отождествлялись, и наличие этой древней связи сделало возможным полное слияние в Риме этих двух персонажей, на самом деле очень разных. Обнаруженная в Остии мраморная статуя изображает Аттиса с лунным полумесяцем, который является характерным атрибутом Мена. Поглощение им «тирана» второстепенных регионов должно было привести к превращению идейского пастуха в господина преисподней, и эта функция объединилась с ролью родоначальника воскресения, которая ему уже принадлежала.
Второй его титул выявляет еще оно влияние. Одна римская надпись посвящена Аттису Всевышнему, ’Άττει ύψίστω {90}. Этот эпитет очень знаменателен. В Малой Азии наименование «Гипсистос» употреблялось для обозначения Бога Израилева {91}. Образовалось немало языческих общин, которые, не признавая обязательности для себя всех обычаев синагоги, тем не менее, оказывали исключительное поклонение Всевышнему, Верховному Богу, Вечному Богу, Богу Творцу, которого должны чтить все смертные. Так же видел супруга Кибелы и автор посвящения, так как далее следует: «Тебе, который содержит и сохраняет в себе все вещи» {92}. Надо ли в таком случае полагать, что иудейский монотеизм оказал какое-то влияние на мистерии Великой Матери? Этого никак нельзя исключить. Мы знаем о многочисленных еврейских колониях, основанных во Фригии Селевкидами, известно и то, что в ссылке израильтяне шли на уступки, с тем чтобы примирить свою родовую религию с верованиями язычников, среди которых они жили. Возможно, и жречество Пессинунта в свою очередь испытало на себе влияние библейской теологии. При империи Кибела и Аттис стали по преимуществу «всемогущими» (omnipotentes) богами, и трудно не увидеть в этом новом представлении отпечаток семитских или христианских доктрин, но, скорее всего, семитских {93}.
Есть вопрос еще более неясный, нежели тот, которого мы здесь касаемся: каким могло быть влияние иудаизма на мистерии в александрийскую эпоху? Нередко прилагаются усилия, с тем чтобы установить воздействие языческих верований на евреев, и уже показано, каким образом произошла эллинизация израильского монотеизма в Александрии, как проповедь иудаизма собирала вокруг синагог прозелитов, которые хотя и без соблюдения всех предписаний Моисеева закона, тем не менее чтили единого Бога. Но никто не искал и не находил ответа на вопрос, в какой степени видоизменилось язычество в результате вливания библейских идей. Эта метаморфоза была в какой-то мере неизбежной. По всему бассейну Средиземного моря было рассеяно так много еврейских колоний, и они долго были преисполнены столь горячего духа прозелитизма, что неизбежно должны были сообщить какие-то из своих представлений идолопоклонникам, которые их окружали. Магические тексты — почти единственные оригинальные письменные документы язычества, которыми мы располагаем, — являют нам смешение еврейской теологии с верованиями других племен. В них имена Яхве, Саваоф или ангелов часто встречаются рядом с именами египетских или греческих божеств. И, в частности, в Малой Азии, где израильтяне составляли значительную и влиятельную часть населения, не могло не произойти взаимного проникновения древних местных традиций и религии пришельцев, прибывших из-за Тавра.
Это же смешение определенно имело место в мистериях, очень близких к культу Аттиса, в центре которых стоял бог, которого часто с ним отождествляли, Сабазий, фригийский Юпитер или Дионис {94}. Согласно рискованной этимологии, восходящей к эллинистической эпохе, это древнее божество фрако-фригийских племен отождествлялось с «Яхве Зебаофом», Богом арамеев и Библии. Κύριος Σαβαώθ Семидесяти толковников рассматривалось как эквивалент варварского κύριος Σαβάζιος. Он-то и почитался как Всевышний Господь, всемогущий и святой. Всегда бытовавшие в мистериях очистительные церемонии, посредством которых, как полагали, можно было смыть родовые грехи, осквернявшие, согласно примитивному представлению, все потомство согрешившего предка, навлекая на него гнев неба, в новом понимании могли рассматриваться как способ освобождения от первородного греха, которым запятнало человечество преслушание Адама. Сабазиане следовали обычаю по обету освящать руки, при этом три вытянутых первых пальца образовывали литургический жест благословения — benedictio latina римской Церкви, — который, вероятно, был заимствован через евреев из ритуала семитских храмов. Посвященные верили, совершенно так же как евреи, что после смерти добрый ангел (angelus bonus) препроводит их на пир блаженных, вечные радости которого на земле предвозвещает литургическая трапеза. Изображение этого загробного пира можно видеть на фреске, украшающей могилу жреца сабазиан, Винцентия, который был погребен в христианских катакомбах Претекстата, что странно, причем никакого удовлетворительного объяснения этому не предложено. Не вызывает сомнения то, что он принадлежал к иудео-языческой секте, которая привлекала к своим мистическим церемониям неофитов из всех народов. Разве и сама Церковь не представляла собой тайного союза, порожденного синагогой, но отдельного от нее, объединявшего в одной общине язычников и сыновей Израиля?
Таким образом, если влияние иудаизма на культ Сабазия не вызывает сомнения, то не менее правдоподобным выглядит и то, что его испытал и культ Кибелы, хотя в данном случае мы не можем выявить его с такой определенностью. Но последний получил семена новшества не только в Палестине, он глубоко видоизменился, соприкоснувшись с богами более удаленной страны, Персии. В древней религии Ахеменидов Митра, божество света, имел своей супругой Анахиту, богиню живительных вод. В Малой Азии она была отождествлена с плодородной Великой Матерью, почитаемой по всему полуострову {95}, и, когда в конце I в. н.э. митраистские мистерии распространились в латинских провинциях, их приверженцы строили свои священные крипты под сенью храмов Magna Mater. Две религии вошли в тесное общение на всем пространстве империи. Заручившись благоволением фригийских жрецов, поклонники Митры приобрели, мы уже видели почему, поддержку официального института и разделили с ним то покровительство, которое оказывало ему государство. К тому же в тайных церемониях персидского богослужения, по крайней мере на Западе, могли участвовать только мужчины; а значит, для полноты к ним необходимо было присоединить другие мистерии, куда допускались бы и женщины. И культ Кибелы радушно принял жен и дочерей митраистов.
Для древнего культа из Пессинунта этот союз имел последствия еще более серьезные, чем частичное вливание иудаистских верований. Восприняв некоторые представления маздеизма, его теология приобрела более глубокий смысл и поднялась на неведомую до той поры высоту.
Очень возможно, что именно с этим изменением связано введение в ритуал Magna Mater taurobolium (тавроболии), жертвоприношения тельца, которое стало практиковаться начиная с середины II века. В чем состояло это жертвоприношение, нам известно из описания, оставленного Пруденцием {96}, который, безусловно, видел его своими глазами. Прячась в яме, мист собирал кровь быка, которому перерезали горло прямо над ним на помосте с просветами. «Сквозь множество прорезей, проделанных в дереве, говорит поэт, кровавая роса стекала в яму. Посвященный подставлял голо ву под каждую падавшую каплю, принимая их на свою одежду и тело, которые ими пропитывались. Он откидывался назад, чтобы они окропили его щеки, уши, губы
