Аким Олесницкий - Древнееврейская музыка и пение

По преданіямъ греко-римскаго міра музыка имѣла свое первое начало на берегахъ Нила въ Египтѣ. Многіе миѳографы передаютъ обстоятельства открытія музыки въ такомъ видѣ: «Нилъ вышелъ изъ береговъ своихъ и залилъ весь Египетъ. Когда рѣка вновь приняла свое обыкновенное теченіе, то на сушѣ осталось множество различныхъ животныхъ и между прочимъ черепаха. Отъ времени тѣло черепахи совершенно испарилось; осталась только раковина, и въ ней, на подобіе нитокъ, переплетенные хрящи. Меркурій вдохновилъ эту черепаху, такъ что она издала первые музыкальные звуки въ мірѣ; за тѣмъ по подражанію ей, построилъ первый музыкальный инструментъ, который впослѣдствіи передалъ Орфею, а по другимъ Аполлону[1]. Другія сказанія, приписывая происхожденіе музыки Гермесу или Меркурію египетскому, прибавляютъ, что, для постройки перваго инструмента, онъ воспользовался нервами Тифона[2], который, какъ извѣстно, слылъ геніемъ всякаго зла физическаго и нравственнаго. «Гермесъ, совѣтникъ Озириса, сошедши на землю, научилъ людей, бывшихь дотолѣ безсловесными, членораздѣльнымъ звукамъ, раздѣлилъ звуки на гласные, согласные и нѣмые, далъ имена вещамъ, научилъ людей письму, богослуженію, жертвоприношенію, и наконецъ музыкѣ, или, по выраженію Діодора, эвриѳмiи, т. е. мѣрному употребленію звуковъ, и искусственнымъ позамъ, т. е. танцамъ»[3]. Самую лиру свою Гермесъ сдѣлалъ по подражанію временамъ года, именно провелъ три струны: толстую съ низкимъ звукомъ въ соотвѣтствіе зимѣ, тонкую съ высокимъ звукомъ въ соотвѣтствіе лѣту, и среднюю, отвѣчавшую веснѣ[4]. Самое слово музыка послѣдователи классическихъ преданій производили отъ египетскаго слова moys вода то съ однимъ объясненіемъ, что музыка есть подражаніе журчанію водъ и слѣдовательно принадлежитъ Египту, богатому водами, то съ другимъ объясненіемъ, что среди водъ Нила растетъ тростникъ, первоначальный матеріалъ музыкальныхъ инструментовъ[5].

Всѣ эти сказанія таковы, что не только на основаніи ихъ нельзя удержать за Египтомъ первоначальнаго происхожденія музыки, но напротивъ именно этими сказаніями отрывается отъ Египта происхожденіе музыкальнаго искусства и переносится глубже въ первобытную до-египетскую исторію. 1) Изобрѣтеніе лиры здѣсь ставится въ связь съ потопомъ, который здѣсь названъ частнымъ именемъ наводненія Нила; такимъ образомъ эти сказанія имѣютъ въ виду только позднѣйшее послѣпотопное распространеніе музыки. 2) Происхожденіе музыки здѣсь связывается съ происхожденіемъ вообще звука и всѣхъ движеній тѣла. Очевидно посему, что музыка должна принадлежать первымъ временамъ человѣчества вообще, а не Египту, который какъ не первый училъ людей употребленію слова, такъ не первый открылъ и музыкальный звукъ. 3) Самое имя musica не можетъ происходить отъ указаннаго египетскаго слова, потому что вообще трудно понять сродство музыки именно съ водою, а не съ какими либо другими звуками природы; равнымъ образомъ обиліе тростника въ Египтѣ ничего не показываетъ, потому что здѣсь идетъ дѣло вообще о музыкѣ, а не музыкальныхъ инструментахъ, тѣмъ болѣе не о духовыхъ инструментахъ, приготовлявшихся изъ тростника. Такому производству слова музыка мы можемъ противопоставить другое отъ еврейскаго слова mozar, означающаго вообще искусство и науку, такъ какъ первоначально всѣ человѣческія познанія имѣли общее имя. Отъ слова mozar — музы, богини и матери всѣхъ искусствъ, и наконецъ музыка[6]. 4) Наконецъ связь изобрѣтенія музыки съ первымъ низшествіемъ боговъ на землю отодвигаетъ ее далеко къ тому времени, когда, по преданію всѣхъ народовъ, человѣкъ былъ въ содружествѣ съ небомъ. Замѣчательно при этомъ указаніе, что Гермесъ дѣлаетъ лиру изъ нервовъ Тифона, который считается у египтянъ богомъ странъ, лежащихъ на востокъ и сѣверъ отъ Египта; такимъ образомъ сами египтяне ищутъ начала музыки за своими предѣлами въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ была колыбель человѣчества. Итакъ, принимая вполнѣ всѣ сказанія, на которыхъ писатели 17 и 18 вѣковъ основываютъ происхожденіе музыки изъ Египта, мы должны вывести изъ нихъ совершенно противоположныя слѣдствія: что музыка гораздо древнѣе Египта и что она родилась на сѣверѣ отъ Египта, гдѣ-то въ Малой Азіи.

