395
«Кто распространяет чтение слова Божия и поощряет к тому всеми способами? Христиане. Кто противится сему распространению и всем действиям оного препятствует? Христиане ж. Которая же из двух сторон права? Которая в ошибке? Нельзя решить; ибо самолюбие каждого склоняет чашу весов всегда на свою сторону. Вот убедительная причина, чтобы каждой стороне не упорствовать слишком в частных, раздельных, односторонних своих мнениях, побуждающих только к вражде друг на друга, а не к соединению воедино стадо под единым Пастырем. Желательно ли сие соединение? Кажется, ибо едина должна быть вера, едино крещение и едина церковь. – Но сие соединение, без сомнения, никто иной и произвесть несилен, кроме того единого Пастыря. Когда же сей Пастырь придет и соберет Своя расточенная, останутся ли и тогда сии разделения: Восточная, Западная, Реформатская, Армянская и прочие церкви? – Но как произойти сие соединение может, ежели каждая сторона будет упорно стоять на своих мнениях, обычаях, обрядах и непреклонна будет предпочесть дух и истину букве и письмени? Ах! Надлежит прежде попещись о надлежащем исполнении того, что узаконил Господь; а потом уже заботиться о исполнении того, что учреждено человеками. Это есть истина, и мы не боимся ее вымолвить» (СВ. 1817. Ч. 4. С. 392). Как не вспомнить тут преосвященного Феофана с его боязнью «человеческого» в предании.
История запрещения подробно описана в цитируемой работе Н. Ф. Дубровина.
СВ. 1806. Ч. 1. С. 311.
«…Ибо Евхаристия. в особливости постановлена для того, чтобы чрез воспоминание сего веления Спасителя нашего, при вкушении Тела Его обращали мы на себя осязательно и внутренно подъятые Им для искупления нашего страдания и смерть и дабы чрез сей таинственный, учрежденный самим Им процесс, божественная искра сопрягала союз нераздельный с истинным Его духовным телом повсюду беспредельно существующим, но в учрежденной им Евхаристии в особенности благодатно действующим. ибо существующие в аналогии только состояния могут иметь взаимное между собой притяжение или удобно являть друг ко другу силы привлекательные» (СВ. 1806. Ч. 1. С. 331–332).
СВ. 1817. Ч. 4. С. 180–181.
Там же.
«Сия духовная телесность есть столь высокое преимущество Нового Завета, что мы и говорить о нем не смеем. Оно представлено под образом крещения водою и духом. Первая есть только преуготовление к последнему. Крещение водою в покаяние, не доставляющее еще жизни, предоставлено было Иоанну, а крещение Духом, подающим различные дарования, принадлежало самому Господу Иисусу. Потому-то если кто получал сие последнее крещение прежде, как Корнилий Сотник, то первого возбранить ему уже никто не мог. Крещение водою известно было еще прежде не только иудеям, но и язычникам, у коих оно соблюдалось, как тайна в их Мистериях. Потому-то, когда Иоанн Креститель стал проповедовать крещение, проповедь его не представила народу никакой особливой странности…» (СВ. 1817. Ч. 5. С. 24–25). И в другой статье из того же номера: «Обращение есть двоякое: первое от греха к благодати. второе следующее за сим есть обращение от внешнего к внутреннему. Первое обращение ознаменовывается собственно крещением водою, последнее крещением духом и огнем. Первое служит началом, второе ведет нас на свершение. Первое одно не может привести к совершенству, а оное приобретается уже чрез крещение Духом. Первое отверзает грешникам преддверия храма Господня: последнее же провождает их во Святая и Святая Святых» (Там же. С. 113).
СВ. 1818. Ч. 7. С. 49–50.
«Св. Кирилл Иерусалимский в своем Прокатехизисе к оглашенным говорит: «Приступи некогда к сей купели и Симон Волхв, но не просветися. Тело омочи водою, но сердце не просвети духом…» (Там же. С. 42).
В подтверждение высказанного предположения об эволюции взглядов Лабзина можно указать, что здесь просматривается путь в известной мере сходный с путем князя А. Н. Голицына или даже самого государя. Вероятно, и в Лабзине война 1812 года оставила заметный в этом отношении след. Во всяком случае, в 1817 году, в день рождения императора, он рассуждает о том, что если сила французов состояла в силе духа неверия и разврата, овладевшего ими, то и борьба с ними была борьбой с этим духом, и потому, чтобы победить, «Россия выступила под знаменами противного духа – духа благочестия и веры, в ней возбудившегося» (СВ. 1817. Ч. 6. С. 361–362)! А чуть ранее, но в том же 1817 году, в статье с примечательным названием «Новый век», он пишет: «Не знаю, не мечтаю ли я, только мне кажется, наступил какой-то новый век, по крайней мере для России, особливо с 1812 года, когда она не спаслась только от нашествия на нее разноплеменных народов, но спасла враждовавшие на нее народы, и самую ту враждебную ей и всем нацию, которая, сама стеная в узах, ковала оковы для всех прочих» (СВ. 1817. Ч. 4. С. 383). В то же время ощущение «нового века» у него граничит с ощущением близкого конца времен, и он прямым своим долгом почитает проповедовать о том, что «полночь наступает. Лампады и елей должны быть в готовности, дабы не упустить решительного мгновения» (Там же. С. 340).
