Поэтому, прибыв в 1860 году в столицу империи, Фрейды сначала поселились напротив Леопольдштадта, на другом берегу Дунайского канала, сняв комнату в квартире своего однофамильца-винокура. Лишь спустя какое-то время, благодаря помощи родителям Амалии, Фрейды всё же перебрались в Леопольдштадт.
До сих пор для биографов остается загадкой, на какие средства существовала семья Фрейд, год от года пополнявшаяся новыми детьми. Сам Фрейд любил повторять, что семья его родителей была крайне бедна и он рос, терпя всевозможные лишения.
«С юных лет, — писал он, — я познал беспомощность бедности и постоянно боюсь ее». Однако достаточно вчитаться в мемуары старшей сестры и детей Фрейда, чтобы понять, что, хотя Кальман Якоб и Амалия жили довольно скромно, они всё же не нищенствовали. Более того — их материальное положение никак нельзя было назвать отчаянным. У них были вполне приличные апартаменты; они не голодали; одевались не броско, но достаточно изысканно; летом позволяли себе выезжать на дачу, причем не только в венский пригород Рознау, но и в Швейцарию[37].
Таким образом, хотя Кальман Якоб Фрейд ежегодно представлял в магистрат справку о своей неспособности платить налоги из-за почти полного отсутствия доходов, какие-никакие доходы у него явно были. По всей видимости, они складывались из той помощи, которую Кальману Якобу вплоть до своей смерти в 1865 году оказывал тесть; далее — из денег, которые присылали старшие сыновья из Манчестера, а также из личных гешефтов Кальмана Якоба на посредничестве при различных торговых операциях. Словом, как сказали бы сегодня, Кальман Якоб Фрейд «крутился», попутно обманывая государство на налогах.
Определенную денежную помощь Кальману Якобу Фрейду почти наверняка оказывал и его младший брат Иосиф, поселившийся в Вене в 1861 году. Однако в 1865 году Иосиф Фрейд был арестован при попытке сбыть фальшивые 150-рублевые российские банкноты, и при нем были обнаружены фальшивые ассигнации на общую сумму в 17 тысяч 959 рублей. Причем в полиции предполагали, что фальшивомонетчики действовали не только ради личного обогащения, но и для оказания помощи каким-то революционным кругам в Европе и России[38].
Не исключено, что Кальман Якоб и его сыновья также имели какое-то отношение к подделке денег или Иосиф просто делился с ними доходами от этой своей деятельности. Иначе трудно объяснить, почему арест брата так перепугал Кальмана Якоба, что он, по воспоминаниям Зигмунда Фрейда, поседел в течение нескольких дней. Как бы то ни было, ни Якоб, ни его сыновья не были привлечены к суду, а вот Иосифу Фрейду пришлось в 1866 году отправиться на каторгу.
Фрейды не любили вспоминать эту историю, считали Иосифа «позором семьи», но происшедшее, видимо, оказало немалое впечатление на отца психоанализа. Во всяком случае, Фрейд не раз мельком вспоминает этого дядю на страницах своих писем и сочинений. Более того, дядя Иосиф, видимо, не раз под той или иной маской являлся ему в сновидениях. Чтобы убедиться в этом, достаточно открыть «Толкование сновидений»:
«Я принялся за толкование.
„Р. — мой дядя“. Что это может означать? У меня ведь только один дядя — дядя Иосиф. С ним произошла чрезвычайно печальная история. Однажды — теперь тому уже больше тридцати лет — он, поддавшись искушению нажить крупную сумму денег, совершил поступок, тяжело караемый законом, и после этого понес заслуженную кару. Отец мой, поседевший в то время в несколько дней от горя, говорил потом очень часто, что дядя Иосиф — не дурной человек, а просто „дурак“, как он выражается. Если, таким образом, коллега Р. — мой дядя Иосиф, то тем самым я хочу, наверное, сказать: Р. — дурак. Маловероятно и очень неприятно. Но тут я вспоминаю лицо, виденное мной во сне, вытянутое, с рыжей бородой. У дяди моего действительно такое лицо, обрамленное густой белокурой бородой…»[39]
Дело «дяди Иосифа» попало в газеты, о нем и его сообщнике Вайхе писали как об «исраэлитах польского происхождения», то есть как об «ост-юден», которые, как следовало из статей, все сплошь проходимцы, аферисты и тайные бунтовщики.
В результате скандала Фрейды невольно оказались в центре общественного внимания, и соседи стали относиться к Кальману Якобу и его семье как к «ост-юден», позорящим «честных цивилизованных евреев». Всё это, несомненно, сильно задело самолюбие маленького Сигизмунда.
