Аким Олесницкий - Древнееврейская музыка и пение

Нѣкоторые археологи видятъ музыкальный интересъ въ законѣ Моисея объ употребленіи въ храмѣ колокольчиковъ. О ризѣ первосвященника Моисей[32] замѣчаетъ между прочимъ: «по подолу ея сдѣлай гранатовыя яблоки и колокольчики золотые между ними кругомъ, чтобы слышанъ былъ отъ него (Аарона) звукъ, когда онъ будетъ входить во святилище и когда онъ будетъ выходить, чтобы не умереть ему». Аббатъ Лянси[33] былъ того мнѣнія, что здѣсь подъ колокольчиками нужно разумѣть только цвѣты, имѣющіе форму колокольчиковъ, что соотвѣтствовало бы гранатовымъ яблоками, между которыми были расположены колокольчики. Что же касается звука, который долженъ быль слышаться во время входа первосвященника во святая святыхъ; то, по мнѣнію Лянси, это былъ звукъ молитвы Аарона, а не его одежды. Нужно согласиться, что такому мнѣнію благопріятствуетъ переводъ LXX: παρα ροισκον χρυσουν κωδωγα, και αντινον επι του λωματος του υποδυτου κυκλω. Και εσται ’Ααρων εν τω λειτουργειν ακουστη η φωνη αυτου… Но этотъ переводъ противорѣчитъ еврейскому тексту, Сир. 45, 10, 11, гдѣ яснѣе говорится, что звучали именно колокольчики и Іосифу Флавію, который объясняетъ даже символическое значеніе звука колокольчиковъ: «они должны были напоминать громъ синайскаго богоявленія, какъ яблоки изображали молнію»[34]. Плутархъ, основываясь на присутствіи колокольчиковъ въ одеждѣ первосвященника, причислялъ даже евреевъ къ культу Бахуса, жрецы котораго также носили позвонки по подолу одежды[35]. Напрасно Лянси увертывается замѣчаніями, что звонъ колокольчиковъ, которыхъ по Іерониму[36] было пятьдесятъ, а по Клименту Александрійскому[37] 366 по числу дней года,— мѣшалъ бы молитвѣ присутствовавшихъ. Но не нужно забывать, что какъ украшеніе одежды колокольчики должны были быть малыми и почти беззвучными. Что касается происхожденія колокольчиковъ, то его напрасно ищутъ въ Египтѣ. Ни одинъ памятникъ египетскій не представляетъ ничего подобнаго. Но у другихъ народовъ Азіи этотъ обычай упоминается часто: цари Персидскіе обшивали погремушками свои одежды[38]; звонки носили жрецы сирійской богини[39], а у Китайцевъ съ незапамятныхъ временъ извѣстны даже большаго калибра колокола[40]. Такимъ образомъ колокольчики обязаны своимъ происхожденіемъ Азіи, и не Африкѣ и Европѣ.

Вообще мы должны сказать, что музыкальное искусство евреевъ временъ Моисея было очень низко, по крайней мѣрѣ, если судить по дошедшимъ до насъ свидѣтельствамъ, и ограничивалось только тимпаномъ и трубами, самыми немузыкальными инструментами, такъ что нужно удивляться иллюзіямъ авторовъ католическихъ церковныхъ исторій, которые въ промежутокъ времени отъ Іувала до Моисея видятъ такое совершенство музыки, какого нѣтъ въ настоящее время[41]. Затѣмъ странствованіе въ пустыни, среди самыхъ тяжкихъ обстоятельствъ, должно было произвести еще большую эстетическую одичалость евреевъ. Послѣ Моисея о музыкальныхъ орудіяхъ упоминается при взятіи Іерихона[42] и при сраженіи Гедеона съ мадіанитянами и амаликитянами[43]. Но какого рода была эта военная музыка, видно изъ того, что она исполняется разомъ на 300 трубахъ, по Флавію простыхъ рогахъ животныхъ[44]. Конечно, это были звуки нестройные, безъ взаимнаго отношенія между собою, charivari, поколебавше своимъ гуломъ стѣны, а не стройный концертъ. Такое несовершенство музыки этого времени, однакожъ, не помѣшало являться высокимъ лирическимъ изліяніямь въ пѣсняхъ; такова пѣснь Девворы[45], которую Гердеръ[46] сравниваетъ съ одами Пиндара. Подобно пѣсни Моисея, по переходѣ чрезъ море, и эта пѣсня, какъ видно изъ ея содержанія, имѣла искусственное исполненіе. Именно: ст. 1 говоритъ, что эту пѣснь воспѣли совмѣстно Деввора и Варакъ, между тѣмъ ст. 3 указываетъ одно лице, а ст. 7 одно лице Девворы. Итакъ Деввора и Баракъ раздѣлили исполненіе одной и той же пѣсни между собою. Далѣе ст. 12 прерываетъ соло Девворы хоромъ образовавшимся изъ народа[47], по всей вѣроятности состоявшимъ изъ двухъ частей мужеской и женской, изъ которыхъ первая дѣлаетъ обращеніе къ Вараку, а послѣдняя къ Девворѣ. Кромѣ того среди историческаго содержанія пѣсни такія общія приставки, какъ приставка къ 21 стиху: «попирай душа моя силу», по крайней мѣрѣ у грековъ, всегда предоставлялись хору. Нынѣшніе мазоретскіе акценты дѣлаютъ даже намекъ на разнообразіе исполненія части пѣсни, принадлежащій хору; именно первую часть 12 стиха, повторяющую въ двухъ своихъ половинахъ одно и тоже выраженіе, измѣняютъ по интонаціи такимъ образомъ:

По русски въ вольномъ переводѣ это можно передать:

Очевидно, что первая строка (milra) требуетъ болѣе скораго произношенія, чѣмъ вторая (millel). Очень естественно, что первая пѣлась высокимъ тономъ, вторая — низкимь. Далѣе, въ періодъ Судей упоминается еще игра на тимпанѣ дочери Іеѳфаевой и, какъ всегда, эта игра и здѣсь сопровождается пляскою[49]. Наконецъ, со времени Самуила пѣніе и музыка получаютъ особенное развитіе въ пророческихъ школахъ. Музыкальная игра считается средствомъ, возбуждающимъ религіозное настроеніе человѣка и настраивающимъ къ принятію божественнаго вдохновенія. Саулъ встрѣчаетъ на горѣ Божіей группу пророковъ поющихъ и пляшущихъ, которые и возвѣстили ему его близкое возвышеніе; этотъ хоръ пророковъ сопровождали невелъ и тимпанъ, флейта и кинноръ[50]. Такимъ же образомъ позже пророкъ Елисей требуетъ къ себѣ музыканта, прежде чѣмъ началъ отвѣчать на вопросъ царей іудейскаго и израильскаго[51].

Но особенно развитіе музыки у евреевъ видимъ во времена пророка Давида, имя котораго, какъ великаго композитора и музыканта, доселѣ произносится съ благоговѣніемь всѣми любителями музыки въ Малой Азіи и Египтѣ. Нѣкоторые напѣвы, инструменты и строи у восточныхъ музыкантовъ называются доселѣ именемъ царя Давида.

Своею первоначальною извѣстностію въ правленіе Саула Давидъ былъ обязанъ именно своей игрѣ на киннорѣ, ради которой онъ былъ призванъ во дворецъ для разсѣянія царя, страдавшаго припадками ипохондріи — болѣзни почти общей въ Палестинѣ въ древнее и настоящее время[52]. Такимъ образомъ евреи этого времени уже знали о могущественномъ вліяніи музыки на душу, и слѣдовательно музыка этого времени уже перестала быть однимъ возбудительнымъ средствомъ для пляски. Некоторые, напр., De-la-Fage, произвольно полагаютъ, что въ видахъ болѣзни нужно было чтобы Давидь игралъ предъ царемъ веселыя и плясовыя пѣсни; но гораздо уважительнѣе мнѣніе Флавія[53], что Давидъ выбиралъ для успокоенія царя священные гимны и пѣсни. По поводу появленія Давида съ кинноромъ во дворцѣ ставятъ множество вопросовъ, на которые можно отвѣчать только догадками: откуда узнали при дворѣ объ искусствѣ Давида играть на киннорѣ? почему остановились именно на немъ? кто былъ учителемъ Давида? и проч. Самое вѣроятное мнѣніе, что Давидъ основывался на элементарныхъ свѣденіяхъ о музыкѣ, какія были распространены въ народѣ и потомъ силою своего генія, пользуясь пастушескимъ досугомъ, развилъ эти свѣденія до замѣчательной для своего времени степени. По преданію, Давидъ самъ даже приготовлялъ музыкальные инструменты: Αι χειρες μου εποιησαν οργανον και οι δακτυλοι μου ηρμοσαν ψαλτηριον[54], что впрочемъ произвольно объясняетъ La Borde[55] въ томъ смыслѣ, что Давидъ былъ изобрѣтателемъ этихъ инструментовъ.

По вступленіи на престолъ, при перенесеніи ковчега изъ дома Авинадава въ домъ Аведдара, мы видимъ Давида во главѣ кортежа, сопровождаемаго киннорами, навлами, тимпанами, цитрами, кимвалами[56]. Если вѣрить раввинскому преданію, то кортежъ этотъ, раздѣленный на семь хоровъ, заключалъ въ себѣ 256 кинноровъ, 180 навловъ, 154 флейты, 120 трубъ, 60 паръ кимваловъ; затѣмъ не довольные этимъ числомъ, талмудисты прибавляютъ еще много другихъ инструментовъ; всего 764[57]. Если цифры здѣсь и преувеличены, то во всякомъ случаѣ разнообразіе инструментовъ, раздѣленіе труппы на отдѣльные хоры показываетъ уже значительный успѣхъ музыки. Флавій въ этомъ оркестрѣ различаетъ два рода игры и пѣнія: α) пѣніе Давидомъ нѣкоторыхъ древнихъ пѣсней предковъ подъ аккомпаниментъ струнныхъ орудій, и β) пѣніе вмѣстѣ съ звуками трубъ и литавръ. Послѣднее пѣніе сопровождалось пляскою, въ которой особенно былъ замѣтенъ самъ Давидъ съ своимъ любимымъ инструментомъ, привѣшеннымъ чрезъ плечо, танцовавшій изо всей силы. Въ этотъ день Давидъ въ первый разъ далъ своей композиціи псаломъ для исполненія Асафу[58].