Посмотрите, что произойдет, если вы столь радикально отделите мир Бога от нашего мира. Если вы (подобно многим древним философам) живете достаточно благополучно и у вас есть хороший дом, много пищи и вина, а также рабы, которые о вас заботятся, вы можете игнорировать далеких богов и жить в свое удовольствие. Однако если, как великое большинство населения, вы живете в жестоком мире и катитесь к нищете, вам было бы легко поверить, что этот мир мрачен, мерзок и порочен по своей сути и что разумный человек будет стремиться отсюда убежать — либо, опять же, через смерть, либо с помощью супердуховности, которая позволит вам наслаждаться тайным блаженством здесь и сейчас и надеяться на лучшее после смерти. Именно отсюда родилась философия, которую сегодня называют широким термином «гностицизм». Нам еще предстоит о ней поговорить.
Отделение сферы Бога от сферы человека, начатое Эпикуром, когда существует далекий Бог, которого можно уважать, но который не собирается вмешиваться в нашу жизнь, в XVIII веке стало важнейшим принципом жизни западного мира (соответствующее движение носило название «деизм») и во многом остается таковым и сегодня. Фактически многие западные люди, говоря о «Боге» или «небе», подразумевают, что говорят о таком существе и таком месте, которые — если они вообще существуют — находятся от нас слишком далеко и не имеют прямого отношения к нашей жизни. Вот почему человек может сказать, что он верит в Бога, и здесь же добавить, что он не ходит в церковь, не молится и вообще редко задумывается о Боге, разве что на Рождество. И такого человека мне не в чем обвинить. Если бы я верил в далекого холодного Бога, я бы тоже не смог воскресным утром вылезти ради него из моей теплой постели.
И самая главная проблема сторонников эпикурейства в Античном мире или деизма в современном заключается в том, что им приходится затыкать уши, дабы не слышать тот отзвук голоса, о котором мы говорили. Разумеется, это не слишком сложно в современном деловом и шумном мире. Это легко получается у человека, который сидит перед экраном телевизора, слушая музыку в наушниках, и одной рукой посылает по мобильнику SMS–ки, а в другой держит чашку с кофе… Современному человеку несложно стать эпикурейцем. Но стоит выключить все электронные устройства, почитать книгу, выйти и поглядеть на ночное небо — и здесь нас подстерегают неожиданности: мы можем задуматься о третьем варианте ответа на наш вопрос.
* * *
В классическом иудаизме и христианстве мы найдем третий вариант ответа. Небо и земля — разные реальности. Но между ними нет непроходимой пропасти. Они пересекаются, и у них множество разных точек соприкосновения. Этот ответ, на фоне ясности пантеизма и деизма, может сначала показаться слишком сложным, но нам не следует здесь бояться сложности. Ее следует ожидать, если мы помним о многообразных парадоксах жизни человека, которые мы рассматривали в предыдущих главах. Допустим, кто–то прочел все комедии Шекспира и считает, что в совершенстве познал этого классика. Однако затем кто–то приносит ему и другие пьесы Шекспира — трагедии и исторические драмы, — а также томик его поэзии, и здесь человек теряется перед лицом запутанной и слишком сложной реальности. Тем не менее он на самом деле стал лучше, а не хуже понимать Шекспира.
Нечто подобное происходит с нами, когда мы переходим от древних или современных философских систем неиудейского мира к Ветхому Завету и миру представлений Древнего Израиля — именно этот мир представлений остается основой жизни двух сестер, пути которых разошлись: иудаизма и христианства (в меньшей степени это относится к исламу). Ветхий Завет постоянно утверждает, что Бог обитает на небе, а мы живем на земле. Но при этом Священное Писание снова и снова объясняет, как две эти сферы пересекаются, а потому можно увидеть, услышать и понять, что Бог присутствует и на земле.
Такое удивительное присутствие вплетено в сюжет многих библейских повествований. Авраам регулярно встречается с Богом. Иаков видит лестницу, соединяющую небо и землю, по которой спускаются и подымаются ангелы. Моисей, увидев неопалимую купину, внезапно понимает, что стоит на священной земле — иными словами, на месте пересечения неба и земли. Затем, когда Моисей выводит израильтян из Египта, Бог идет перед ними в облачном столпе днем и в огненном столпе ночью. Бог является Моисею на горе Синай и дает ему Закон. И затем Бог продолжает — порой как бы неохотно, потому что израильтяне ведут себя крайне недостойно — вести их в Землю обетованную. Значительная часть Книги Исхода посвящена (что нас удивляет, после того как мы прочитали стремительно развертывающееся повествование первой половины книги) описанию переносного святилища, в котором Бог пребывал посреди своего народа. Оно получило красноречивое название «скиния собрания», и в этом месте как бы собирались для встречи небо и земля.
Древние израильтяне, думая о пересечении неба и земли, в первую очередь вспоминали Иерусалимский храм. Когда они только начали жить в Земле обетованной, знаком присутствия Бога для них был «ковчег завета» — деревянный короб, в котором хранились каменные скрижали с заповедями и другие священные предметы. Ковчег находился сначала в священной палатке. Но когда Давид сделал Иерусалим столицей своего царства, политическим центром жизни всего народа, он захотел создать нечто новое (этот замысел осуществил его сын Соломон): построить великий храм, единое святилище для всего народа, место, где Бог Израилев будет обитать во веки веков.
И с момента построения Храма на горе Сион в Иерусалиме Древний Израиль стал видеть в нем то уникальное место, где небо встречается с землей. «Ибо избрал Господь Сион, возжелал его в жилище Себе. «Это покой Мой на веки: здесь вселюсь, ибо Я возжелал его» (Пс 131:13–14). И когда Бог Израилев благословляет свой народ, Он делает это с горы Сион. А когда иудеи находятся далеко от родины, они поворачиваются в сторону Храма во время молитвы. И когда паломники приходили в Иерусалим и направлялись в Храм, чтобы поклониться и принести жертвы Богу, они не думали, что как бы восходят на небо. Они считали, что пришли в то место, где небо и земля соприкасаются и взаимодействуют.
Именно такое понимание взаимодействия неба с землей и того, что Бог может присутствовать на земле, не покидая небес, лежит в основе как иудейского, так и христианского богословия. Многие недоразумения начинаются именно с этого положения. Если вы попытаетесь осмыслить основы христианства, оставаясь в рамках иной картины (скажем, в рамках первого или второго варианта ответов), христианство покажется вам странным, нелепым или даже внутренне противоречивым. Но поместите их в нужный контекст, и они наполнятся смыслом.
Представление о небе и земле как о самостоятельных, но таинственным образом пересекающихся мирах позволяет объяснить некоторые явления в жизни и мышлении древних израильтян и первых христиан, которые иначе могут показаться загадкой. Можно взять, например, веру в сотворение мира в сочетании с мыслью о том, что Бог продолжает действовать на земле.
Для пантеиста Бог и мир — это по сути одно и то же; можно сказать, что мир для него является как бы самовыражением Бога. Деист может верить в то, что наш мир создан Богом или богами, но он думает, что божественное никак не взаимодействует с человеческим. Бог деизма не захотел бы «вмешиваться» в дела тварного мира, это было бы неразумным желанием и путаницей в категориях. Но для древнего иудея или христианина первых веков творение мира было свободным проявлением Божьей могущественной любви. Единый истинный Бог создал мир, отличный от самого Бога, потому что именно так поступает любовь. А после создания мира Бог поддерживает с ним тесные, близкие и динамичные взаимоотношения, хотя Бог не содержится в мире и не содержит его в себе. И говоря о действиях Бога в мире, о действиях, если хотите, неба на земле — а христиане вспоминают о них всякий раз, как читают молитву Отче наш, — мы говорим не о метафизической нелепице и не о «чуде», понимаемом как случайное вмешательство чужеродной («сверхъестественной»?) силы в земные дела, но мы говорим о любящем Творце, действующем в недрах своего творения, которое никогда не оставалось без знаков Его присутствия. При этом мы говорим о таких действиях, которые должны оставлять после себя эхо — отзвуки голоса.
А в частности, этот Бог со всей серьезностью относится к тому факту, что Его любимое творение испортилось, взбунтовалось и страдает от последствий этого. Как мы видели, пантеист не в силах справиться с этим положением. И даже в рамках панентеизма довольно трудно серьезно рассматривать радикальную природу зла, не говоря уже о том, что с этим злом намерен сделать благой Бог. Если мы заговорим о Боге деизма, то в ответ можно только пожать плечами: если мир погружен в хаос, почему это должно беспокоить Бога? Не должны ли мы решать эти наши проблемы сами? Многие распространенные заблуждения христиан коренятся именно здесь, они представляют собой попытку построить христианскую веру на фундаменте деизма. И тогда люди рассказывают историю о далеком и суровом Боге, который внезапно решил помочь людям и послал к ним своего Сына, чтобы тот научил нас убегать из этого мира и жить с Богом, а затем приговорил Сына к жестокой казни, чтобы удовлетворить какие–то весьма загадочные и довольно случайные требования справедливости.
