Половцы знали дорогу. Дорога петляла между холмами, дикими виноградниками, где зеленые гроздья кислели, еще не налившись медового сока, вброд переходили узкие речки Бельбек или Альму, речки не речки, так, в эту пору скорее ручьи. Ручьи то ручьи, но половцы знали, что в зимнюю пору, когда полноводны потоки, эти речушки превращались в бурные сели-потоки, смывая с корнями деревья, сметая косуль и траву, неся в недалекое море добычу. Но сейчас речушки дали напиться коням, человеку. И те, и другие жадно пили чистую сладкую воду, что тихо лилась с недалеких горных вершин.
Все ближе гряды холмов, все круче холмы, они на глазах превращались в горы. Могучая природа Таврики-Крыма-Тавриды, буйная зелень, множество зверья, все вливалось в тела отупевших людей живительной силой, и пленники оживали.
Атрак был доволен: полон, очищенный черными грязями сакских озер, наполнялся крымской природой, полон оживал, кормимый обильно мясом косуль, зайцев и какими-то ягодами и травами.
Атрак был доволен: полон становился все выгоднее для продажи. Чистые лица славянских рабынь, чистые русые волосы привлекут много купцов-перекупщиков, все равно, армян или евреев.
Атрак был доволен, доволен отряд. Отряд все сильнее ценил юного командира, все меньше было недовольного роптания по вечерам от приказов вчерашнего сосунка.
Клан принял вождя! Род понял главное: юность пройдет, а ум и отвага юного племяша вчерашнего повелителя рода и железная воля уже приносили отряду удачу. Юный кошевой-атаман и сказителем становился. Страшно редкий дар дали ему духи предков, ибо талант сказителя давался не каждому. Не каждый род или племя могли дать сказителя. А тут вот он, юный певец славы вечного рода.
Бесписьменный народ тысячи лет хранил легенды и сказки, передавая их из уст в уста словами сказителей, и дар передачи народного слова, алмазов мудрости рода был даром великим, даром бесценным. Не каждый, явно не каждый мог рассказать, мог удержать внимание племени, коша иль рода при рассказе о том или этом…
…Атрак взмахом руки остановил движение отряда: «Кача! (река в предместье Херсонеса-Севастополя) Последний привал. Завтра утром нас ждет Херсонес!»
Весь день как-то не удался с ранней зари. То сдуру сплоховал перед заносчивым эпархом, а давно ли вместе сшибали первую копеечку? Уж как он ни распинался перед пузатым гордецом, то скоса, то спряму хвастаясь красавицей-доченькой, тому всё нипочем, подлому любителю малолетних мальчишек. И что он только в них, сопливых, находит? Не дал, толстая собака, к главному-то перейти: как уж хотелось этажик надстроить. Нет, конечно же, нет, мечталось давно о расширении владений, хоть на чуть-чуть потеснить друга-соседа. Зачем тому столько земли под строения? Семья у него вроде мала (про себя же хитрил, у самого, кроме дочки, детишек не было), рабов в услужении, что котик наплакал, зачем ему столько землищи? Представил все тяжбы за землю и тихо вздохнул: хотя бы этажик надстроить!
Земля в Херсонесе ценилась как золото: где-то его залежи, а тут за пластик землицы сражались, бывало, и насмерть. Вот и суетился с утра перед толстопузым эпархом, так этажик надстроить очень хотелось. Красавица-дочь стала хорошим товаром. Волосы – роскошь, грудь, о, то была грудь, и тонкая, тонкая талия, что даже не верилось, что бывает такая. Круглые, желто-кошачьи глаза невинно смотрели скромно на землю. Нет, дочка стала хорошим товаром. Недаром ждал несколько лет, холил, лелеял единое чадо, одевал, обувал, не стыдно перед соседками девчушку на люди выводить. Нет, разумная доченька у него, от матери с бабушкой – ни на шаг. Старая мать его век доживала в комнатушке рядом с девичьей постелькой. И нагляд за дочкой, и самой вроде нескучно.
На жену свою, Сару, надежды не было вовсе. Сплюнул с досады, вспомнив супругу. Рыхлые толстые груди мотались чуть ли не до колен, громадные бедра, такие, что боком входила в любые двери, хриплый то ли голосище, то ли лай с ранней утрени до поздней ноченьки – такова его женушка.