Такимъ образомъ египетскія преданія переносятъ насъ къ древнѣйшимъ преданіямъ еврейскимъ, что музыка ведетъ свое начало отъ перваго библейскаго человѣка, воспѣвшаго въ раю тѣже псалмы, какіе впослѣдствіи пѣлись въ іерусалимскомъ храмѣ. Древній халдейскій перифрастъ библіи, которому слѣдуютъ многіе раввины, даетъ такое надписаніе XCІ псалму: «пѣснь воспѣтая первымъ человѣкомъ въ день субботы». Это преданіе старались утвердить на библейскомъ свидѣтельствѣ, что первый человѣкъ при сотвореніи могъ уже пользоваться всѣми своими способностями. На этомъ основаніи напр. Кириллъ александрійскій думаетъ, что первые люди воспѣли славу Всевышняго въ гимнахъ и пѣсняхъ, хотя простыхъ и безъискусственныхъ[7]. А Ѳома Аквинатъ ставитъ между свѣденіями перваго человѣка его свѣденіе и въ музыкѣ, потому что «онъ былъ человѣкъ, и все человѣческое ему не было чуждо въ особенности»[8].

Незачѣмъ прибавлять, что музыкальность перваго человѣка была больше въ потенціи и что псаломъ XCІ былъ пѣтъ Адамомъ столько же, сколько была читана имъ книга Разіэла, по раввинской легендѣ переданная ему ангеломь для изученія каббалистической науки. Въ 4 гл. 21 ст. Бытія выставляется другое лицо съ болѣе опредѣленными значеніемъ въ исторіи музыки. Передавая вкороткѣ исторію ближайшихъ потомковъ Каина, бытописатель объ одномъ изъ нихъ, именно Іувалѣ, замѣчаетъ, что онъ быль «отецъ всѣхъ играющихъ на киннорѣ и гугавъ»[9]. На основаніи этого мѣста древніе толкователи считали Іувала изобрѣтателемъ музыки и пѣнія въ такомъ же широкомъ смыслѣ, въ какомъ египтяне приписывали это Гермесу, т. е., что до Іувала никакихъ музыкальныхъ звуковъ и пѣсней не употребляли. Іосифъ Флавій, назвавши Іувала первымъ любителемъ музыки и изобрѣтателемъ цѣвницы и гуслей, прибавляетъ, что его изобрѣтенія въ числѣ другихъ того времени были написаны на двухъ высокихъ столпахъ, чтобы ихъ узналъ міръ послѣпотопный (Адамъ, по сказанію Флавія, предсказалъ, что міръ два раза будетъ погибать: одинъ разъ отъ воды, а другой оть огня)[10]. Филонъ называетъ Іувала первымъ пѣвцомъ и музыкантомъ[11]. Нѣкоторые толкователи даже слова: jubilare, jubilatio, юбилей производятъ отъ имени Іувала въ томъ смыслѣ, что онъ первый научилъ людей внѣшнему выраженію всякой радости[12]. Было много и другихъ различныхъ объясненій этого пункта, которыя, выходя изъ общихъ воззрѣній, объясняли умѣстность историческаго указанія о происхожденіи и открытіи музыки и нераздѣльнаго съ нею пѣнія въ опредѣленный моментъ и опредѣленнымъ лицомъ. Всѣ эти объясненія обыкновенно искали внѣшнихъ соприкосновенныхъ обстоятельствъ, которыя могли бы вызвать именно у Іувала первый музыкальный звукъ; таковы объясненія Зарлино, Гаффуріо, Бонтемпи, Мерсена, Коместора[13] и другихъ, теряющіяся въ догадкахъ, въ родѣ той, что Іувалъ открытіемъ тональности обязанъ своему брату Тубалкаину, ковачу всѣхъ орудій изъ мѣди и желѣза; наблюдая при кованіи брата за звуками металловъ, Іувалъ почувствовалъ въ себѣ способность подражать имъ, замѣтилъ, что звуки металла бываютъ различны, смотря по ихъ массѣ, что и подало поводъ къ открытію первыхъ законовъ звука и затѣмъ къ устройству перваго инструмента[14]. Всѣ эти объясненія требуютъ ограниченія, потому что библейскій разсказъ не даетъ никакого повода считать Іувала первымъ почувствовавшимъ въ себѣ музыкальную способность. Напротивъ подлинникъ еврейскій говоритъ только, что потомство Іувала было особенно расположено къ музыкѣ: «Іувалъ — отецъ всѣхъ играющихъ на киннорѣ и гугавѣ». Что здѣсь Іувалъ поставляется только въ отношеніе къ своимъ музыкальнымъ потомкамъ, а не къ своимъ предшественникамъ, видно изъ контекста рѣчи. Въ предшествующемъ стихѣ (20) говорится о братѣ Іувала Іавалѣ, что онъ былъ «отецъ живущихъ въ шатрахъ съ стадами». Очевидно братъ Іувала не въ отношеніи къ своимъ предкамъ называется отцемъ скотоводства, потому что скотоводствомъ занимался еще Каинъ. Далѣе послѣ стиха о музыкѣ слѣдующій (22) гласитъ: «Тубалкаинъ былъ ковачемъ всѣхъ орудій изъ мѣди и желѣза», уже безъ прибавки: «отецъ». Наконецъ 26 стихъ говоритъ, что Эносъ началъ призывать имя Іеговы. Очевидно, во всѣхъ этихъ случаяхъ указывается только главное занятіе потомковъ Адама, а не изобрѣтеніе этого занятія. Іувалъ также не былъ первымъ пѣвцомъ, какъ Іаваль первымъ пастухомъ, какъ Эносъ первымъ призвавшимъ имя Іеговы. Конечно, при исключительномъ занятіи музыкою, Іувалъ и его потомки могли изобрѣсть нѣкоторые инструменты, тогда какъ дотолѣ была извѣстна только вокальная музыка, но допустить, что Іуваломъ была спѣта первая пѣсня въ мірѣ, можно только при той мысли, что человѣчество постепенно выходило изъ состоянія первобытной нѣмоты, потому что человѣка въ настоящемъ его видѣ мы вообще никогда не можемъ представить безъ пѣсни. Съ другой стороны мы уклонились бы отъ опредѣленнаго историческаго свидѣтельства, если бы сказаніе объ Іувалѣ поставили рядомъ съ египетскимъ сказаніемъ о Гермесѣ — изобрѣтателѣ музыки, миѳическомъ лицѣ, олицетворяющемъ собою возможный только типъ первобытнаго пѣвца и музыканта, а не настоящаго историческаго изобрѣтателя нѣкоторыхъ музыкальныхъ инструментовъ. Другое подобное сопоставленіе братьевъ Тубала и Іувала съ общими представленіями, олицетворенными въ образахъ греческаго Вулкана, Аполлона и Гефеста, рекомендуемое нѣкоторыми новѣйшими толкователями, слабо даже въ фонетическомъ отношеніи[15]. Мы съ своей стороны наоборотъ готовы признать историческое зерно даже въ миѳахъ о Гефестѣ и Гермесѣ; принимая во вниманіе, что въ этихъ миѳическихъ сказаніяхъ лира образуется изъ жилъ Тифона, злаго начала, можно допустить, что здѣсь на миѳической почвѣ варіируется библейское сказаніе о первоначальномъ развитіи музыкальнаго искусства у нечестивыхъ потомковъ Каина, (который дѣйствительно обнаружилъ нѣкоторыя свойства Тифона), потому что внѣ библейскаго разсказа связь музыки съ злымъ началомъ въ греческихъ миѳахъ непонятна.