работы сотрудников тюрьмы. Совокупность этих мероприятий помогла Скай увидеть, что за ее поведением скрывается глубокая потребность в отношениях с другими людьми. Девушке удалось понять, что ее самоповреждение во многом является криком о помощи. Знание этого факта, а также освоение нового шаблона привязанности и построения отношений позволили ей по-другому взглянуть на мир и на саму себя. Самоповреждение все еще оставалось неотъемлемой частью ее личности, но оно уже не было тотальным, всепоглощающим влечением, которое затмевало любые эмоции и потребности. Скай всегда испытывала желание говорить через кожу, но она начала осваивать и другие способы общения. Это дало мне надежду на то, что, находясь вне стен тюрьмы, она сможет постепенно выйти из-под власти селфхарма.
Через несколько месяцев после своего освобождения Скай написала мне, что она освоилась в обществе, хотя покидать тюрьму было страшно. Иногда она думала о самоповреждении и рассматривала его как «последнее средство», как убежище от невыносимой боли, но пока ей удавалось противостоять этой тяге. Девушка устроилась на работу на неполный рабочий день в приюте для животных и поддерживала контакт с двумя старыми друзьями. Скай рассказала, что до сих пор проводит пальцами по контуру татуировки, когда у нее возникают позывы к самоповреждению, а также разыгрывает наши беседы, представляя, что я нахожусь с ней в одной комнате и слушаю. Девушка вспоминала свои слова о том, что без явных отметок кажется себе невидимой, а я ей тогда возразила, что со временем она сможет найти способы быть услышанной и замеченной, а еще поверить, что другим она небезразлична, даже если они не ухаживают за ее ранами. Теперь, писала Скай, она научилась полагаться на голос и слова, а тело должно зажить и восстановиться. Письмо Скай висит на моей пробковой доске.
Истории сотен женщин, с которыми я работала, охватывают весь спектр женского насилия. В основном они причиняли вред себе, своим детям или партнерам, но некоторые, будучи в бреду, нападали на совершенно незнакомых людей. Мои пациентки разными путями оказывались в ловушке повторяющихся циклов травм. Они были вынуждены воссоздавать извращенные узы, укоренившиеся еще в раннем детстве, и действовали из страха, отчаяния или тяжелого психического заболевания, которое выводило их за рамки реальности. Их истории тронули и потрясли меня. Я испытала тревогу и шок, узнав об ужасах, которые многие из этих женщин пережили, а некоторые — совершили. Часть оставила меня с ощущением беспомощности, неспособности дать отпор безжалостной силе бредовых убеждений или сдержать их навязчивое стремление воспроизводить травму из прошлого. И это несмотря на мои годы обучения и десятилетия психотерапевтического опыта. Но все же куда больше пациенток меня вдохновили. Эти женщины пережили худшее, что только можно представить, но смогли восстановиться и перестроить жизнь, превратив мрачное наследие в виде травм и жестокого обращения в будущее, исполненное робкой надежды. Именно эти женщины живут в моем сознании, внушая мне веру в возможность выздоровления и искупления.
Пациентки могут быть любого возраста и происхождения, с разным жизненным опытом, но их всех объединяет одна реальность. Психотерапевтический процесс неминуемо завершится. Вопрос лишь в том, достигнет он логического конца или досрочно прервется из-за обстоятельств или решения пациента. Все женщины, с которыми я временно нахожусь рядом (будь то несколько часов или несколько лет), однажды выходят из моего кабинета в последний раз — и редко возвращаются. Эти расставания порой сопровождаются моим беспокойством о будущем пациенток. В иных случаях есть оптимистичный настрой относительно их перспективы обрести безопасность и стабильность в той или иной форме. И хотя я не знаю, как дальше живет женщина, с которой я близко познакомилась (если только она сама мне об этом не напишет), я обычно полна надежды. Я верю, что хорошие отношения могут сохраняться и после прекращения психотерапевтического лечения. Контейнирование, предложенное психотерапевтом, идеи, которыми специалист и пациентка делились друг с другом, выводы, к которым они пришли, установившиеся между ними отношения — все это может оставаться с пациентками в виде якорей и напоминаний, к которым можно вернуться в трудные времена. Это внутреннее ощущение «дома» и понимание, что о тебе помнят и думают, могут долгие годы поддерживать их нормальную жизнь.
Пациентки остаются в моей памяти. Я часто думаю о Мэри, которая снова смогла жить спокойной и полноценной жизнью в обществе после десятилетий страданий в почти полном молчании. И о Пауле. Ее страх и гнев отбрасывали очень длинную тень, но она сумела выйти из нее и позволила себе снова любить. Обе женщины, которые так долго скрывали боль с помощью насилия, были примерами того, чего можно достичь с помощью психотерапии: построить безопасные отношения, помогающие снова научиться оказывать и получать помощь. Истории других женщин из этой книги, в том числе Тани и Майи, напоминают мне, что психотерапия может быть актом принятия для людей, которые в своей жизни в основном сталкивались с отторжением. Важным шагом для этих девушек было понимание другими их уязвимости вместо осуждения и изгнания за преступления.
Благодаря взаимодействию с жестокими женщинами я узнала больше не только о травмах и о том, как жертвы насилия могут стать его виновницами, но и о собственных импульсах, страхах, желаниях и сильных чувствах. Иногда мне хочется защитить или наказать пациенток, а иногда — волшебным образом изменить их жизнь и отменить их прошлое. Порой их боль угрожает сокрушить меня, и я могу засомневаться, способна ли я ее вынести. Мне нужно было сдерживать и интерпретировать эти эмоции. Это помогает понять человека и личность, которые поначалу могут показаться необъяснимыми.
А еще я многое узнала о жестокости и нетерпимости со стороны общества. Оно не выносит правды о свободе воли и сложности женщин. Оно их идеализирует, а затем демонизирует и изгоняет склонных к насилию, вместо того чтобы признать запутанность их ситуаций и предложить поддержку. Такой подход лишь укрепляет порочный круг жестокого обращения и травм дальнейшей стигматизацией части наиболее уязвимых женщин в обществе. Из-за этого они лишаются как психологической, так и физической свободы.
Характер работы предполагает, что две половинки моей жизни часто сосуществуют в непосредственной близости. Все самые важные события моей взрослой жизни произошли на фоне света и тьмы профессиональной деятельности. Когда я родила и стала воспитывать детей, я мучительными часами помогала женщинам распутать правду о том, как они поступали с собственными детьми: пренебрегали, наносили вред, убивали. Мои дорогие мама, бабушка и дяди ушли из жизни, пока на работе я слушала рассказы женщин об их потерях и о
