Ознакомительная версия.
В Моаве материалы персидского периода скромны, в Эдоме же, напротив, многообразны и значительны: архитектурные комплексы (Боера), меднорудные разработки (Срейнан), клинописные таблички времени ахеменидских царей, греческая керамика и монеты, финикийские остраконы. Ясно, что Аммон и Моав в персидский период процветали (Stern 2001, р. 459).
Рассмотрим теперь важнейшие группы объектов и артефактов. Археология помогла пополнить фонд письменных источников, до сих пор крайне скудный (обзор см.: Stern 2001)[28]. Существенное значение для истории империи Ахеменидов всегда имела эпиграфика. Надписи Дария I на востоке страны (Бехистун, Персеполис, Сузы) осветили ее административную систему; надписи сидонских и библских царей кон. VI–V вв. до н. э. (в том числе на саркофагах Эшнунны) дали сведения об устройстве палестинско-финикийского побережья в персидский период; из египетских источников важны обширные собрания папирусов, прежде всего коллекция из арамейской колонии в Элефантине V в. до н. э. (включает несколько сот копий с писем, посланных правителям Иудеи и Самарии в годы антиперсидских восстаний в Египте), архив ахеменидского сатрапа Арзамеса, правившего Египтом в кон. V в. до н. э. (в нем нет документов, прямо касающихся Палестины, но зато освещена общая административная структура провинций) и архив с серией арамейских документов V в. до н. э., открытый в Гермополисе. Их информацию дополняют надписи на каменных стелах Саккара и Ассуана.
Особое значение имеют документы, находимые в самой Палестине. Их довольно много, но ни один не написан на персидском языке или персидским письмом, хотя все они относятся к персидскому периоду и свидетельствуют об оживлении международных связей: на основных путях (прибрежная равнина, Эдом, Тель эн-Насбех/Мицпа) найдены таблички с клинописными нововавилонскими надписями; надписи египетских фараонов Неферита I (399–393 гг. до н. э.) и Ахориса (393–380 гг. до н. э.) в Гезере и Акке говорят о походах египтян на Палестину. Многие надписи сделаны на местных языках, в основном на арамейском, но также на финикийском и древнееврейском. В пещерах близ Иерихона найдены целые арамейские архивы IV в., один из которых, возможно, связан с антиперсидским восстанием (Stern 2001, р. 363), а другие – с беженцами, скрывавшимися в пещерах (подробнее см. в след, главе).
Повседневную жизнь всесторонне освещают многочисленные надписи на остраконах, встречающиеся по всей территории Палестины (хотя в Самарии, Иудее и северных городах их меньше)[29]. Они тоже написаны в основном по-арамейски, но есть и финикийские, и на других местных языках. Очень информативны надписи из западной Эдумеи, касающиеся земледелия и садоводства (только одна имеет официальный финансовый характер, но относится ко второй половине IV в. до н. э.: Stern 2001, р. 364). Остраконы есть также в долине Иордана и в Трансиордании[30].
К этому надо прибавить сотни оттисков печатей персидских чиновников (некоторые с их именами) на ручках сосудов и буллах (подвесных печатях), и тысячи монет, отчеканенных правителями провинций Иудеи, Самарии, Ашдода и Газы (их надписи включают названия городов, имена правителей, жрецов, чиновников). Все это значительно расширяет знание о персидском периоде, особенно о политической организации, персональном составе администрации, характере заселения конкретных регионов, религиозном и культурном взаимодействии.
Интересно, что среди надписей персидского периода в Палестине практически нет греческих[31]. Исключение составляют памятники северной части побережья (Сидон, Сарепта, Кабри, Акко, Дор), где греческие надписи (в основном посвящения местным божествам), выполненные кипрским архаическим письмом, все же встречены. Таким письмом могли пользоваться греческие торговцы и наемники, присутствие которых в Палестине персидского периода документировано и другими материальными свидетельств ами[32].
Признаки архитектурных влияний в персидский период в Палестине крайне ограничены, что не может не вызывать недоумения, поскольку и в Персии, и в тесно связанной с ней Греции были достигнуты широко известные успехи в развитии градостроительства (довольно будет вспомнить труды Гипподама из Милета). Отчасти это объяснимо нашествиями, следовавшими с конца периода Иудейского царства и приведших к отливу населения из городов, сокращению урбанистической активности и оставлению ряда теллей, на которые вернутся только в эллинистический и римский периоды.
Впрочем, археологические данные пока неполны: на теллях, где развивалась жизнь в персидский период, его слои часто перекрыты более поздними дворцами и крепостями, и удачные раскопки могут скорректировать эти представления. На прибрежной равнине, например, открыт ряд поселений, спланированных по гипподамовой системе и включавших, помимо правильных жилых блоков, общественные и культовые зоны. Выразительные примеры такой планировки – Тель Нахария, Акко, Шикмон, Тель Мекадим, Ашдод, Тель эль-Хези, Ашкелон и, особенно, Дор.