СВ. 1818. Ч. 7. С. 67.
Там же. С. 69.
Там же. С. 68.
Выражавшемся, например, так: «…напрасно мечтать мы будем, что мы-то обрели истинную веру; напрасно будем поставлять наше православие таким необходимым кормилом, что и Господь не властен никого спасти, кто не будет под нашим правлением» (СВ. 1817. Ч. 6. С. 36).
См.: Дубровин Н. Ф. Цит. соч. // РС. 1895. № 1. С. 66. Дубровин не указывает, когда именно она была подана, но Кондаков датирует ее именно 1817 годом (см.: Кондаков Ю. Е. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. СПб., 2005. С. 162).
См.: СВ. 1817. Ч. 5. С. 9–12.
«…Представим по крайней мере, с одной стороны, что Божие существо не имело нужды в сем воплощении, а с другой, что воплотившийся Бог чрез то не переменился, ибо Бог непременен; однако стал быть тем, чем прежде не был – быв человек, страждет яко смертен, да страстию облачит смертное во благолепие нетлении, – и вспомним при том, что сие чудо сотворено для человека: коль же дорог человек Богу»! (СВ. 1817. Ч. 7. С. 15–16). Или еще: «Буква была бы не нужна, говорит Златоуст, если бы люди умели потреблять благодать Святого Духа. Христос ничего письменного апостолам не оставил; но вместо букв послал им Духа Святого, сказав, что оный научит их всему и воспомянет им вся. Ибо вся подает Дух Святый: точит пророчествия, священники совершает; некнижные мудрости научи, рыбари Богословцы показа. Весь собирает собор церковный» (СВ. 1817. Ч. 4. С. 155–156).
СВ. 1818. Ч. 7. С. 8–9.
Но уже и в 1806 году, представляя только что вышедшее в свет «Историческое, догматическое и таинственное изъяснение Божественной литургии» Дмитриевского, Лабзин замечает: «Сие священнодейство, поражающее всякого внимательного зрителя и слушателя сколько приобретает еще силы, когда с благочестивым сердцем участвует вместе и благоговеющий ум. Тогда он паче благоговеет, восхищается, покланяется и чувствует себя причастником блаженства славословящих горних сил. Таковы обряды и расположения святой литургии, особенно нашей» (СВ. 1806. Ч. 2. С. 180). Пробовал он и сам толковать богослужение. Пример такого толкования можно привести из «Сионского вестника» за 1818 год: «…сколь хорошо разумели дело сие те, – пишет Лабзин – которые покров над телом и кровью Христовой назвали воздухом. Воздух есть возок духа; воздух есть стихия повсеместная, в которой все носится, живет и движется. И в Боге мы также живем, движемся и есмы. Сними покров Духа – воздух – и обнажится всеобщая повсемественная сущность Божества, тело Христово – которое есть оная лествица, виденная Иаковом, коей верх досязает до небес, а низ утверждается на земле, по которой восходили и нисходили ангелы Божии и на которой утерждашеся Господь. И потому Дева Мария, открывшая в себе возможность умершему в первом Адаме небесному человечеству воскреснуть во втором Адаме, наречена от Архангела благодатною и благословенною в женах. По сему весьма значителен у нас обряд, хотя редко ныне соблюдаемый, что во время служения Литургии, при пении так называемого Достойника, в честь Богородицы, и правый и левый клирос – и десное и шуее – сходятся вместе на средину пред Царские двери и восклицают: О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь! – Достойно есть воистину блажити Тя, Богородицу… Если бы порядочно разобрать все Церковные обряды наши, особливо Литургии, то бы мы удивились, сколь они говорящи! – увидели бы, какие великие истины они в себе заключают и какие высокие таинства в них сокрыты. – Свет Христов просвещает всех!» (СВ. 1806. Ч. 2. С. 180). Это место вполне характерно для Лабзина: здесь искреннее, очевидно, почитание Христа, Богородицы, любовь к православному богослужению смешиваются с доставшимися в молодости от профессора Шварца и так и не изжитыми пантеистическими воззрениями.
