стереотипы, межконфессиональный диалог ломает сложившиеся представления о «традиционных религиях», среди которых политики и чиновники обычно не упоминают протестантов и католиков. Безусловно, новая христианизация Северного Кавказа стала важным фактором укрепления гражданского общества в регионе, очагом европейской культуры, обогащённой национальными традициями. Этот феномен может преподнести много замечательных сюрпризов, открыть новых местных лидеров и новые миссии, и именно укрепление этой миссии способно предотвратить новые войны и конфликты на Северном Кавказе.
Глава 5. Самоопределение ислама в Крыму после воссоединения с Россией
После распада Советского Союза ислам на Крымском полуострове по существу развивался с чистого листа. Несмотря на богатые исторические традиции и распространение этой религии в Крыму (активная исламизация началась с XIII в.), появление мусульманской интеллигенции и просвещённого ислама на рубеже XIX-XX вв., связанного с именем идеолога джадидизма и новометодных школ Исмаила Гаспринского (Гаспарлы) (1851—1914), большевистская атеизация населения, а главное, депортация в 1944 г. народа — носителя ислама — крымских татар — не только прервали, но и почти уничтожили исламскую традицию в регионе.
С 1991 по 2014 гг. возрождение традиционного ислама происходило в тесном взаимодействии с развитием национального движения и при одновременном росте новых миссионерских организаций, представители которых приезжали на полуостров из арабских стран и Турции [83]. Законодательство Украины не ограничивало деятельность ни официально признанного Духовного управления мусульман Крыма (ДУМК), ни отдельных групп и течений. Духовное управление мусульман позиционировало себя как носителя «традиционного ислама», терпимого к различным проявлениям салафизма в общинах. Конфликты у «традиционных» мусульман возникали в основном с последователями движения «Хизб ут-Тахрир» [84]. Первоочередными задачами крымско-татарского народа в лице Меджлиса, оказывавшего влияние на ДУМК, были приобретение политического влияния и экономическое обустройство в Крыму, включая «самозахваты» и узаконивание земель. Интересы самой сильной части крымско-татарского движения в лице лидеров Меджлиса фактически подменяли собой интересы и задачи Духовного управления мусульман. В прессе духовное управление часто называли «карманным Муфтиятом» или «отделом при Меджлисе». В результате, по признанию многих представителей крымской интеллигенции, полноценного национального возрождения после возвращения татарского народа на полуостров не произошло, а религиозное развитие не было столь активным. Ислам, как и во многих регионах постсоветского пространства, остался почти исключительно частью культурной самоидентификации народа [85]. Различные исламские инициативы стали бурно развиваться лишь со второй половины 2000-х гг.
Присоединение Крыма к России разделило национальное и религиозное движения, поставив религиозный фактор на первое место и сделав Духовное управление мусульман самостоятельным религиозно-политическим субъектом взаимоотношений с властью и обществом. Вместе с тем более жёсткое российское законодательство о религии, нормы регистрации и регулирования миссионерской деятельности лишили мусульман и их лидеров того демократического поля свободы религии, которое существовало при Украине. Однако эти обстоятельства также способствовали усилению религиозного фактора в политике, поскольку религия в данном случае стала удобной опосредованной формой для отстаивания национальных и политических интересов.
Развитие ислама в Крыму до 2014 г. было освещено в целом ряде сборников и монографий — их авторы подчёркивают постепенный рост уровня мусульманского образования, роли ислама в повседневной жизни [86]. Противоречия, ожидания и страхи после установления российской власти на полуострове Крым в 2014 г. были, в частности, проанализированы в статьях Э. Муратовой, Д. Мухетдинова и А. Хабутдинова [87].
По словам Муратовой, в обстановке растерянности большинства мусульман и конфликта внутри Меджлиса [88] стали возможными несколько вариантов развития ситуации.
Первый, оптимистический, предполагал постепенную адаптацию крымских татар к новым реалиям и успешную интеграцию мусульманских лидеров в российскую исламскую среду, но требовал решения проблем крымско-татарского народа и исходил из того, что оппозиционеры эмигрируют из Крыма. Второй, пессимистический, подразумевал поляризацию крымского общества и нарастание протестных (радикальных) настроений среди мусульман. Третий, реалистический, предполагал консервацию на определённый срок нынешней ситуации, при которой сохранялось бы разделение общества на сторонников и противников изменения статуса Крыма, а «точечное» давление силовиков не провоцировало бы массовую радикализацию мусульман [89].
По словам Д. Мухетдинова, интеграция мусульман Крыма в российское исламское пространство в определённой степени стала неизбежна, несмотря на то что российские и украинские власти не приветствовали тесные связи Крыма с исламом в Татарстане, представленном в ДУМ РФ и ДУМ Татарстана. Контакты духовных управлений после 2014 г. открыли новые возможности для совместного развития религиозной жизни и культурных традиций [90].
Представленные в данной главе материалы основаны на полевых социологических исследованиях религиозной жизни, проведённых в Крыму в 2016 г. [91] Было взято около 50 экспертных интервью у представителей органов власти, отвечавших за религиозную политику, представителей Духовного управления мусульман Крыма, отдельных мусульманских общин и движений, лидеров национальных организаций, журналистов, местных социологов, историков и музейных работников, священников и пасторов разных христианских конфессий, караимов.
Глава отражает общее понимание ситуации автором на базе интервью, основанных на социально-антропологическом подходе, предполагающем использование метода развёрнутых бесед с респондентами. Итоги таких бесед складываются в «насыщенное описание» (определение социолога К. Гирца) [92]. На примере исследования мусульманских организаций в Крыму хорошо видна сложность процесса переформатирования религиозной жизни и национального движения. В центре анализа — культурная и общественно-политическая роль ислама и религиозная политика властей в Крыму после 2014 г. на фоне российско-украинского кризиса, а также исламские организации в их взаимосвязи с властными структурами и национальным движением.
Ислам и национальное движение
Сохранение и укрепление крымско-татарского народа после переселения на родину в постсоветский период стали приоритетными для национального движения, представленного Курултаем и Меджлисом крымско-татарского народа. Меджлис был образован в 1991 г., а Духовное управление мусульман Крыма — в 1992 г. Ислам как религия через лидеров и общины ДУМК лишь в 2000-е гг. стал фактором, консолидирующим крымских татар на фоне других исламских движений, начавших появляться в Крыму. При этом национальное движение смотрело на религиозных лидеров как на подчинённую себе силу, а ислам рассматривался только в контексте крымско-татарского вопроса на Украине.
До 2014 г. 90% мусульманских общин Украины было сосредоточено в Крыму. По опросам Центра Разумкова, в 2011 г. 18% тех, кто назвал себя мусульманами, каждый день исполняли религиозные обряды. При этом почти 100% мусульман Крыма — крымские татары (в 2011 г. они составляли 12% населения полуострова). Укоренённость народа в исламской традиции очевидна. Уровень религиозности среди крымских татар соответствовал и даже превышал средний общеевропейский уровень практикующих верующих в РФ и странах ЕС [93]. По данным ДУМК, около 10% крымских татар регулярно посещают мечеть и выполняют пятикратные намазы, около 30% ходят в мечеть по пятницам и около 60% — по праздникам.
21 апреля 2014 г. был подписан Указ Президента РФ №268 «О мерах по реабилитации армянского, болгарского, греческого, крымско-татарского и немецкого народов и государственной поддержке их возрождения и развития». Удивительно, но при Украине
