развития мира. Мы помним, конечно, его слова: «Не мир пришел Я принести, но меч» [138]. Однако все, что чревато разделением, в конечном счете порождает единство. Поэтому Христос учил о всеобъединяющей любви.
294 Отдаленность во времени дает нам возможность ясно увидеть и изучить эти исторические события. Живи мы в те дни, нам, полагаю, было бы суждено оказаться среди тех многих, кто ничего не замечал. Евангелия, или Благая весть, были ведомы разве что немногочисленным ревнителям; на поверхности же царили политика, экономические вопросы и развлечения. Религия и философия пытались усвоить те духовные богатства, что хлынули в римский мир с недавно покоренного Востока. Мало кто разглядел горчичное зернышко, из которого предстояло прорасти великому древу.
295 Классическая китайская философия опирается на два противоположных принципа – светлый ян и темный инь. О них говорят, что когда один принцип достигает вершин могущества, другой всегда присутствует в нем как зародыш. Это еще одна, особенно наглядная формулировка психологического закона компенсации за счет внутренней противоположности. Всякий раз, когда цивилизация достигает своей высшей точки, рано или поздно наступает период упадка. Но бессмысленный и безнадежный на вид крах, беспорядок без цели и сути, который наполняет наблюдателя отвращением и отчаянием, содержит в себе, в своем мраке, начатки нового света.
296 Давайте на миг вернемся к нашей попытке вообразить отдельного индивидуума времен упадка классической эпохи. Я пытался показать, что он психологически распадается, в роковом приступе слабости теряет власть над своим окружением и в итоге поддается силам разрушения. Если бы такой человек пришел ко мне на консультацию, я бы поставил ему следующий диагноз: «Вы страдаете от перенапряжения вследствие обилия дел и безграничной экстраверсии. Из-за избытка деловых, личных и человеческих обязанностей вы попросту потеряли голову. Вы этакий Ивар Крюгер [139], типичный представитель современного европейского духа. Поймите, дорогой вы мой, что эта дорога неминуемо приведет вас к гибели».
297 Последнее замечание было бы для него особенно важным, поскольку пациентов, как правило, отличает пагубная склонность цепляться за привычный образ жизни, даже если тот давно доказал свою бесполезность. Так они лишь ухудшают собственное положение, а ждать, что пациент сам изменится, бессмысленно. Поневоле задаешься вопросом: «Что же делать?»
298 Наш пациент, будучи человеком разумным и осведомленным, уже перепробовал все патентованные лекарства, хорошие и дурные, перебрал всевозможные диеты и попытался осуществить на практике все советы от умных людей. Посему мы должны поступать с ним по завету Тиля Уленшпигеля [140], который всегда смеялся, когда дорога шла в гору, и плакал, когда путь вел под уклон, в шокирующем пренебрежении здравым смыслом. Ведь под нарядом шута прячется мудрец, который, поднимаясь в гору, радуется предстоящему спуску.
299 Нужно обратить внимание нашего больного на произрастающий в нем начаток единства, на предвестие творческого рождения, эту основополагающую причину всех расщеплений и расстройств личности, происходящих на поверхности. Цивилизация не распадается, она возрождается. В первые века нашей эры человек проницательный мог бы с непоколебимой уверенностью воскликнуть, отрешась от политических интриг и диких спекуляций, от поклонения цезарям и циркового дурмана римского мира: «Зародыш грядущей эпохи зреет во тьме, скрываясь за всей этой суетой и беспорядком! Это семя древа, каковое накроет своей сенью народы от Туле на дальнем Западе [141] до Польши, от гор Севера до Сицилии, каковое объединит их общей верой, общей культурой и общим языком!»
300 Таков психологический закон. Мой пациент, не исключено, не поверит ни единому слову врача. В лучшем случае он захочет познать происходящее самостоятельно. Здесь-то и начинаются наши затруднения, ибо компенсация всегда проявляется именно там, где ее меньше всего ожидают и где, при объективном рассмотрении, она кажется наименее правдоподобной. Предположим теперь, что наш пациент – не бледная абстракция давно умершей культуры, а человек из плоти и крови, человек наших дней, который имеет несчастье быть типичным представителем современной европейской культуры. Сразу станет понятным, что наша теория компенсации ничего для него не значит. Он тяжко страдает от болезни всезнайства; нет буквально ничего такого, что он не подверг бы классификации и не поместил бы в подходящий раздел. Что касается психики, та является, как он считает, его собственным изобретением, его собственной волей и подчиняется исключительно разуму; а если вдруг этого не происходит, если продолжают проявляться различные психические симптомы (тревожные состояния, навязчивые идеи и т. д.), то это, разумеется, клинически опознаваемое заболевание с вполне правдоподобным научным названием. О психическом как исходном опыте, который нельзя свести ни к чему другому, он вообще ничего не знает и не желает знать; он не ведает, о чем я говорю, но думает, что отлично во всем разбирается, и даже пишет статьи и книги, в которых оплакивает злодеяния «психологизма».
301 С таким умонастроением, которое являет себя из-за баррикады многочисленных книг, газет, мнений, социальных институций и профессиональных предрассудков, спорить бесполезно. Ничто не способно прорвать этот слой обороны, и менее всего – тот крохотный начаток нового, который сделает человека единым с миром и с самим собой. Этот начаток такой маленький и смешной, что от него кажется разумным попросту отмахнуться. Так куда нам вести нашего пациента, чтобы он ощутил хотя бы намек на что-то иное, на противовес слишком хорошо ему знакомому повседневному миру? Что ж, надлежит направлять его – сначала окольными путями – в тот темный, смехотворно незначительный, совершенно малый уголок души, следуя по давно заброшенной тропе к известной испокон века иллюзии, которая, как знают все, есть «не что иное, как»… Этот уголок души – сновидение, не что иное, как мимолетный, гротескный ночной фантом, а путем к нему служит толкование сновидений.
302 С поистине фаустовским негодованием мой пациент наверняка воскликнет:
К бессмысленным их чарам отвращенье
Питаю я: найдется ль исцеленье
Здесь, в этой тьме безумства, для меня?
Я не хочу советов старой бабы!..
Ужель природа и могучий Дух
Нам не дадут бальзама возрожденья? [142]
303 На это я отвечу: «Разве вы не пробовали одно лекарство за другим? Разве не видите сами, что ваши усилия только заставляют бегать по кругу, только возвращают вспять, к прежней путанице? Так откуда же возьмется другая точка зрения, если ее нельзя отыскать в вашем мире?»
304 Здесь вступает Мефистофель, одобрительно бормочет: «Так ведьма, стало быть, нужна» [143], тем самым внося собственное, дьявольское искажение в таинство Природы, извращая истину, которая гласит, что сон есть внутреннее видение, «мира внятные загадки» [144]. Сон – это
