Через час (уже начался рассвет) Миша признал, что какие-то ошибки в его схеме, вероятно, присутствуют, иначе почему бы она вызывала столько злости у уважаемых людей.
На этом они обрадовались и вернулись к дружеским позициям. При этом Давид расплатился за несколько чашек кофе и сладости, они вышли из кафе и медленно поплыли по городу.
А город этот был Иерусалимом, и еще через полчаса, незаметно для самих себя, они оказались под стеной Старого города. И не сговариваясь, уже почти молча, через Сионские ворота они пошли к Стене Плача.
Никто из них не был религиозным, но все были евреями. Каждый из них оказался у Стены сам, но вышли они оттуда в удивительно едином порыве. И уже через полчаса, стоя опять под стеной Старого города и глядя на долину Кедрон под ногами, они пришли к общему выводу, что Мише надо провести обряд выкупа первенца. Благо – тут же позвонили авторитету – он чистопородный еврей и никогда обряда не совершал. Авторитет обрадовался и сказал, что поможет во всем, вот только надо быть уверенным, что Миша и правда первенец. «В каком смысле?» – не понял Миша. «А надо удостовериться у родителей, что не было абортов или выкидышей. Потому что если были, то первенцами считаются они». Оп-па. За тридцать лет такая мысль в голове у Миши не гуляла. Но – сказано – сделано: он набрал телефон своей мамы. Было уже вполне утро, но мама спала. Звонок ее разбудил. «Мама, – сказал Миша, – прости меня, но мне это сейчас важно. Я у тебя первый ребенок? В смысле – не было до меня абортов?» «Был, – сказала мама. – Один. А что?» «Я тебе потом расскажу. Уже ничего». «Мишенька, ты меня прости, если я тебе в чем- нибудь помешала», – сказала замечательная мама, и после «Пока!» Миша повесил трубку. Он был какой-то совершенно обалделый и заторможенный, как сейчас вижу.
Давид опять позвонил авторитету. «Ну и все, значит, – пропел в трубку тот, – тогда обряд не нужен. Тогда, ребята, у вас все в порядке».
«Черт возьми, – сказал Давид, – и действительно, тогда у нас все в порядке. Миша, друг, ты можешь расслабиться. Ты такой же как мы. Мы такой же как ты. На днях тебя будут увольнять с работы, но это того стоило».
«Если ты правда понял», – прибавила Оля.
А Миша стоял и думал уже совсем о другом. Нет, в смысле, он понял, что можно поменьше выпендриваться и быть попроще и поближе к людям (он говорил с ударением в конце: «к людЯм»). И так оно, кстати, дальше и вышло, урок сработал (а то какая бы это была история!) Но он мгновенно посчитал в своей голове цифры, и выходило по этим цифрам (с мамой поговорить еще раз у него хватило смелости только через несколько месяцев, и она все эти цифры тогда подтвердила), что возраст Давида – это возраст того первого абортированного ребенка, а возраст Оли (о чем он тоже близко раньше не задумывался!) – это возраст его младшей сестры, которая родилась мертвой. Скажите, разве плохо мгновенно оказаться в своей семье и увидеть, что твои близкие друзья – это отражения, отпечатки, вошедшие в твою жизнь повторы братиков и сестричек, которых якобы никогда не было? А теперь они стоят возле тебя, курят по десятой сигарете и говорят: «Ну что, пошли, чего ты замер? Пошли, обмоем твое утраченное первородство! Надо найти где-то чечевичную похлебку! Точно, пошли искать чечевицу!» И Солнце встает над Иерусалимом, и ты на своем месте.
И душа твоя успокаивается.
«Да ладно, Давид, не надо чечевицы. Кофе хватило. Ты же платил? Ну вот».
Младший ребенок: не от мира сего.
«В одной семье жили-были папа с мамой и семеро сыновей. А дочки у них не было, и они горевали по этому поводу. Однажды мама купила прекрасный цветок – то есть она купила только растение в горшке, луковицу с парой листиков, но бабушка на рынке пообещала ей, что оттуда вырастет прекрасный цветок. И действительно через какое-то время это растение выпустило большущий белый бутон, который изнутри светился прекрасным таинственным светом. На третий день бутон раскрылся, и в чашечке цветка сидела маленькая девочка. Она стала любимой дочкой папе с мамой и младшей сестрой для семерых братьев.»
Это начало сказки, придуманной на моей группе одной симпатичной женщиной. Если в предыдущем сюжете «Первенца» было важно, что это мальчик, и девочка на этом месте редко оказывается (потому что все-таки – культурально – не «герой»), то в роли Младшего Ребенка уже почти все равно, кто это по полу.
