В редких случаях обращённых в христианство родственники лишают погребения в родном селе. Проповедуя в тюрьмах мусульманам, пастор говорит им, что он тоже правоверный, покорный Богу, человек. Тюремное начальство охотно пускает пастора к мусульманам, учитывая угрозу создания в зонах «джамаатов» (разделения на «зелёных» (мусульман) и «чёрных» (так «мусульмане» называют православных за то, что они, по их мнению, искажают Писание)).
В Черкесске успеха в миссии добилась церковь пятидесятников «Божий ковчег». Пастор церкви Гарик Кургинян полагает, что нельзя идентифицировать себя с исламом и Кораном, несмотря на то что там говорится об Иисусе. Надо не учить христианской философии, а прямо говорить о вере: о том, чтобы оставить всё, взять крест и идти за Христом. Поэтому те, кто заигрывали с мусульманами, остались малочисленными, а в церкви «Божий Ковчег» много новообращённых мусульман. Клановость и родственные связи Кургинян также рассматривает с точки зрения положительного влияния на миссию. Гонения со стороны представителей родов есть, но надо стараться служить всей семье.
В Москве, если обратить одного человека, то все потом не придут, а на Кавказе, если происходит одно исцеление, то приходит ещё пятеро, а иногда и вся родня. Поэтому церковь и не разрушает родственную систему. В общине складывается система собственной клановости — общего братства. Карачаевцы, абазины легче идут в церковь, чем черкесы. Карачаевцы больше вспоминают свои христианские, аланские корни и традиции. Но и образованные черкесы интересуются христианством. Характерна ситуация, когда приходят «ваххабиты» и угрожают новообращённому христианину, а он им говорит — когда я был алкоголиком и наркоманом, вы мне не помогли, мне помогла церковь, и туда я буду ходить. Мусульманское население на Кавказе, как отмечает пастор, предназначено для христианской миссии протестантов, так как РПЦ формально не может работать среди народов Кавказа. При этом РПЦ активизировала свою работу с приходом епископа Пятигорского Феофилакта, стала применять евангельские методы, использовать национальные языки (в частности, на сайте епархии) [81].
Все церкви Северного Кавказа по-разному и в разной степени столкнулись с проблемой преодоления местных запретов и стереотипов, а также принципов, которые существуют у самих церквей.
Во-первых, это связано с пониманием национальной миссии. В Московском патриархате официально придерживаются представления о том, что каждому этносу в России соответствует своя религиозная традиция, и народы мусульманской культуры должны принадлежать исламу. Это своего рода «каноническая территория» народа, на которую другим религиям лучше не заходить. Таким образом, формально РПЦ вроде бы не должна иметь национальной миссии на Кавказе, хотя в реальности она существует. Приходы и епархии РПЦ, как и любая христианская церковь, по мере активизации своей социальной и культурной работы не могут не выходить за рамки «русской веры», как многие коренные народы России называют православие.
У протестантов есть другая проблема. Для них национальная миссия и привлечение местного населения — это естественная миссионерская задача. Однако баптистам и пятидесятникам как фундаменталистам в восприятии истинности Библии и оправдания «только верой» культура по существу не нужна, традиции напоминают либо об исламе, либо о язычестве (как у осетин и адыгских народов — кабардинцев). Протестанты часто отвергают традиции, помогают молодому поколению становится более похожим на молодёжь США или Западной Европы. Однако самые успешные протестантские церкви опровергают мнение о себе как об «антикультурных», потому что они так или иначе построены на национальной культурной миссии. Эта миссия включает элементы одежды, музыки, обычаев в церковную жизнь. Православные вслед за протестантами стали к концу 2010-х гг. использовать национальные языки в богослужении, распространять Евангелия на родных языках народов Кавказа.
Во-вторых, миссия у всех церквей связана с преодолением родовых и клановых связей. Православное духовенство не афиширует обращение местного населения в христианство (кроме открытой миссии в Северной Осетии), протестантские пасторы рискуют жизнью, но проповедуют. В разных конфессиях появляются тайные верующие, которые не говорят о своей вере публично. Периодически миссионеры сталкиваются с враждебностью со стороны исламских радикалов, которые не раз захватывали в заложники евангелистов (граждан США) в Чечне и Дагестане в конце 1990-х гг.
В 2000-е гг. самой яркой и миссионерски активной была церковь пятидесятников «Осанна» в Махачкале. Её пастор Артур Сулейманов стал одним из первооткрывателей миссии среди мусульман (в основном, местных народностей — лакцев и аварцев). С начала деятельности церкви «Осанна» почти каждое воскресенье на служения приходили мусульмане и пытались сорвать собрание. Учащиеся исламских учебных заведений проводили антиевангелизацию. Национальную проблему в церкви решали с помощью грамотной работы с родственниками уверовавших дагестанцев. Некоторых неофитов выгоняли из дома, многим угрожали, но в церкви новообращённым говорили, что они должны ещё больше любить своих родственников. Конфликты часто выливались во встречи пастора Артура Сулейманова с родственниками, которые начинали возмущаться и угрожать, но пастор занимал миролюбивую позицию. И нередко сами возмущённые родственники становятся членами церкви «Осанна».
На юге Дагестана успешной была миссия норвежского проповедника Рика Фьосна среди другого народа — лезгин. На рубеже 2000-х гг. несколько проповедников в деревнях было убито. В 2010 г. после богослужения у своей церкви был застрелен сам пастор Артур Сулейманов (предположительно радикальным исламистом). Однако евангельская церковь продолжила своё существование. После этого никаких столкновений в республике уже не было.
Одной из последних антихристианских акций радикалов стала атака на храм в Чечне. В мае 2018 г. террористы попытались захватить заложников в православной церкви Архангела Михаила в Грозном, но были уничтожены. Сам храм РПЦ в столице Чечни был построен заново (после разрушения во время войны в 1990-е гг.) в 2009 г. усилиями главы Чечни Рамзана Кадырова.
Несмотря на трудности, Северный Кавказ — пример возникновения новых христианских церквей на основе традиций христианства, которые уже были утрачены, как в Кабардино-Балкарии. Уникальная ситуация сложилась в Северной Осетии, где христианство развивается одновременно с появлением националистов-язычников, рассматривающих многие храмовые комплексы как свои святилища и даже устраивающих нападения на древние храмы [82]. Новым стало то, что православные, протестанты, католики своей проповедью разрушают многие табу, которые ранее казались непреодолимыми (возможность изменения веры, выход за рамки родовых традиций, противопоставление своей веры родственным связям, отказ от полуязыческих традиций прошлого (например, у осетин и адыгов)). Христианство не только преодолевает клановые традиции, но и борется с советским предубеждением против религии как таковой и против агрессивного радикализма под исламским флагом (противопоставляя ему столь же сознательных и мотивированных верующих, но уже христиан).
Наряду с протестантизмом, развитие Православной церкви на Северном Кавказе в 2010-е гг. помогает увидеть в «чистом» виде особенности демократизации и социализации православия, происходящие и по России в целом. Социальная активность и формирование реальных общин постепенно делают РПЦ значимой общественной силой, духовенство приветствует творческие инициативы прихожан, христианская миссия пробивает себе путь сквозь идеологические
