Ознакомительная версия.
Второй механизм нарушения целостности – отторжение от целостности, когда части этой целостности как бы изымаются. Если мы продолжим свою аналогию с океаном, то речь идет о потере элементов, необходимых для естественного существования системы, к дисбалансу и нарушению внутренних соотношений. Это один из самых сложных механизмов, потому как отторгнуть что-то от нашей целостности практически невозможно, но зато, например, в ней можно что-то увязать с такими качествами и состояниями, которые мы явно будем стремиться избежать. Так, например, ранее считалось, что онанизм ведет к различным нарушениям в половой сфере и проблемам со здоровьем. Разумеется, всякий хотел бы этого избежать, и таким образом часть активности успешно «отторгалась», а нервно-психическое напряжение, вызванное нарушением целостности, росло как на дрожжах.
«Вытеснение» в психоаналитической теории З. Фрейда также иллюстрирует этот механизм нарушения целостности. «Вытеснения, – пишет он, – представляет собой не то же самое, что и полное прекращение. Соответствующие возбуждения вызываются при этом обычным образом, но благодаря психической задержке, они не допускаются достижению своей цели и оттесняются на различные другие пути, пока не проявятся как симптомы»124. Эти симптомы, о которых говорит З. Фрейд, и есть результат активности агрессии, которая вызвана нарушением целостности.
Другой, более простой путь такого нарушения целостности, как отторжение от нее, – это самообвинения, которые вызваны стремлением и желанием соблюсти внешнюю мораль вопреки собственным желаниям. Частным примером такого случая является «идеальный гомосексуализм», когда гомосексуальность, свойственная человеку, не реализуется им из «моральных соображений». Как пишет З. Фрейд в своей работе о Леонардо да Винчи: «Молва в самом деле считала Леонардо гомосексуально чувствующим. При этом нам безразлично, подтвердилось или нет обвинение против юноши Леонардо; не реальное действие, а образ чувствований решает для нас вопрос, можем ли мы в ком-либо обнаружить гомосексуальность»125. Такое отторжение целостности часто порождает чувство вины, самообвинения, которые, как показывает К. Хорни, напрямую связаны с социальными отношениями: «Чувство вины является не причиной, а результатом страха неодобрения»126. Вряд ли есть необходимость описывать активность и разрушительность внутренней агрессии в данном случае. «Морально» ли на это обрекать личность? – вопрос из разряда риторических.
Попытка ограничить целостность – это третий механизм ее нарушения. Это приводит к тому, что наш «океан» не сможет более расширяться. При этом, он будет пополняться за счет осадков, речных притоков, подземных вод и так далее, но увеличивать свои границы не сможет. Переполнение, вызванное внешним ограничением, и рост агрессии (активности) в случае такого нарушения целостности идет, согласно принципу третьего, за счет постоянного образования новых центров и новых отношений. Пользуясь выражением К. Роджерса, можно сказать, что речь здесь идет об «остановленном процессе», что проявляется невозможностью самореализации и неспособностью человека реализовать свою самоактуалирующую тенденцию, а как следствие: тягостным чувством безвыходности, обреченности, опустошенности, бездеятельности. Все это сопровождается выраженной как внутренней, так и внешней агрессией, часто является непосредственной причиной алкоголизма, суицидального поведения и иных форм асоциального, аутоагрессивного и аддиктивного поведения.
Если же эта ситуация экстренного характера, целостность ограничена резко, внезапно, то мы имеем дело с фрустрацией как оборванной интенцией, с невозможностью полноценной разрядки имеющейся у человека потребности. Под фрустрацией, как известно, понимается «психическое состояние, вызванное неуспехом в удовлетворении потребности, желания», причем отмечается, что «частые фрустрации ведут к формированию отрицательных черт поведения, агрессивности, повышенной возбудимости»127.
Таковы в общих чертах механизмы социогенной агрессии. Этот разговор можно продолжить, но главный тезис уже озвучен: этика, будучи инструментом социального насилия над личностью, в конечном итоге является силой, способной обеспечить обратный процесс – насилие пострадавшего в этом прокрустовом ложе человека над самим социальным устройством. О чем, впрочем, нас и предупреждает Карл Юнг: «Сила влечений, скопившаяся в цивилизованном человеке, страшно разрушительна и гораздо опаснее влечений первобытного человека, который постоянно понемногу изживает свои негативные влечения. Соответственно этому, ни одна война исторического прошлого не может сравниться по грандиозной гнусности с войной цивилизованных наций»128.
