было уследить за сюжетом, особенно в жестоких сценах, где Белый клык кусается и где кусают его... Затем она говорит о том, как трудно совмещать домашние обязанности матери с работой в больнице... и как сын в кино несколько раз прокричал: «Дедушка! Дедушка!» ...
Потом она рассказывает, что меньше времени провела на работе в больнице, потому что была перегружена вызовами и немного сократила время приема.
На предыдущем сеансе я высказал несколько интерпретаций отношений, связанных с тем, что в рассказе появился супервизор, который говорил Сандре, как важно объяснять ребенку, что происходит в процессе терапии, в терминах отношений. И тогда мне показалось уместным, в свою очередь, объяснить в переносе значения некоторых коммуникаций Сандры. Но, очевидно, я перегнул палку, и многие мои коммуникации стали для Сандры укусами Белого клыка, ужаснувшими инфантильную часть пациентки, у которой не получалось совмещать «домашнее хозяйство» с «работой», и тогда она, уставшая, сократила на пятнадцать минут время сеанса.
Важно помнить, что сначала необходимо построить крепкий, способный к восприятию эмоций контейнер (♀)67, а потом давать интерпретации, которые, даже если они и правильные, могут вызвать у пациента чувство преследования и излишнюю тревогу при попытке втиснуть их в неокрепший контейнер, не готовый к восприятию подобных коммуникаций. Но об этом я уже писал во второй и третьей главах.
Сломанный зубчик ключа Мариеллы
Первый сеанс на этой неделе. (На последнем сеансе на прошлой неделе я высказал интерпретацию, в которой, основываясь на снах Мариеллы, сравнил два ее образа восприятия — то, как она воспринимает меня, анализ и реальность: 1) как что-то мафиозное (вроде «Крестного отца» Копполы); 2) как нечто родное (вроде фильма «Семья» Сколы). Марчелла пришла с получасовым опозданием. Она заявила, что у нее сломался зубчик ключа в замке. А кроме того, произошла ужасная ссора с мужем, обвинявшим ее в излишней зависимости и недостаточной самостоятельности, потому что она приняла предложение отца, богатого землевладельца, решившего отписать ей в дарственную землю, но только формально, без разрешения пользоваться ею. Он это сделал не ради блага дочери, а чтобы избавиться от лишних земель и платить меньше налогов... В любом случае сейчас она все равно не могла бы воспользоваться землями.
Значит, моя интерпретация была воспринята как эвакуирующая, исходившая скорее от моей потребности освободиться, чем от желания преподнести настоящий «дар». Интерпретация исходила «от меня одного», она не звучала «на два голоса». В результате «муж» (часть пациентки, еще не признавшая ее зависимости) почувствовал преследование, злость, зависть.
Существует мнение, что необходимо объяснять и интерпретировать все, что касается непризнания зависимости. Но я не иду по этому пути. Я стараюсь в течение длительного времени способствовать совместному построению смыслов, помогая пациенту чувствовать себя активной частью процесса, развивать собственную креативность и не «ломать зубчиков» об интерпретации аналитика, заставляющие пациента «строить дом» на собственные средства только для того, чтобы вместить насыщенные интерпретации аналитика (Winnicott, 1971).
Отыгрывание вовнутрь
С отыгрываниями вовнутрь, как я уже говорил, тоже можно обойтись двумя разными способами: либо уловить эвакуирующий элемент или элемент нападения, либо воспринять их коммуникативный посыл.
«У вас есть туалет?» — спрашивает Карло, рассказав мне сон про известного футболиста, в котором тот помогал ему устраивать клумбу, показывая, как надо это делать. В другом сне того же периода он отвечает перед суровой аттестационной комиссией. Вернувшись в кабинет, он благодарит меня: «Вы были очень любезны, предоставив к моим услугам свой туалет».
Следовательно, пациент обнаружил, что психика аналитика — место, любезно предоставляемое аналитиком для эвакуации тревог и напряжения. На этом уровне было бы глупо интерпретировать нарциссические аспекты или злоупотребление моей вежливостью.
Помню, как для ребенка-аутиста возможность эвакуировать свои тревоги в психику аналитика стала настоящим открытием. Он в первый раз столкнулся с «трехмерностью» человеческой психики, а до этого имел дело только с двухмерной, не способной воспринимать проективные идентификации, и потому его идентификации всегда были только прилегающими68 (Bick, 1968; Meitzer et al., 1975; Gaburri, Ferro, 1988).
Компьютер и утроба матери
Лаура решила сохранить беременность, чтобы уклониться от чрезмерной рабочей нагрузки по требованию заведующего отделом, и ей пришлось пропустить много сеансов. В этом можно было бы усмотреть и «нападение» на сеттинг или уход от аналитической работы. Но можно думать об этом и как о выражении ее собственной чисто женской () потребности воспринимать, контейнировать, причем в тот период, когда, избегая автоматического функционирования завотделом, т. е. «управленческой» части себя — менеджера, работающего за компьютером, она находит этот единственный способ протеста. Воспринятый и осмысленный, этот протест способствует рождению не только второго ребенка Лауры, но и новому видению ее анализа.
Спичка Мариеллы
В анализе Мариеллы наступил трудный период — отношения (с аналитиком внутри анализа и с женихом вне анализа) выходят на новый уровень, «потребительский» подход заменяется признанием ценности связи и сердечной привязанности. Эта трансформация проходит с резкими и повторяющимися откатами назад, подвергающими отношения большой опасности. Мариелла постоянно просит изменить расписание и считает само собой разумеющимся, что я должен ей подчиниться. После очередного моего отказа изменить сеттинг ей снится сон: жених плохо с ней обошелся, тогда бабушка собрала бандитов, и они убили его. Мариелла не испытывала особых угрызений совести, а потом нашла в кровати отрубленную голову лошади.
На этом сеансе я ощущаю эмоциональный блок, и мне невероятно тяжело следить за рассказами пациентки, которые кажутся мне спутанными и невнятными. (Однако в этот период у меня были свои трудности, это было время скорби, зарождение нового проекта личностного развития.) На следующем сеансе пациентка просит у меня спичку. Поскольку обычно я не иду навстречу подобным просьбам, то отказываю Мариелле, а затем пытаюсь понять, что означала ее просьба: хотела ли она, чтобы я оказал ей какую-нибудь услугу или ей нужна была вспышка света? В это время пациентка говорит о своем отце: он не в состоянии заниматься их общим бизнесом, он стал настолько неспособен вести дела, что даже «заболел менингитом». Я даю интерпретацию переноса «на жестком ходу».
Пациентка, кажется, не слышит и продолжает рассказывать про менингит отца, в ее голосе заметна все более явная насмешка, затем она снова повторяет свою просьбу о спичке: «Дайте мне спичку или я разобью вам лицо». Встает и направляется к моему столу, чтобы выполнить свою угрозу — открыть ящики и искать спички. Я поднимаюсь и, в свою очередь, уверенно говорю: «Нет!» Пациентка кричит: «Вы сумасшедший! Это вы меня губите!» — и с воплями выбегает из кабинета.
Что произошло? Очевидно, пациентка испытывает сильное страдание, вызванное осознанием потребностей ее зависимого