(Хочется напомнить еще раз. Архетипическая роль «Младший Ребенок» не обязательно в каждой семье занимается младшим по возрасту ребенком. Жизнь полна индивидуальных черт (за что и любима). Есть люди, а есть роли. Люди склонны эти роли разыгрывать и принимать серьезно. Но мы, верящие в изначальную чистоту человеческой души, можем изучать безличные роли отдельно.)
Младший Ребенок легко занимает в семье место Самого Любимого. Хотя это слово «любимый» вообще лучше не употреблять в серьезных текстах, уж больно эмоционально насыщено, а потому тысячекратно переврано. Скажем так: его балуют, то есть дают очень много внимания. Авраам занимался Исааком (а не старшим Исмаилом), Исаак благословил Иакова (а не старшего Эсава), Иаков сходил с ума от Биньямина (младшенького из двенадцати).
А теперь давайте подумаем – так, по-взрослому, по-марксистски – почему и зачем это делается. Самая простая причина, лежащая на поверхности семейных отношений – это то, что Младший Ребенок взращивается не для «внешнего», как старший, а для «внутреннего» употребления. То есть он предназначен остаться в семье. И, если все идет хорошо, заботиться о родителях в старости.
Какими качествами должен обладать такой человек? Черты его могут самыми разными (хотя скорее он будет более мягким, подчиняющимся, капризным, симпатичным, чем наоборот), но есть одна важная: он должен быть не очень адекватен для внешнего мира. «Не от мира сего» – или, наверное, точнее «не для мира сего», если под «миром» понимать широкий социум. Например, не очень умным. Или со слабой силой воли. Или настолько взаимопротиворечивым, что плохо способным сделать какое-то дело от начала до конца. Это все не очень хорошо в общем смысле, но смысл в данном случае (как практически всегда) частный. Воспитание всегда функционально. И если функция – оставить ребенка «при себе», в семье, то неразумно воспитывать его адекватным для мира – а то он может в мир сбежать. Избыточное чувство вины, как-то легко ложащееся на таких детей, работает по тому же вектору: ослабляет их «внешнюю» адекватность и увеличивает «внутреннюю» зависимость.
По душевным качествам, по любвеобильности, симпатичности, талантливости (обычно не реализованной) это очень часто чудесные люди. Не знаю, как вы, а я знаю много примеров.
«Первенец» очень часто проводит жизнь в борьбе, сражается, и в терминах внутрисемейных отношений можно сказать, что он сражается за любовь. «Посмотрите, какой я хороший, умный, сильный, любите меня!» Младший Ребенок ни за что не сражается: оно у него есть.
(Тут мы касаемся важной темы для сказкотерапии: это два основных типа сказочных героев: «старший» сын и «младший». Тот Иван-дурак, младшенький лентяй и разгильдяй, о котором столько героических сказок – это наш Младший Ребенок. Он приезжает к победе на той самой печи, на которой вырос, подобно Емеле. Серый волк или Конек- горбунок делают за Ивана-царевича все дела, вплоть до первой брачной ночи с Марьюшкой (есть и такие сюжеты в народе). Всякая печка и яблонька по пути помогают ему, а он им за то улыбается, услуживает и мил-песенки поет.
У героев типа Геракла все складывается по-другому: гарь, война, и даже в случае победы все недовольны, и половина богов (читай: семьи) считает, что его нужно наказать. «А яблоки бессмертия верните, пожалуйста, на место».)
Женитьба Младшего Ребенка – дело противоречивое. Если он серьезно играет роль Младшего Ребенка, то лучше бы он не женился. А если женится, то есть появляется серьезный шанс, что он «уйдет в мир» (хотя бы своей отдельной семьи), то родители могут серьезно поучаствовать в расторжении такого брака. По самым веским и объективным причинам, конечно же. Хороший для всех вариант, который часто реализуется, заключается в том, что он (она) заключает брак с кем-то уж совсем неадекватным, а потому необходимость взаимной опеки Младшенького и Родителей только усиливается; и еще одним прекрасным вариантом является рождение детей в семью бабушки и дедушки. «Плохой» супруг или супруга исчезают, а внук или внучка остается в семье, которая от этого становится только крепче.
(Когда я употребляю слова «хороший» и «прекрасный», я не только иронизирую, я действительно имею это в виду. Важно в таких раскладах, чтобы они происходили по взаимному согласию – в идеале, сознательно проговоренному. Люди имеют право замыкать свои семьи, жить со своими детьми или родителями и так далее, лишь бы здесь не было сильного подавления одними людьми других. Плохо, если мать приказывает дочери в таком раскладе сделать аборт, а та подчиняется против своей воли. Почему плохо? Потому что дочь обязательно отомстит, и круговерть зла и обид будет еще долго вращаться в этой семье. Свобода воли придумана не только ради людского тщеславия и эгоцентризма, но и для адекватного распределения ответственности.)