Ах, как он радовался приданому за нее, хорошему, доброму приданому: дом чуть не в центре Херсона. За этот домище, как ему тогда показалось, готов был взять не то что громогласную Сару, хромую собаку в жёны бы взял. А Сара тогда была ничего, и груди на месте, бедра тоже пленяли своей крутизной. Ну, а что и тогда была толстовата, на то были причины, но округлый животик её ему не мешал.
Она же жрала тогда с утра до ночи, прорва такая. Вздохнул, и опять плюнул. Мысли к хорошему уже не вернулись, а потекли про торговлю. Не задалось! Принесла погода некстати византийский караван, и нет, чтоб с добром, да товаром хорошим, радости было б до утра или ноченьки. Так нет, же, военный эскорт, явно то не к добру, не к добру. Сам себе покачал головой, тихонько вздохнул: эх, помоги, всевидящий Яхве!
К дому приплёлся тихонько: донимала жара, будь и она неладна и проклята, как прокляты им византийцы и варвары, херсаки, да и все, в этом треклятом городишке у моря.
Не радовало синее море, певшее вечную песню любви и свободы, раздражали до зуда зоркие птицы бакланы, воровавшие сдобычь у зазевавшихся рыбаков. Слегка вроде отвлекся: надо завтра же будет самого ловкого из рабов, из ручисей или словян (русичи и словене в те времена еще не сростились в единое племя), народ этот честный, прямой и открытый, и можно ставить такого на фелюги рыбачьи, пусть орёт на бакланов с утра да хоть до ночи, абы добыча морская шла не бакланам, а ему, в хозяйские добрые руки. Да заодно пусть, подлый, проверит, рыбаки или бакланы добычу воруют?
Подплелся к задам своего двора и очумел: невинные девичьи дочкины губы смоктал какой-то верзила. Здоровенная ручища бандита с рыжими волосками хваталась за трепетно поднятую грудь его дочки, его Мириам. Дочка застыла в невинном экстазе: ой, что будет дальше?
Сонный плеск синего моря, кудахтанье кур да крики бакланов затмил общий ор: Иаков бил свое чадо. Из круглых глаз миленькой Мириам круглыми виноградинами слезы катились ручьем. Причем, странное дело, глазки ее не краснели, личико не опухало: девочка впрям была очень красива. Не дочка орала, эта кошечка знала, чье мясо съела, и предпочитала терпеть силу отцовских, крепких пока кулачищ.
Орали две дуры: Сара, да мать его, старая стерва. Мамаша в свои сорок семь с небольшим орала, как молодая, и с наслаждением, а как же, она была в центре скандала. Будет о чём потом говорить да плакаться таким же древним старухам, как и она.
Сара в мгновение ока принеслась с соседских, обычнейших для неё посиделок, куда «на минутку» завернула после банного утра, где с утра до ночи толстые бабы обсуждали да осуждали всё население Херсонеса, как еврейское, так и греческое, задевали даже славян, народ многолюдный, спокойный, прямой. Знали, почём у кого шла рыба, кто вчера в стельку напился, от кого сегодня с утра спозаранку крался пригожий херсак. Всё знали, толстые дуры.
Она принеслась на ор мужа: таким она его давно не видала, ой, как давно, с тех пор, как без спроса обменяла пару монет херсонесских на красивое покрывало, что в моду входило тогда. Тогда муж орал, но не бил, пожалев неродившееся чадо. Сейчас Сара неслась, как рыбачья фелюга от близких пиратов: груди мотались ненужным придатком к толстым филейным местам, покрывало сбивалось с сальных волос, глаза округлились, топот ножищ заглушал хрип дыханья: в доме беда! Первое, что на ум приходило: кто-то ограбил! Кто?
Домыслиться не успелось: толстенький нос с ходу нарвался на кулачище. Дальше Иаков управлялся так, будто каждый день упражнялся в битье домочадцев: один удар Саре, другой – Мириам. Постепенно сила ударов и мощь переходила на Сару: с Мириам было довольно. Только тогда Мириам тихо завыла, отползла к ступеньке порога.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Дромон («бегун», «гонщик») – боевой корабль Византийской империи. Длина – до 50 м, ширина-7м, большая скорость. Суда снабжены мощными таранами, вооружены катапультами, кидавшими зажигательными снарядами весом в полтонны на расстояние до 1 км! На дромонах находились огнеметы-сифонофоры, заливавшие корабли противника знаменитым «греческим огнем», состоящим из гудрона, серы, селитры, растворенных в нефти и вспыхивавших при соприкосновении с водой. Корабли имели металлическую обшивку, защищавшую от таранов противника.
