна ухудшается, поскольку спать может только одна половина мозга, а вторая вынуждена бодрствовать и оставаться настороже. Это что-то вроде защитного механизма внутри нервной системы, который помогает убедиться, что мы будем в безопасности в новом месте [66]. Если применить данное утверждение к травме, то, зная, что люди, вынужденные справляться с КПТСР, возможно, никогда не чувствуют себя в безопасности или не спят полноценно всю ночь и при этом постоянно нервничают или испытывают тревогу, уже не удивляешься, почему многие из них не могут восстановить в памяти воспоминания о травмирующем периоде. У гиппокампа просто не было шанса произвести консолидацию разрозненных элементов произошедшего, чтобы составить из них цельное воспоминание, которое было бы легко извлечь из памяти.
Отличаются ли травматические воспоминания от всех прочих?
Если все наши воспоминания похожи на мраморные шарики, такие как в «Головоломке», то травматическое воспоминание подобно расколотому шару, упавшему на самый нижний уровень гиппокампа. Такое воспоминание не было должным образом сформировано, не прошло процесс консолидации и не было отправлено на хранение в долгосрочную память. Его осколки могут оказаться где угодно, и, когда меньше всего этого ожидаем, мы «наступаем» на один из них и возвращаемся к одному из обрывков травматического воспоминания. Мне приходилось слышать от многих своих клиентов, как сложно восстановить порядок таких воспоминаний. При этом чем дольше мы откладываем необходимость разобраться с ними, тем более запутанными они становятся. Многие говорят, что травматические воспоминания подобны бессвязным сновидениям, которые не имеют никакого смысла. Их также сравнивают с фотографиями вне фокуса — настолько размытыми, что невозможно определить, что вообще было на снимке.
Есть еще одна причина, по которой травматические воспоминания могут быть спутанными. Все дело в том, что сама попытка восстановить их в памяти становится триггером, запускающим активность миндалевидного тела. Когда миндалевидное тело активно, оно подавляет работу префронтальной коры, центра управления головным мозгом. Задача этой области мозга состоит в планировании, вербализации чувств, анализе доступных вариантов развития событий и принятии наилучших для нас решений. Во многих смыслах префронтальная кора отвечает за формирование личности и определяет, какими людьми мы являемся. Если она не работает должным образом, мы не в состоянии ясно мыслить — мы можем думать лишь о том, как выпутаться из опасной ситуации, и пользуемся эмоциональной реакцией, чтобы помочь себе избежать опасности. Я убеждена, что именно поэтому для многих из нас попытка восстановить в памяти травматические воспоминания приносит лишь новый стресс и бурю эмоций и именно поэтому мы не можем точно воспроизвести произошедшее или вспомнить детали — мы можем вспомнить лишь ощущения.
Вероятно, вас не удивит, что миндалевидное тело и гиппокамп являются частью одной системы, а значит, наши эмоции и стрессовые реакции соотносятся с частью мозга, которая отвечает за память. И это логично, ведь наши воспоминания о событиях сопровождаются эмоциями, которые тесно связаны с этими событиями. Когда я вспоминаю летние дни, которые проводила у бассейна с двоюродной сестрой, я испытываю радость, расслабляюсь и, возможно, немного грущу, что мы больше не проводим лето таким образом. У нас так много воспоминаний, которые невообразимы отдельно от эмоций, и если какое-то из них слишком грустное или вызывает слишком много чувств, оно может стать триггером, запускающим стрессовую реакцию, и активировать миндалевидное тело.
Как бы мы с моим психотерапевтом ни старались проговорить эти воспоминания, мне не удавалось вспомнить ничего, кроме своих ощущений. У меня есть обрывки воспоминаний о том, как мне страшно, что я в ловушке, что я ничего не могу сделать. Но я не могу восстановить в памяти детали произошедшего — только то, какие ощущения у меня вызвало то, что со мной происходило, а иногда и этого не могу вспомнить. Едва я начинаю припоминать какие-то моменты, я оказываюсь в диссоциативном состоянии и прихожу в себя уже в машине по пути домой после сеанса терапии. И это меня тоже пугает!
Если миндалевидное тело активно, то не работают прочие области мозга, и поэтому мы можем испытать, как на нас обрушивается буря эмоций, связанных с происходящим, но не имеющих контекста, а значит, помним мы только то, что чувствовали, а не то, что происходило. Психиатры и специалисты по нейронаукам считают, что, стараясь распознать опасность и подготовиться к противостоянию, миндалевидное тело постоянно отдает команды органам чувств проверять то, что нас окружает. Это помогает нам предотвратить возникновение опасных ситуаций, но иногда приводит к тому, что нечто не представляющее для нас угрозы соотносится с опасностью. Например, если я подверглась сексуализированному насилию, виновником которого был мой сосед, и произошло это после того, как тот предложил мне перекусить крекерами с арахисовой пастой, в моей голове может сложиться тесная связь между этими продуктами (или же их запахом) и насилием. Если спустя годы я окажусь в гостях у друзей и окажется, что они покупают арахисовую пасту того же производителя, то ее запах или вкус могут стать для меня триггером и напомнить, что со мной случилось. И даже если я не помню всех подробностей, мой мозг знает, что, когда я чувствую такой запах или вкус, я испытываю боль, и готовит меня к противодействию [67].
Такие сенсорные связи продолжают появляться и разрастаться, так как с нами случаются и другие травмирующие события или же всплывают в памяти прочие детали того, что случилось ранее. Из-за всего этого нам становится еще сложнее узнать, что именно с нами произошло, и справляться с триггерами, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Когда мы травмированы, все обстоятельства работают против нас. Мы не можем качественно спать из-за кошмаров или потому, что не чувствуем себя в безопасности в собственном доме, а наш мозг не может из-за этого должным образом производить обработку информации и консолидацию памяти. Это означает, что мы не можем восстановить в памяти полную картину случившегося — только эмоции, которые тогда испытывали, или же какие-то отдельные моменты. Наконец, миндалевидное тело продолжает добавлять всё новые триггеры в список того, что напоминает нам о травме, чтобы уберечь нас от опасности, но вместо этого, по сути, заставляет практически все предметы и всех людей напоминать нам о самом ужасном, что с нами случилось. Во многих
