Мы не обязательно нападаем на людей, представляющих другую сторону. Мы можем оспаривать их аргументы. Мы можем оспаривать их представления о правосудии. Мы можем оспаривать истинность их свидетельств. Мы можем критиковать их мотивы. Но на них самих мы нападаем лишь тогда, когда вскрывается их ложь и непорядочность. Тогда, как правило, лучше выразить своей атакой не гнев, а грусть и сожаление. И атака всегда должна быть справедливой. Справедливость — это тихий голос, пробивающийся сквозь шум любой аргументации.
Как спорить, когда наша сторона — отрицательный герой. Трудно испытывать эмпатию к тому, кто совершил гнусное преступление. Но мы должны вызвать эмпатию у инстанций, принимающих решение в отношении нашего клиента, или нашего сына, сбившегося с пути истинного, или нашей дочери, опрометчиво переступившей запретную черту. Преступление, правонарушение, проступок — все это голые факты. Однако мы привыкли руководствоваться в своих суждениях голыми фактами. Мы судим о человеке, которого обвиняют в убийстве, по голому факту, что он убил другого человека. Мы не задаемся вопросом, почему он это сделал. Мы судим о тех, кого обвиняют в изнасиловании, или в жестоком обращении с ребенком, или в любом другом происшествии, на основании голых фактов обвинения. Мы не задаемся вопросом, правомерно ли это обвинение.
Но факты не могут рассказать нам всю историю. Всегда существуют два мира: один — тот, который мы видим, или голые факты; другой — тот, который мы не видим, или личный мир другого человека. Выступая в защиту отрицательного героя, мы должны исследовать и понять мир, в котором он живет и вращается.
Однажды я защищал латиноамериканца по имени Джо Эскибель из Роулинза в штате Вайоминг, которого обвинили в убийстве своей белокожей жены. «Голые факты» были упрямыми. Этот латиноамериканец выстрелил своей жене в лоб на глазах их двоих детей, нескольких социальных работников и заместителя шерифа. «Голые факты» безоговорочно свидетельствовали об умышленном убийстве. Прокурор добивался смертной казни.
Если бы нас интересовали только «голые факты», большинство дел можно было бы сразу закрывать и даже не пытаться оправдывать подсудимых. Но за голыми фактами всегда лежат смягчающие обстоятельства. Их нужно просто найти и представить. Вот почему американцы так чтят принцип презумпции невиновности. Граждан этой страны нельзя осудить на основании одних «голых фактов». Приговор может быть вынесен лишь после того, как присяжные выслушают всю историю.
Позвольте мне пояснить, что я имею в виду. Следующий отрывок из моей книги «Об убийстве и безумстве» (Of Murder and Madness), посвященной делу Джо Эскибеля, описывает всего один день из жизни моего клиента. И в нем наряду с «голыми фактами» излагается целый ряд «скрытых фактов», которые я представил в защиту Эскибеля.
Свет уличного фонаря, проникающий в окно вагончика-бытовки, освещал лицо сидевшего в углу пухлолицего, грязного карапуза с большими, широко раскрытыми от испуга глазами и взъерошенными волосами, делавшими его похожего на медвежонка, которому нужно вылизать и привести в порядок свою шерсть. Малыш выглядел безумным. Но, скорее, он просто безумно боялся темноты. В луче света изредка мелькал голый мужской зад и раздавались звуки, напоминающие стоны и рычание задыхающихся в схватке животных. Мужчина дал женщине доллар. Достаточно для уличной потаскушки.
Женщина была, конечно, матерью Джо, а описанная выше сцена — одним из его воспоминаний о раннем детстве. К тому времени, как присяжные собирались удалиться на совещание, они знали обо всех нюансах жизни Джо, о его деградации, о его унижении, о его нестерпимой боли, несправедливо причиненной этим бесчувственным миром невинному ребенку. К тому времени, как присяжные решали судьбу Джо, они не могли не встать на его место. Они прониклись к нему эмпатией и в итоге сняли с него обвинение в убийстве. Защита, естественно, упирала на невменяемость.