В Доре большой жилой район перестроили, в точности следуя ортогональному плану. Его застройка продуманно сочетает небольшие жилые дома одинакового плана с серией больших складов и мастерских (длина до 20 м при сохранившейся высоте стен более 2 м); выявлены целые улицы, обрамленные фасадами жилых домов, магазинов, мастерских с оборудованием для производства тканей и окраской их в пурпур. Новая планировка Дора сочеталась с новой строительной технологией, имеющей персидские корни: был применен характерный для персидской архитектуры метод кладки, так называемая структура «блок и бут» (англ, «pier-and-rubble»), при которой высокие монолитные каменные опоры сочетались с плотно уложенным каменным же заполнением между ними (весьма совершенный вариант «панцирной кладки»). Планировка и постройки сохраняли свою структуру до эллинистического периода включительно (древнейшие полы Дора относят к кон. VI в. до н. э.). В то же время, в планировке Дора, как предшествующей появлению системы Гипподама, можно видеть один из ее прототипов или ранних образцов (Stern 2001, р. 464).
Здания персидского периода, вне зависимости от частного или общественного характера, поражают единообразием плана, известного как «дом с открытым двором» и повторяющим схему упомянутых выше крепостей, появившихся при ассирийской оккупации. Он доминировал вплоть до персидского периода почти без изменений, следуя традиции, возникшей и сохранявшейся в Месопотамии. Отклонения от него единичны – например, два крыла «резиденции правителя» в Лахише. План этой «резиденции» И. Ахарони трактует как сочетание сирийской традиции с ассирийской: подобные комбинации характерны для провинциальных персидских дворцов. И все же, точных повторений ахеменидских царских дворцов в Палестине пока не найдено (Stern 2001, р. 406).
Для истории возрождения архитектуры после вавилонского разгрома показательны фортификационные работы персидского периода в городах Побережья, в долине Шфелы (Мегиддо, Тель Мекадим, Яффа, Дор), в Самарии, Иудее (Иерусалим, Мицпа, Лахиш) и Трансиордании. Многие из них – просто реставрация укреплений эпохи Иудейского царства, стены наследуют их план и строительную технику, включая два основных типа – казематный и с чередующимися выступами и нишами – сложившиеся в Финикии и Палестине еще на рубеже II–I тыс. до н. э. (Yadin 1963; Kenyon 1979, ρ. 244; Mazar 1990, p. 404; Мерперт 2000, с. 248). Такая долгая, до персидского периода включительно, преемственность очень четко выражена именно в Доре, где сохранилась даже конструкция двухкамерных ворот, но, наряду с этим, была создана еще одна внешняя линия из стоявших вплотную друг к другу построек с мощными наружными стенами. Кладка продолжала древнюю финикийскую традицию чередования продольно и поперечно выложенных камней. Финикийские корни имеют и различные виды панцирной кладки (в том числе закладка камня в интервалы между большими каменными монолитами).
В IV в. до н. э. началась более активная замена господствовавших с нач. I тыс. типов укреплений крепостями на вершинах холмов, с традиционным для Месопотамии планом – открытый двор, обрамленный постройками. Такие крепости ставили на самых значительных торговых путях. Комплекс ворот с боковыми камерами, несколько веков игравший столь значительную роль в обороне, в прибрежных городах (Дор) и в Мегиддо сохранялся вплоть до начала эллинистического периода (на центральном нагорье они найдены лишь в Лахише и, возможно, в Иерусалиме). Затем он окончательно сменился традиционными греческими конструкциями.
Здесь следует вспомнить и о восстановлении укреплений Иерусалима, существенно разрушенных Навуходоносором. Библия сообщает имя возглавлявшего эти работы доверенного лица Артаксеркса, Неемия, в книге которого приводятся основные сведения о них, начиная с прибытия в Иерусалим и осмотра руин, заготовки материалов и преодоления сопротивления со стороны самарян – до организации работ и списка руководителей с указания подведомственных им конкретных участков (Неем 2, 6 и ел; 3, 1–32) и точного срока работ – 52 дня (Неем 6, 15). Особо подчеркнута тяжесть условий, усиленная, фактически, военным положением и постоянной опасностью нападений аравитян, аммонитов и прочих неприятелей (Неем 4, 17). Книга Неемии (как и Ездры) носит характер хроники, протокольных записей происходящих событий, и в силу этого достаточно информативна. Но идентифицировать перечисленные в ней участки трудно – их ориентиры, в том числе названия ряда ворот, утрачены. Считается наиболее вероятным, что речь идет о так называемой «второй стене», усилившей южную линию укреплений периода Единого царства и построенную, как думают, в VII в. до н. э., при царях Езекии и Манассии. Идентификация ее вызвала длительную дискуссию, начавшуюся в последней четверти XIX в. и не завершенную до наших дней[33]. «Вторая стена», восстановленная Неемией по южной линии традиционного плана городских стен, сходилась на востоке с древнейшей их частью, что может свидетельствовать об известной преемственности традиций, тем более, что этот вывод подтверждают данные большинства памятников персидского периода.
Ознакомительная версия.