Социальность нашего существования – это неизбежность, с которой связано большое количество трудностей. Это необходимо осмыслить должным образом, в противном случае конфликт между социумом и личностью, обществом и конкретным человеком никогда не разрешится, от чего, в конечном итоге, будет страдать и само общество, и, разумеется, каждый из нас в отдельности. Впрочем, решение этой проблемы не выходит в число задач психотерапевта, равно как и вопросы, связанные с созданием воспитательных стратегий. Задача психотерапевта, зная механизмы возникновения социогенной агрессии, помочь пациенту устранить сами ее основы, что возможно лишь в том случае, если он открывает для себя этоэстетическое восприятие действительности.
Гамлет: Ну что же, превосходно. Однако что нового?
Розенкранц: Ничего, принц, кроме того, что в мире завелась совесть.
Гамлет: Значит, скоро конец света.
Вильям Шекспир
Самое трагическое завоевание человечества вовсе не разрушительное ядерное оружие и не возможная экологическая катастрофа, а знакомое каждому из нас социальное одиночество. Если бы нужно было создать психологию психотерапевтического толка на основе всего лишь одного понятия, как это сделали, например, А. Адлер, основываясь на «комплексе неполноценности», или В. Райх, опиравшийся на понятия оргазма и оргонной энергии, то, вне всякого сомнения, основой для этой теории должен был бы стать феномен социальное одиночество.
Социальное одиночество – это тягостное ощущение одиночества, которое испытывает человек, находясь при этом среди людей. Такое одиночество можно было бы назвать экзистенциальным, но, наверное, это не совсем правильно. Оно, напротив, анти-сущностно и, можно сказать, анти-этоэтстетично. Казалось бы, всё есть, чтобы не испытывать одиночества, – вокруг нас люди, причем даже любимые, дорогие нам люди. Но в социальном одиночестве человек словно оторван от своей сущности, а следовательно, и от возможности естественных, «человеческих», отношений с другими. Он не задерживается в реальном живом мире, постоянно соскальзывая в иллюзорный мир своих представлений и идей. Причем, по большей части, это не просто идеи, а идеи, утверждающие черствость других людей, идеи о том, что все заняты только своими проблемами, о неспособности и нежелании окружающих понимать друг друга, подчас это мысли о серости, поверхности, глупости окружающих. Зачастую такое уничижение окружающих приводит человека к идеям о собственной исключительности, избранности и при всем при этом – непонятости другими, неоценности по «заслугам». Это, в свою очередь, потенцирует новые идеи обвинения других, и порочный круг замыкается. Страдание растет как на дрожжах.
Таким образом, при внешней оценке ситуации получается, что человек сам повинен в своем одиночестве. Но подобный вывод является ошибочным, в социальном одиночестве виноватых нет, просто есть само это социальное одиночество. Однако же, сам человек винит окружающих, а окружающие винят его самого.
В старом советском фильме «Доживем до понедельника» учительница эмоционально говорит своему коллеге про одного из учеников, судьба которого занимает их обоих: «Вы знаете, что он написал в сочинении?… “Счастье – это когда тебя понимают.”… И все.» К сожалению, правда в том, что ни один человек не способен доподлинно понять другого. По сути дела, это самый настоящий миф – в том смысле, что здесь факты переплетены с вымыслом. Мы и понимаем и не понимаем, и понимаемы и непонятны, и хотим этого и боимся, а только лишь достигаем желаемого понимания или понятости, как быстро осознаём, что ошиблись. Мы исходим из позиции, что нас можно понять, и потому требуем от окружающих, чтобы они нас понимали. Но другой не только не должен, не обязан понимать нас, но еще и не может этого сделать, даже при большом желании. Мы слишком сложно устроены, чтобы даже понять самих себя, а требовать этого от других – и вовсе безумие. Мы нуждаемся в принятии, поддержке, со-мыслии, и это возможно, но это другое, а понимания другим себя мы не добьемся никогда.
Ознакомительная версия.
