веру и – повиновался. Может быть, и от нас требуется подвиг Авраама: совлечься себя, увидеть себя в своей исторической ограниченности и тем себя перерасти. Ведь зерно пшеничное не даст плода, если не умрет. А разве легко умирать и умереть? Ведь мы уже давно как будто умираем. Но надо умирать как зерно, чтобы в груди дрожали силы новой, пробуждающейся жизни… Изыди из земли своей и из дома своего… Знаете, что это значит?
Изыди из Херсониса. Мы живем в век всяких ревизионизмов, и многое мы уже проверили и просмотрели. Доходит очередь до самых корней: до Херсониса. Не от Белинского, не от Петра Великого, не от Москвы, не от Киева… – от Владимира Святого и Херсониса.
Светский богослов. Это изыди, dernier cri [49] русской интеллигентщины, есть просто ренегатство, деяние Иуды. Увы, много Иуд знает теперь святое Православие в свою Гефсиманскую ночь.
Беженец. Я знаю, что многими это так только и будет понято, но истина требует жертвы, хотя бы то были разрывы самые мучительные. Но не в нашей малости дело, а в Православии. Неужели вы не видите, не чувствуете, что совершается кризис Православия. Настоящее ядро, действительное содержание «великой» русской революции со всей ее кровавой и социалистической бутафорией, мировое ее значение в том, что в ней выявился великий религиозный кризис сознания православного Востока, и надо его до глубины изжить и осознать.
Светский богослов. Иначе говоря, бежать от Православия.
Беженец. Бежать – это излишне, а пожалуй, даже и невозможно, потому что Православие само бежит от нас. Уходит Православие из мира, а не мы уходим из него, вот что совершается: имеяй очи видети да видит.
Светский богослов. На это карканье врагов веры имеем твердый и неопровержимый ответ: врата адовы не одолеют. А кто пугается волн – тонет сам, но пусть не воображает, что с ним тонет мир или гибнет Православие.
Беженец. Какое, подумаешь, открытие: не одолеют. Конечно, не одолеют Церкви Христовой в мире, а историческое Православие, которое в истории возникло, в истории же и кончается и из мира уходит. Чтобы не плодить ненужных недоразумений, скажу сейчас же, что разумею здесь под Православием не истину веры Христовой, но исторический факт: восточное христианство в образе так называемого греко-российского исповедания. Так вот, греко-российство окончилось, Греко-российской Церкви уже нет, хотя и остается еще историческая тень ее.
Светский богослов. Вот вы видите перед собой херсонисские храмы, и сюда доносятся их далекие звоны, вы имеете перед собой вас слушающие долготерпеливо, хотя и, наверно, с негодованием православные пастыри, и нам вы говорите, что Православие – тень. Это кощунство и хула над святыней – да и поругание очевидности.
Беженец. Прошу меня выслушать действительно терпеливо, я не кощунствую и не хулю, и то, что я говорю, куплено таким страданием, которое вы себе и не представляете, ибо разве легко в том, в чем видел вселенское и вечное, распознать черты временного и преходящего, изыти из самого себя. Итак, я повторяю: происходит кризис Греко-российской Церкви, точнее греко-российства, понятого и принятого как Вселенская Церковь. Этот кризис уже второй раз совершается в истории, и на этот раз уже окончательно. Первый был при падении Византии, православного царства, второй – при падении русского самодержавия и царской России.
Светский богослов. Падение самодержавия есть кризис не Православия, а в Православии. Он касается только внешних условий его жизни, отнюдь не внутренних его основ. В Православии по существу все осталось по-старому и пребудет, повторяю, так до скончания века.
Беженец. Нет, рухнули основы церковности в Православии. Оно остается, разумеется, как мистическое тело, как часть вселенского тела Церкви, но опору исторического бытия оно потеряло.
Светский богослов. О чем вы говорите? Если остается «мистическое тело», часть Вселенской Церкви, то о какой еще опоре говорится? Существует апостольское иерархическое преемство, и это главное.
Беженец. Это главное для мистической жизни Церкви, и я не говорил и никогда не допускал, чтобы часть Апостольской Церкви могла перестать существовать, мистически умереть… Но Церковь в истории есть не только мистическая Церковь, но и Церковь иерархическая, воинствующая, имеющая единую волю, власть и сознание. Как бы ни относиться к Западной Церкви, нельзя отрицать, что там эти признаки Церкви налицо, опора и основа церковности очевидна для всех, – это власть Римского Папы. Что соответствует этой основе в восточном Православии?
Светский богослов. Ничего не соответствует и не может соответствовать, потому что в Истинной Соборной Апостольской Церкви отсутствуют черты мирского единовластия, она соборна не только в смысле кафоличности, но и собирательности, свободного единства в любви.
Беженец. Не устраивает дела хомяковская формула, потому что находится в несоответствии и правде истории и просто церковному учению. Православие вовсе не есть «невидимая Церковь», чисто моральный или даже мистический организм, каковым почитают его протестанты, она есть и всегда хотела быть иерархической, в канонах основанной, воинствующей Церковью. Распря с Римом имела главной причиной борьбу за власть, иерархические притязания, разное чувство воинствующей Церкви. И в этом отношении между Православием и Католичеством по существу догматического различия нет, а есть только разное понимание церковной власти и разная ее организация. И никогда Православие не сознавало себя и не хотело быть какой-то туманностью, собранием мелких церковных астероидов, но стремилось к единовластию, если не единоличному, то во всяком случае определенному и ясному. Органом такого единовластия в разные времена бывали, как исключение, Соборы, Вселенские и Поместные, Патриархи, то есть, конечно, Константинопольский, «Вселенский», Папа нового Рима. Но, самое важное и существенное, такой скрепой Православия, высшей церковной властию, если не догматически, то исторически, являлась императорская власть византийских самодержцев, а затем русских царей.
Светский богослов. Никогда Православие не замыкалось под одной политической властью, не имело одной светской главы, но представляло собой свободное единение нескольких национальных Церквей.
Беженец. Фактически это была мелочь, придатки, которые только и могли существовать, прилепившись к большему целому, междупланетные спутники. А целое, то, что могло противопоставлять себя кованому единству Западной Церкви, была, конечно, царская власть. Православие всегда было греко-российством, сначала Византии, затем Москвы и Петербурга. А потому и гибель царской власти есть кризис Православия в его иерархических основах.
Светский богослов. Опять выдвигается старая басня о цезарепапизме, которую пора уже начать забывать.
Беженец. Власть императоров в Церкви, которая называется цезарепапизмом, есть непреложный исторический факт, который должен быть очевиден для всякого мыслящего человека. Об этом говорит вся история Византии – попробуйте это отрицать. О том, какую роковую роль сыграло это обстоятельство
