ребенок позволяет только известным предпочитаемым лицам сажать себя на горшок и помогать при мочеиспускании, при этом, однако, учитываются и другие цели, связанные с удовлетворением.
Как известно, в бессознательном не существует «нет»; противоположности совпадают. Отрицание появляется только благодаря процессу вытеснения.
Точно так же вредные насекомые, которые часто означают маленьких детей в сновидениях и фобиях.
В качестве которой ребенок непременно рассматривает фекалии.
«О fausse reconnaissance („déjà raconté“) во время психоаналитической работы».
См. «Сказочный материал в сновидениях».
Исправление при последующем рассказе: «Я думаю, что резал не дерево. Это – слияние с другим воспоминанием, которое, должно быть, также галлюцинаторно искажено; что я сделал надрез ножом в дереве и что при этом из дерева пошла кровь».
Душа возлюбленной Танкреда Клоринды была заключена в дереве. Когда он, не зная об этом, нанес мечом удар по стволу, из зарубки потекла кровь. – Примеч. ред.
Мы знаем это о няне и еще узнаем о другой женщине.
См. подтверждения этого на с. 184.
К самым мучительным, но вместе с тем и самым гротескным симптомам его последующего страдания принадлежало его отношение к любому… портному, которому он заказывал какой-нибудь предмет одежды, его уважение и его робость перед этой важной персоной, его желание расположить его к себе чрезмерными чаевыми и его отчаяние из-за результата работы, каким бы он ни оказался.
В связи с этим я упомяну сновидения, которые он видел позже, чем страшный сон, но еще в первом имении и которые изображали сцену коитуса как процесс, происходивший между небесными телами.
Весьма примечательно, что реакция смущения так тесно связана с непроизвольным мочеиспусканием (дневным и ночным), а не, как следовало бы ожидать, с недержанием кала. Опыт не оставляет в этом отношении никакого сомнения. Заставляет задуматься также постоянная связь между недержанием мочи и огнем. Возможно, что в этих реакциях и взаимосвязях мы сталкиваемся с осадками культуры человечества, которые залегают глубже, чем все то, что сохранилось для нас благодаря их следам в мифах и фольклоре.
Он приходится на возраст около 2½ года – между мнимым наблюдением коитуса и совращением.
Оса (нем.). – Примеч. перев.
Тьма, мрак (фр.). – Примеч. перев.
Возможный смысловой оттенок, что завеса представляет собой девственную плеву, разрывающуюся при половом сношении с мужчиной, не совпадает с условием излечения и не соотносится с жизнью пациента, для которого девственность значения не имела.
Я признаю, что этот вопрос самый щепетильный во всем аналитическом учении. Я не нуждался в сообщениях Адлера или Юнга, чтобы критически рассмотреть возможность того, что утверждаемые анализом забытые детские переживания – пережитые в невероятно раннем детстве! – скорее основаны на фантазиях, созданных при поздних поводах, и что повсюду, где в анализах встречается, казалось бы, последействие такого инфантильного впечатления, необходимо допустить выражение конституционального момента или филогенетически сохранившегося предрасположения. Напротив, ничто не вызывало у меня больших сомнений, никакая другая неопределенность не удерживала более решительно от публикаций. Я первым познакомился как с ролью фантазий в симптомообразовании, так и с «возвратом в фантазии» поздних стимулов в детство и с последующей их сексуализацией, на что ни один из противников не указал. (См. «Толкование сновидений» и «Заметки об одном случае невроза навязчивости».) Если все-таки я стал придерживаться более сложного и неправдоподобного представления, чем мое, то это случилось благодаря аргументам, на которые наталкивают исследователя описанный здесь случай или любой другой инфантильный невроз и которые я здесь снова выношу на суд читателей.
Сцена с Грушей, как уже упоминалось, была спонтанным воспоминанием пациента, к которому конструкция или стимулирование со стороны врача было непричастно; пробелы в нем были восполнены анализом таким образом, который должен быть назван безупречным, если вообще придавать значение методу аналитической работы. Рационалистическое объяснение этой фобии могло бы только сказать: нет ничего необычного в том, что у предрасположенного к боязливости ребенка однажды возникает приступ страха перед бабочкой с желтыми полосками, вероятно вследствие врожденной склонности к страху (Ср. Stanley Hall, «A Synthetic Genetic Study of Fear», 1914). He зная этой причины, он ищет какую-нибудь привязку этого страха в детстве и пользуется случайным сходством имени и повторением полос, чтобы сконструировать себе фантазию о приключении с юной няней, о которой еще сохранилось воспоминание. Но если второстепенные детали безобидного самого по себе события – мытье пола, чан, веник – в дальнейшей жизни проявляют такую силу, что надолго и навязчивым образом определяют выбор человеком объекта, то на долю фобии бабочки выпадает непонятное значение. Положение вещей становится по крайней мере таким же удивительным, как и утверждаемое мною, и вся выгода от рационалистического понимания этой сцены улетучивается. Стало быть, сцена с Грушей для нас особенно ценна, поскольку на ней мы можем подготовить свое суждение о менее надежной первичной сцене.
«О типах невротического заболевания».
Я вправе не принимать во внимание то, что это поведение удалось облечь в слова только через два десятилетия, ибо все воздействия, которые мы выводим из сцены, выразились в форме симптомов, навязчивостей и т. д. уже в детстве, задолго до анализа. При этом не имеет значения, чем ее считать – первичной сценой или первичной фантазией.
Я снова должен подчеркнуть, что эти рассуждения были бы праздными, если бы сновидение и невроз не принадлежали к периоду детства.
[Дополнение, сделанное в 1923 году: ] Я здесь еще раз приведу хронологию событий, упомянутых в этой истории:
Родился на Рождество.
1½ года: малярия. Наблюдение за коитусом родителей или за той их встречей, в которую он позднее привнес фантазию о коитусе.
Незадолго до 2½ года: сцена с Грушей.
2½ года: покрывающее воспоминание об отъезде родителей с сестрой.
В нем он остается только с няней и таким