Когда наш герой — отрицательный, мы всегда должны представить себя на его месте. Забраться в его душу, в его мир. Там всегда есть убогость. Там всегда есть боль, тупая, ноющая боль, растерянность и печаль. Там всегда есть шрамы, оставленные злом, несправедливостью и насилием на чистой юной душе и потрясшие незрелый детский ум. Обвинять и ненавидеть на основании «голых фактов» легко. Это избавляет от ответственности понимания. Мы же не наказываем ребенка за то, что он кричит, плачет и даже дерется, пытаясь противостоять власти отца, который его жестоко избивает. Но мы отказываемся слышать ребенка, теперь уже взрослого мужчину, который все так же кричит и плачет, когда борется с другой властью, властью, против которой он чувствует себя таким же беспомощным, — властью, которая может быть такой же жестокой.
Я всегда слышу самодовольных, надменных, могущественных, купающихся в привилегиях везунчиков, лишенных даже таких базовых человеческих качеств, как дар понимания. Я слышу их человеконенавистнические морали, их бессердечные суждения. «Они поступили неправильно. Накажите их!»
Наказание! Ах да, наказать их! Наказать тех, кто родился с менее удачной генетикой. Наказать тех, кто родился в грязи и нищете. Наказать тех, кто родился в криминальной, жестокой среде. Наказать тех, кого родила двенадцатилетняя наркоманка. Наказать тех, кого сделали изгоями и лишили доступа к общественным благам. Наказать тех, кого лишили образования. Наказать тех, кого лишили возможностей. Наказать тех, кого лишили элементарного человеческого уважения. Эти люди в большинстве своем не сделали ничего плохого, но их наказывают. А те, кто их судят со своих насиженных уютных мест, смотрят на этих несчастных свысока со злостью, ненавистью и страхом. Те, кто их судят, качают своими надменными головами, увенчанными коронами богатства и удачи, и с брезгливым презрением требуют еще более сурового наказания. Накажите их!
Мы не можем позволять судить тех, кто оступился, исключительно по «голым фактам». Мы должны влезть в их шкуру и из этого темного, жуткого места кричать миру о том, что мы видим.
Разоблачение лжеца. Когда наш оппонент говорит то, что мы считаем неправдой, должны ли мы назвать его лжецом? Называть кого-то лжецом считается правилом плохого тона. Люди не любят слышать подобные заявления. Тот, кто тычет длинным пальцем в другого и обзывает его лжецом, выставляет себя далеко не в лучшем свете. Тем не менее иногда приходится, как говорят, резать правду-матку и называть вещи своими именами. В деле Карен Силквуд я решил эту проблему так.
Меня с раннего детства учили, что называть кого-то лжецом нехорошо, даже если он и лжец. Мы всячески стараемся заменять это слово чем-нибудь более нейтральным и уместным. Я люблю выражаться замысловато, например: «Таких измышлений я еще не слыхал». В юридической практике вместо слова «ложь» используется также термин «искажение фактов». Но если я собираюсь требовать, чтобы все участники этого дела говорили правду, старую добрую правду на простом английском языке, если мы собираемся требовать, чтобы предприятия ядерной индустрии говорили правду — а я прошу вас заставить их говорить правду, — тогда мне тоже лучше начать говорить на простом английском языке, как это сделал доктор Гофман. Он назвал заявления ответчика «чудовищной ложью». Он сказал, что это «лицензия на убийство». Поэтому, следуя его примеру, я собираюсь назвать вещи своими именами — чудовищной ложью.
Но обратите внимание, что нападение осуществляется на проблему и на аргументацию предприятия атомной индустрии, а не на адвоката, защищающего интересы этой индустрии.
ЗАМОК. Мне нужно что-то более конкретное. Дайте мне правила. Дайте мне формулу. Я — человек стандартов.
КЛЮЧ. Хорошо. Вот десять слагаемых убедительной, сильной аргументации.
1. Готовьтесь. Готовьтесь досконально.
Готовьтесь, пока не будете знать все нюансы своей аргументации.
