Незабвенная, светлой памяти Анна Павлова. Ее «Умирающий лебедь» вошел в историю как символ творчества балерины. Изнуренная кабальными контрактами, не имела она ни сна, ни отдыха. В отпуск? Что вы, отвечала она друзьям, это немыслимо, я разорюсь. Если я не имею времени жить, то уж умирать я должна только на ходу, на ногах...
В Гааге случился легкий насморк, он стремительно перешел в воспаление легких. В три дня Анны Павловой не стало.
В этот январский день 1931 года в другом конце Европы, в Лондоне, в театре «Аполлон» начался обычный балетный спектакль. Когда пришло печальное известие, на сцену вышел дирижер и неожиданно объявил: «Сейчас оркестр исполнит «Умирающего лебедя»... В память Анны Павловой». И весь зал встал. И поднялся занавес. И на темной сцене под музыку задвигалось световое пятно прожектора, в точности повторяя движения балерины. Зал стоял и молчал, пока не затих последний такт.
Летом 1973 года другая Павлова приехала в Голландию. Импресарио потребовал жесткий контракт. «Надя устала,– ответила Сахарова,– она еще ребенок».– «Но наша фирма понесет убытки от простоя».– «А если с девочкой что-нибудь случится?!»
Тем же летом нашу труппу встречал в Америке знаменитый Сол Юрок – «импресарио № 1». Это он когда-то впервые вывез за океан Шаляпина, это он когда-то организовал гастроли русского балета в Америке и впервые показал заокеанскому зрителю Анну Павлову. И вот теперь встречал – Надю. Как человек, знающий цену великому искусству, он не делал никаких сравнений. Он лишь сказал Сахаровой перед прощанием:
– Я уже все в жизни видел. Все! Теперь мне нужно только одно... еще раз увидеть Надю.
До второй встречи он не дожил.
О последних днях великой Анны Павловой я рассказал еще вот к чему. Родиться балериной легче, чем умереть балериной.
Сейчас уже невозможно представить себе учениц Сахаровой без Нади Павловой. Но еще труднее представить их одной только Павловой. Для такого педагога, как Сахарова, было бы обидным и недостойным остаться в искусстве воспитателем одной, пусть очень талантливой, балерины. Воспитанницы Людмилы Павловны и раньше побеждали на международных конкурсах, но сейчас речь не о них. Еще по телефону она настаивала: «Если уж приедете, то тогда к седьмому апреля. Оля танцует в «Лебедином»...» В голосе звучала ревность за Ченчикову.
После легких Олиных фуэте я видел, как часть завороженных зрителей смотрела не на сцену, а... в ложу, где сидела Сахарова: «Браво! Браво Людмиле Павловне!» Она засмеялась и ушла из ложи. Она вообще там оказалась случайно. Обычно сидит в партере, рядом с проходом, чтобы в любой момент выскочить за кулисы. Однажды Надя танцевала «Жизель», все шло прекрасно, но Сахарова вскочила вдруг, выбежала... «Что случилось, Надя?» Оказывается, Надя ожидала услышать аплодисменты в паузе и не услышала. Думала, провалилась – и разволновалась.
– Да вы-то откуда догадались, Людмила Павловиа?
– Что вы! У нее кончик носа побелел...
Как она все это чувствует! Мы с Сахаровой сидели на одном из спектаклей. В зале выключили свет, темно. «Вон, Надежда моя пошла». Где? Темнота, ни звука, ни шороха. «Да вон, между рядами, а вот – села, слева, в восьмом ряду». Окончился спектакль, смотрю, действительно – Надя. Тут пяти обыкновенных органов человеческих чувств мало. А может быть, и это тоже одна из граней сахаровского таланта? Не в том же только дело, чтобы что-то объяснить и показать девочке лучше, чем другой педагог, и найти те микроошибки, которые другой может и не заметить.
Когда никому не известную девочку Олю Ченчикову Сахарова стала готовить к международному конкурсу, даже друзья ее искренне советовали: «Зачем раздваиваться? Тем более что «Гран-при» у вашей Нади почти в кармане». Надя Павлова должна была ехать в Москву сразу ко второму туру, а Оля – раньше, к первому. «Пусть Оля едет в Москву одна,– советовали Сахаровой,– а вы останьтесь заниматься с Надей и потом подъедете».– «Но как я потом смогу посмотреть в глаза своим девочкам?» Сахарова служит делу, а не имени, и потому отправилась в Москву с Олей, договорившись с Надей, что будет ждать ее в Москве.