Чтобы показать, что он не имеет с этими восточными евреями ничего общего, Фрейд стал относиться к ним с демонстративным презрением. Причем он не только пронес это отношение через всю жизнь, но и привил его детям. Себя он усиленно убеждал, что является столичным жителем, едва ли не коренным венцем, каковым, разумеется, никогда не был.
* * *
Разбросанные по целому ряду книг Фрейда разрозненные воспоминания о детстве позволяют предположить, что до девяти лет его образованием занимались родители, причем основой этого образования служила всё та же Библия Филиппсона.
Авторы большинства биографий Фрейда настаивают на том, что его родители весьма далеко отошли от иудаизма и почти не придерживались никаких религиозных предписаний. Но при этом они же признают, что, судя по письмам самого Фрейда, а также по целому ряду других признаков, его родители соблюдали кашрут, то есть предписанные иудаизмом строгие диетарные законы; что в доме отмечались все еврейские праздники и т. д.
Таким образом, хотя Кальман Якоб Фрейд, возможно, и не ходил каждый день в синагогу, Фрейды, судя по всему, были вполне традиционной еврейской семьей и в этом смысле не очень сильно отличались от своих соседей по еврейскому кварталу. А это, в свою очередь, означает, что, вероятнее всего, когда Сигизмунду исполнилось три-четыре года, Кальман Якоб засел с сыном за изучение иврита и оригинального текста Пятикнижия. А заодно научил его и гиматрии — подсчету числового значения ивритских слов на основе принципа, по которому каждой букве ивритского алфавита соответствует определенная цифра.
Во всяком случае, сочинения Фрейда доказывают, что он знал иврит и часто прибегал к ассоциациям, связанным с теми или иными словами этого языка, а Кальман Якоб, как уже упоминалось, постоянно сопровождал свои подарки сыну дарственными надписями на иврите, будучи явно уверен, что тот поймет их. На 35-летие он подарил Зигмунду заново переплетенную семейную Библию, витиевато подписав ее словами на иврите, в которых напоминает о первых совместных уроках и призывает сына вновь и вновь обращаться к этой великой книге.
«Мой дорогой сын Шломо! — говорится в этой надписи. — На седьмом году жизни дух Господа овладел тобой (Судии 13, 25), и Он обратился к тебе: Иди, читай мою Книгу, и источники ума, знания и понимания откроются тебе. Вот Книга Книг, в нее погружались мудрые, из нее законодатели узнавали статуты и права (Числа, 21, 18). Ты увидел лик Всемогущего, ты услышал Его и постарался воспитать себя, и тут же воспарил на крыльях Разума (Пс., 18, 11). Долгое время Книга была спрятана подобно останкам Свода Законов в раке Его слуги, однако в день твоего 35-летия я сделал для нее новый переплет и воззвал: „Искрящийся источник! Пой для него!“ (Числа, 21, 17), и я принес тебе в память и знак любви. От твоего отца, который тебя бесконечно любит — Якоба, сына рава Ш. Фрейда. В Вене, столице, 29 нисана 5651 года, 6 мая 1891 года».
Уже само обилие библейских ассоциаций и цитат, органично вплетенных в текст, доказывает, что Кальман Якоб Фрейд был знатоком Священного Писания и ему было чему научить сына, а приведение даты по еврейскому календарю — о его несомненной верности еврейской традиции.
О том, что в детстве Фрейд изучал Библию не только с отцом, но и с матерью, свидетельствует детское воспоминание, приводимое им в «Толковании сновидений»: «Когда мне было шесть лет и мать давала мне первые уроки, она объяснила, что все мы сделаны из земли и должны вернуться в землю. Я не соглашался и сомневался в этом. Тогда мать потерла друг о друга ладони, как будто лепила шарики, но теста у нее в руках не было, и показала мне черноватые кусочки кожи, отделившиеся от рук, доказывая, что мы сделаны из земли…»[40]
Вероятнее всего, эта история произошла, когда Амалия Фрейд читала сыну третью главу книги Бытия, где Бог говорит Адаму: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, ибо из нее ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься» (Быт. 3:19).
Таким образом, Фрейд, вне сомнения, получил какое-то начальное религиозное образование. Психоаналитик Лидия Флем, видимо, права в своем предположении о том, что библейский текст сыграл немалую роль и в сексуальном просвещении маленького Фрейда, в том числе и познакомил его с фактом сексуальных перверсий, вызвавших живой интерес мальчика.
Но это означает, что родители должны были уже тогда познакомить своего Сиги и с основной концепцией иудаизма, согласно которой в каждом человеке изначально сосуществуют и борются между собой доброе и злое начало — «йецер а-тов» и «йецер а-ра». Злое начало «йецер а-ра» олицетворяет собой животную сторону природы человека со всеми ее страстями и инстинктами. Доброе же начало «йецер а-тов» — это олицетворение его духовной, Божественной природы.
