Я отправился в мрачный отель в Ист-Виллидже, на фоне которого гериатрическое отделение больницы Квинсборо казалось роскошной виллой для богатых пенсионеров. Я потел, был мрачен, выползал наружу, чтобы сыграть пару-тройку ролей и игр, назначенных Жребием, и временами был вполне доволен жизнью, но те одинокие ночи в гостиничном номере вряд ли можно отнести к лучшим моментам моей жизни.
Проблема скуки, так успешно разрешенная Жребием, теперь, когда я был близок к состоянию абсолютной свободы, похоже, возникла вновь. Мои семья и друзья были достаточно скучны, но я начинал думать, что средние люди, с которыми я сталкивался на улицах, в барах и отелях Города развлечений[133], были гораздо хуже. Жребий успел познакомить меня с таким многообразием, что я почти уже разделял мнение Соломона, что найти нечто новое под солнцем сложно.
Играя роль богатого аристократа с Юга, я соблазнил молодую, довольно приличную машинистку и продержал ее две ночи («У вас у всех такие красивые тела»), пока Жребий не перевоплотил меня в бомжа с Бауэри. Я запер все свои деньги и новую одежду в шкафчике, перестал бриться и два дня и две ночи попрошайничал и напивался в Нижнем Ист-Сайде. Я мало спал и чувствовал себя более одиноким, чем когда бы то ни было, моим единственным другом был случайный бездомный отщепенец, который болтался рядом, пока не убедился, что у меня действительно нет ни гроша. Я так проголодался, что в конце концов привел в порядок свою одежду, насколько это было возможно, и украл в маленьком супермаркете коробку крекеров и две банки тунца. Молодой продавец смотрел на меня с большим подозрением, но закончив «просматривать» товары, я спросил его, продается ли у них аморатицемат. Он потерял дар речи, а я спокойно ушел.
В роли страхового агента, ищущего доступных плотских удовольствий, мне не удалось никого подцепить, и я провел еще одну одинокую ночь.
Жребий разрешил мне позвонить в полицию трижды: один раз, чтобы с сильным негритянским акцентом сообщить, что Артуро Джонса из больницы вытащили Черные Пантеры; один раз как доктор Райнхарт, чтобы проинформировать, что я ушел от жены, но если они захотят меня о чем-нибудь спросить, я буду в их распоряжении; и один раз — как анонимный информатор-хиппи, объяснивший им, что Эрику Кеннону было позволено сбежать волей Божьей.
Я провел два дня в брокерской фирме на Уолл-стрит, играя тысячами долларов и позволяя Жребию покупать, продавать или придерживать на свое усмотрение. Я потерял всего двести долларов, но мне все равно было скучно.
Однажды августовским вечером около девяти, сидя в тесноте и одиночестве в конце битком набитого бара в Виллидже, изничтожив за два предыдущих дня по меньшей мере четыре различных списка вариантов, я оказался перед фактом, что теперь, когда я был свободен быть абсолютно кем угодно, я быстро превращаюсь в не интересующегося абсолютно ничем. Довольно печальное развитие. Тем не менее этот опыт был настолько оригинальным, что я счастливо рассмеялся, мой большой живот затрясся, как старый мотор на разогреве. Очевидно, мне стоило дать Жребию короткий отпуск и посмотреть, что будет. Несколько недель я буду расти естественным, а не случайным образом.
Решительно решив ничего не решать, я почувствовал себя немного лучше, даже с учетом кислого, весьма противного на вкус пива, качавшегося в моем пузе и стоявшего недопитым в моем стакане. Я хотел отдохнуть. Я ушел от Лил — великий триумф (я чувствовал себя уставшим). Дайте мне спокойно плыть по течению.
Пытаясь ощутить безмятежность, я покинул шумный бар и, побродив бесцельно полчаса, зашел в другой такой же. У пива был тот же вкус. Я подумал, не позвонить ли Джейку и не притвориться ли Эрихом Фроммом, который звонит из Мехико. Я отверг это как симптом одиночества. Я подумал, не крикнуть ли: «Выпивка за мой счет!» — но моя естественная бережливость наложила вето на этот порыв. Я мечтал о том, чтобы купить яхту и отправиться в кругосветное путешествие.
— Не может быть. Неужели это старый coitus-interruptus собственной персоной!
Голос, резкий и женский, сопровождался телом, мягким и женским, и узнаванием, жестким и мужским, улыбавшегося лица Линды Райхман.
— Э-э-э, привет, Линда, — сказал я не слишком учтиво, ловя себя на том, что инстинктивно пытаюсь вспомнить, какую роль должен играть.