Они ехали в Москву вместе – педагог и ученица, обе в свое время не признанные избалованной, видавшей театральные виды столицей. Сахарова когда-то после окончания московского училища без особого успеха и надежд танцевала в Большом. А подмосковную девочку из города Электростали Олю Ченчикову восемь лет назад даже не приняли в московское хореографическое училище: категорическое «нет данных». Девятилетняя девочка пропустила год и отправилась затем в далекий уральский город Там ее увидела Людмила Павловна и взяла прямо на второй курс
И сейчас они возвращались в Москву. Первый тур. Прошла. Второй тур. Прошла. Третий тур!.. «Гран-при» был только один, и потому он достался другой ученице Сахаровой. Но Оля была второй.
– А после этого конкурса, уже вот за этот год буквально, как девочка выросла! Если бы сейчас, сегодня, был конкурс, я не знаю, кто из них был бы первой.– Это сказала Сахарова.
«Классическая балерина, которая хорошо танцует «Лебединое озеро», может танцевать все. «Лебединое озеро» – это паспорт на профессионализм»,– так сказала Майя Плисецкая.
Наше балетное искусство и все мы еще не раз скажем спасибо за характер той девятилетней девочке Оле Ченчиковой.
...Вечером после ослепительного Олиного «Лебединого озера» в стороне от служебного входа одиноко маячила маленькая фигурка. Надя. «Разведчица,– усмехнулась Сахарова,– меня ждет». Надя робко глянула на Сахарову – как настроение у педагога, как сегодня станцевала Оля? – и тихонько, почти неслышно заикнулась: «А тут – Оля за дверью стоит».– «Ну так что? – сделала вид, что не поняла Сахарова.– Одевается, что ли?» – «Да нет, оделась уже давно».– «Ну так что прячется? Пусть выходит». Надя побежала за дверь: «Можно...»
Примы-балерины. Дети.
Итак, есть Надя, есть Оля. А уже где-то вровень с Олей стоит Регина Кузьмичева. А с ней рядом... Впрочем, я обязан назвать весь блистательный сахаровский курс: две Оли – Ченчикова и Лукина, две Нади – Павлова и Емшанова, две Лены – Шихова и Дурновцева, две Людмилы – Залманова и Солотникова, еще – Вера Абашева, Регина Кузьмичева и Нина Занина. Последнее имя я ставлю в один ряд со всеми с особым удовольствием. Еще совсем недавно, два года назад, Нина была у другого педагога, девочку собирались отчислить за непригодность. И... ее взяла к себе Людмила Павловна.
Во время войны в Пермь был эвакуирован Ленинградский театр оперы и балета вместе с хореографическим училищем (это, кстати, и послужило толчком для открытия в Перми своего училища). Тогда же, в 1941 году, приехала в Пермь и семнадцатилетняя балерина Инна Зубковская. С тех пор, как в старой доброй сказке, прошло ровно 30 лет и 3 года. За все это время она не была там. И вот сейчас педагог Ленинградского хореографического училища имени Вагановой, народная артистка РСФСР Инна Борисовна Зубковская снова приехала в Пермь – принимать экзамен классического танца у сахаровских учениц, приехала как председатель экзаменационной комиссии.
Сахарова волновалась ужасно. «Бросьте вы,– говорили ей,– уж для вас-то экзамены – формальность. Ну что, Павлова двойку, что ли, получит? Анекдот...».– «Глупости,– резко оборвала Сахарова.– Оценки меня никогда в жизни не волновали. Я своих детей не для оценок вырастила. Мне надо, чтобы на экзамене они смогли показать все, чему я учила их восемь лет».
Народу набилось в зал! Стояли даже на подоконниках. Такого экзамена не помнит никто. Это был спектакль. И когда он закончился, все долго аплодировали.
Потом заседала комиссия. Выступала Зубковская.
– У вас сегодня праздник,– сказала она.– Когда я два года назад впервые увидела Надю, я тогда позавидовала Сахаровой: как повезло этому педагогу. А сегодня я увидела весь класс, всех учениц Сахаровой, и теперь могу сказать: это еще неизвестно, кому из них двоих больше посчастливилось. В ваших стенах есть педагог, которым вы можете гордиться.
А Надя осталась на экзамене сама собой. Она делала то же, что и все,– и не то, так же – и не так. И, как всякий талант, это осталось необъяснимо, это осталось тайной. Такой же тайной, как тридцать три буквы алфавита. Каждый волен распорядиться ими по своему. Но кто-то один эти же буквы переставит вдруг иначе – эти же буквы!– и открывает бессмертное:
Я помню чудное мгновенье...
Но как выделить Надю, если другие девочки получили пятерку? Ей поставили... пятерку с плюсом. Такой отметки в принципе нет. И в дипломе потом все равно будет просто пятерка. Зато через много-много лет, когда многое забудется, в старых училищных архивах останется как засушенный цветок – пятерка с плюсом.
...Явление природы. Для Перми она как для Ленинграда белые ночи. Если бы вдруг в один миг перенеслись эти белые ночи в другой край, далеко-далеко... И вот я представляю: наступит срок, и Наде придется расставаться с Пермью, придется ей расставаться с Сахаровой...
