возразил: «Нет, нет, тебе правда нужно его послушать. Это то, что ты ищешь». Я сказал: «Ну, о чём же он говорил?». Он отвечал: «Понятия не имею. Но знаю, что это твоё. Правда».
Я спросил: «Хорошо, как его зовут?». «Дж. Кришнамурти». «Почему он приезжает в кампус Брандейса?» Он ответил, что встречу организовал профессор Джеймс Кли с факультета психологии. Ежегодно в Брандейс в качестве гостя факультета кинематографии приезжал выдающийся человек. Кришнамурти пригласили погостить на несколько дней; его беседы должны были снимать на камеру. До этого я о нём не слышал, но решил хотя бы прийти и послушать, что он скажет.
Примерно за неделю до приезда К. я просматривал книги в одном академическом книжном магазине для интеллектуалов на Гарвардской площади. Я спросил у владельца магазина, есть ли у него книги такого автора, как Кришнамурти. Я был совершенно уверен, что он не вошёл в его кружок глубоких мыслителей. К моему удивлению, он указал мне на единственную книгу К. – «Подумайте об этом».
Я начал листать её. И как подобная книга оказалась в этом магазине? Кришнамурти обсуждал с детьми проблемы, возникающие, когда они взрослеют и входят в жизнь. Его язык был простым, обыденным, конкретным и буквальным. Прежде я не читал книг, где так просто и глубоко обсуждались бы важнейшие проблемы, которые встают перед каждым – якобы перед детьми; при этом его слова проникали мне в самое сердце – мне, образованному преподавателю, которому было больше тридцати. Книга глубоко меня тронула. Теперь я совершенно не сомневался, что приду на его недельные учения.
И вот появляется Кришнамурти. Стоит упомянуть ещё об одном моменте; во многом из-за него эта встреча так на меня повлияла. В то время мне стало казаться, что я отхожу от научной жизни. Прежде я работал на кафедре психиатрии в Гарвардской медицинской школе и ошибочно считал, что причиной этого ощущения была кафедра. Всего через два года я ушёл оттуда и вернулся преподавать в Чикагский университет, где прошли мои счастливые студенческие годы. Однако оказалось, что и это место меня не устроило, и через год я ушёл, приняв предложение университета Брандейса.
Гарвард преподал мне крайне болезненный урок. Я стал сильно «заноситься» из-за того, что преподавал социальную психологию и занимался наукой в Гарварде. Примерно спустя шесть месяцев мне пришлось снять розовые очки. Я стал знакомиться с реальными людьми и понял, что здесь такая же жизнь, такие же люди – тщеславные, невротичные и зачастую нереализованные. Все мои надежды разбились.
Впервые в жизни у меня появились деньги на себя. Теперь женщины стали куда больше мной интересоваться. Я часто носил гарвардскую толстовку, пользовался гарвардскими канцелярскими принадлежностями и во многом был вполне доволен собой. Я жил в своей квартире недалеко от Гарвардской площади, и мне не приходилось снимать жильё со сверстниками, как в магистратуре, чтобы вскладчину оплатить аренду. Я осуществил свою «американскую мечту», и это ощущение подкрепляли близкие, которые очень гордились такими достижениями. Мой отец был русским таксистом с четырьмя классами образования, а я попал в академический рай!
Но со временем я стал замечать, что внутренние конфликты никуда не исчезли и я сам подгоняю себя из жажды самоутверждения – перед собой. У меня было поистине впечатляющее резюме. Я опубликовал книгу и множество научных статей ещё во время учёбы в магистратуре, в основном добившись этого благодаря огромной мотивации и упорному труду.
Потом, как я уже сказал, я стал утрачивать свои иллюзии – сначала мне не нравился Гарвард, затем Чикаго и наконец Брандейс. Постепенно я осознал, что с этими великими центрами академического образования всё хорошо. Дело было во мне! Внутренний покой и счастье, по которым я тосковал, нужно было искать в другом месте. Мне пришлось обратить взгляд на себя. Как это сделать? В первую очередь – после того, как я потратил уйму душевных сил, обвиняя «университет» в том, что он не отвечал моим заблуждениям, – я стал отходить от науки. Некоторое время я горевал и печалился, потеряв то, что когда-то было превосходным источником идентичности и безопасности.
Надеюсь, эти фрагменты моей биографии хотя бы отчасти помогут читателю понять, почему встреча с Кришнамурти так сильно на меня повлияла. Она стала тем, чего я ждал!
В: На эту «утрату иллюзий» намекал Морри Шварц?
О: Возможно. Я всегда увлекался нью-эйдж, интересовался психоделиками, медитацией, йогой и системами питания. С этого начался мой поиск – я просто чего-то искал. Вообще говоря, тогда я мало что знал.
Когда приехал Кришнамурти, страсть, которую я прежде испытывал к академическим исследованиям, пошла на спад. До этого меня очень вдохновляла преподавательская работа. Я искренне горел желанием изучать, исследовать и преподавать социальную психологию в университете. Но это пламя почти погасло – осталось лишь несколько угольков. Я так много знал о сознании – в основном о чужом. А что я знал о своём?
И вот появляется Кришнамурти. Первый день прошёл в неформальной атмосфере. Я оказался с ним в одной комнате. Морри Шварц договорился, чтобы я мог пообщаться с ним. Мы с Кришна-джи, как его называли, сели и начали беседовать. Он был прекрасно одет – как британский джентльмен. Кстати, я вспоминаю, что улыбался про себя и думал: именно об этом, должно быть, говорили два старших преподавателя-еврея, давая мне, молодому, нервному, преподавателю-новичку в Гарварде, советы: «Секрет успеха здесь в том, чтобы думать на идише, но одеваться по-британски».
К. носил изысканную одежду и обувь. Он вёл себя учтиво, тепло и очень дружелюбно. Но уже в самом начале нашей беседы я стал чувствовать себя крайне неловко. Почему? Мы просто сидели, он ничего от меня не ждал, казался расслабленным и непринуждённым. Возможно, такое чувство возникло из-за его мировой славы? Нет. Кришна-джи посмеивался над собой, над тем, что его пригласили в университет, чтобы он был на этой съёмке Человеком года. Искренне смеясь, он сказал, что мало читал и даже никогда не учился в колледже. Примерно через час мы разошлись. Я осознал, что мне было неловко, потому что он был ко мне необычайно внимателен, но при этом довольно расслаблен.
Да, некоторые люди и раньше были очень внимательны ко мне – например мать и отец. Но в этой внимательности присутствовало напряжение: «Что у этого психа на