— Что тебя сюда привело? — спросила она.
— Э… не знаю. Случайно забрел.
Она протиснулась между моим соседом и мной и поставила свой стакан на стойку. Ее глаза были сильно накрашены, волосы сильнее обесцвечены, чем мне помнилось, ее тело… гадать о ее размерах не было нужды; грудь, не стесненная лифчиком, качалась под облегающей пестрой футболкой. Она выглядела очень сексуально, несколько развратно, и рассматривала меня с любопытством.
— Забрел? Великий Психиатр случайно забрел? У меня было впечатление, что ты никогда даже в носу не ковыряешь, не написав трактат, подтверждающий ценность этого действия.
— Это было раньше. Я изменился, Линда.
— Удалось хоть разок дойти до оргазма?
Я засмеялся, и она улыбнулась.
— А как ты? — спросил я. — Чем ты занималась?
— Распадалась, — сказала она и изящно допила свой напиток. — Ты обязан попробовать, это забавно.
— Думаю, я не против.
Рядом с ней возник мужчина, маленький хилый мужчинка в очках, похожий на аспиранта по органической химии. Взглянув на меня, он сказал Линде:
— Давай уйдем.
Линда медленно перевела взгляд на мужчину и с выражением, на фоне которого все прочие виденные мной на ее лице выражения выглядели идолопоклонническими, объявила:
— Я останусь ненадолго.
«Органическая химия» сощурился, нервно глянул на мои впечатляющие размеры и взял ее за локоть.
— Пойдем, — сказал он.
Она осторожно подняла свой стакан с барной стойки, и, миновав мое лицо, медленно вылила остатки напитка под рубашку на спину «органической химии», вместе с кубиками льда и всем прочим.
— Пойди сначала смени рубашку, — сказала она.
Он и ухом не повел. Пожав плечами, он опять смешался с толпой.
— Ты как, не против распасться, а? — сказала она мне, а потом сделала бармену знак повторить.
— Да, но это кажется ужасно тяжелым делом. Я пытаюсь этим заниматься уже больше года, и это требует громадных усилий.
— Год! По тебе не скажешь. Ты выглядишь как страховой агент из среднего класса, который раз в четыре месяца приходит в Виллидж в поисках новых приключений.
— Ошибаешься. Я пытаюсь расщепить свою личность. Но скажи лучше, как ты это делаешь?
— Я? Как обычно. Я не изменилась с того времени, как ты меня видел последний раз. Получаю свой кайф теми же способами. Я провела три месяца в Венесуэле — даже жила с одним мужчиной почти месяц — двадцать четыре дня, если быть точной, — но ничего нового.
— Тогда у тебя не выходит, — сказал я.
— Ты о чем?
— О том, что если ты действительно пытаешься распасться, то не достигла успеха. Ты не изменяешься. Ты остаешься той же.
Она наморщила чистый, всё еще молодой лоб и сделала большой глоток свежего напитка.
— Да я просто так сказала. Распад не означает ничего. Я просто живу своей жизнью.
— Тебе хотелось бы получить новый кайф, какого у тебя никогда не было, и на самом деле разрушить старое «я»?
Она вдруг засмеялась:
— Мне хватило твоих кайфов.
— Я разработал новые разновидности.
— Секс мне скучен. Я занималась любовью с немыслимым количеством всевозможных мужчин, женщин и детей, имела пенисы и другие предметы подходящей формы во всех отверстиях во всех возможных комбинациях, и секс — это скучно.
— Я не обязательно говорю о сексе.
— Тогда, возможно, мне интересно.
— Я предлагаю сотрудничать со мной какое-то время.
— Сотрудничать в каком смысле?
— Тебе понадобится полностью отдать свою свободу в мои руки на… ну… скажем, месяц.
Она пристально посмотрела на меня, обдумывая мои слова.
— Я становлюсь твоей рабой на месяц? — спросила она.
— Да.
Женщина средних лет с крашеными темными волосами, внимательными темными глазами и без макияжа рассекла бурлящее море за нами, скользнула к Линде и зашептала что-то ей на ухо. Линда слушала, глядя на меня.
— Нет, Тони, — сказала она. — Нет. У меня изменились планы. Я не смогу этого сделать.
Еще шепот.
— Нет. Точно нет. До свидания.
Акула с иссиня-черными волосами отступила в море.
— Я делаю всё, что ты захочешь, один месяц?
— Да и нет. Ты следуешь особому образу жизни, который я разработал. Он дает тебе свободу нового рода, но если ты хочешь получить кайф, ты должна следовать системе безусловно.
Она улыбнулась немного горько:
