путем свободного выбора вступать или не вступать в брак и тем самым делать или же не делать себя «скопцом ради Царства Небесного». В удивительном изречении, обращаясь к ученикам и, как представляется, имея в виду самого Себя, Иисус утверждает: «Есть скопцы, которые от чрева матерного родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мф 19:12).
Согласно Матфею, Иисус это произнес, когда ученики, введенные в замешательство его решительным запрещением развода и требованием строгого нравственного поведения в сексуальной сфере, заявили: «Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф 19:10).
Как мы увидим далее – в связи с проблемой брака, целибата и девственности, – апостол Павел будет говорить о «харизмах», или «дарованиях», которые можно получить или не получить от Бога. Он скажет, что можно и должно различать, какое призвание и к какому роду занятий в тех или иных жизненных обстоятельствах обрел каждый человек (1 Кор 7:7, 9, 17) (см. гл. 9.6). Во всяком случае, оставаясь в рамках нашей темы, нужно признать и подтвердить, что своими словами и поведением Иисус из Назарета опровергает то, что казалось непреложной судьбой женщины и что в иудейском мире слишком часто и в фактическом согласии с языческим миром, считалось установленным по воле Божией раз и навсегда.
В этом же изречении, приведенном Матфеем, можно угадать выбор Иисусом безбрачия, выбор, вовсе не распространенный и не уважаемый в иудейским мире того времени. Как уже отмечалось, у Иисуса такой выбор был своего рода «притчей в действии, воплощением загадочного послания с целью взволновать народ и заставить его думать – как об Иисусе, так и о себе самом» [173].
Для Иисуса речь шла об образе жизни, соответствующем Его миссии, завершающей все пророчества, без остатка посвященной спасению своего народа, униженного язычниками-чужеземцами, разбитого на враждующие друг с другом секты и группировки. Он отдавал предпочтение тем из них, которые были «погибшими овцами дома Израилева» (Мф 14:24), призывая всех принять окончательное явление Царства Божия.
7.3. Как Иисус принимал заботу о нем женщин
По мнению не раз цитировавшейся нами ученой феминистки, первоначально движение Иисуса представляло собой «секцию» одного из еврейских освободительных движений, стремившихся установить «царство (βασιλεία) Бога» ради избавления Израиля от имперского римского угнетения. Иисуса и его последователей следовало бы считать политико-религиозным движением пророчески-учительского типа, которое принимало участие – разумеется, по-своему – в борьбе других освободительных движений. Они жили в ученическом сообществе равных, вдохновляясь демократической борьбой за равенство. «Исторический Иисус» и его ученики противостояли таким образом господствующим социальным и религиозным структурам, стремясь к процветанию Израиля как Божиего народа, царства священников, святого племени и провозглашая империю Бога как альтернативу Римской империи.
Однако в последующих редакциях Евангелия эти исходные учение и практика якобы были затемнены. Зато в них была вставлена «риторика о деполитизации» с целью представить христианское движение безвредным в глазах Рима. «Деполитизация» привнесла в Евангелия антиеврейские интерпретации страданий и казни Иисуса и маргинализацию женщин. Таким образом новые редакции благоприятствовали политическому приспособлению учения к господствующим греко-римским патриархальным структурам, что и открыло двери принятию Евангелия Римской империей.
Однако сегодня феминистское мышление должно избежать западни андроцентризма, равно как и юдофобии, и признать, что у Иисуса и его первых последователей была «мечта»: провозгласить и осуществить освобождение всех – всех женщин и всех мужчин. Феминистские выступления должны быть не столько «научными», сколько «риторическими», дабы интерпретированное таким манером первоначальное христианское освободительное движение могло бы помочь осуществиться
христианскому феминистскому самоопределению, которое больше не позиционирует себя как антитеза гебраизму и не примыкает к теологическому маскулинизму. Новое христо-логическое прочтение в стиле «риторики» не ведет ни к отказу от исследования своих еврейских исторических корней, ни к утверждению христианского превосходства и исключительности [174].
Спросим себя: но разве совпадает когда-то провозглашенное и приведенное в действие Иисусом из Назарета «Царство Божие» с тем, что описывает и чего ожидает эта исследовательница-феминистка? Даже из приведенного нами здесь обобщенного «наброска» видно, что ее утверждения, характерные для некоторых феминистских кругов, вызывают немало возражений. Если тут интерпретация евангельских текстов – всего лишь оружие в борьбе за эмансипацию, то всякий диалог будет заблокирован с самого начала. Похоже, что перед нами – проект не понимания, а критического разоблачения догматических построений в области христологии, «риторических приемов и теологических построений, определяющие все христианские интерпретации Иисуса Христа» [175].
Нынче следовало бы вглядеться в новое понимание христологического дискурса в Библии в интересах освободительной борьбы женщин, задействовав многочисленные образы и аргументы из христианского Писания для формирования новой феминистской христианской идентичности. Для сего надо бы сбросить герменевтические оковы маскулинистской тенденции и «переинтерпретировать исторический маскулинизм Иисуса в гуманистических и либерационистских терминах» [176].
Тогда в Иисусе возобладает не Его «вирилизм», а Его реальный труд ради освобождения от патриархальных структур господства. Традиционные учения о воплощении, искуплении, избавлении и, следовательно, о кресте лишь усиливают проблематичность христианской веры, ведя к обоснованию мужской власти в семье и даже дурного обращения с женами и детьми и насилие над ними. Не предание о воскресении, а предание о пустом Гробе и об έκκλησία, собравшейся за столом Божественной мудрости, – вот что надо бы запечатлеть в памяти и в жизни. В итоге, в эмансипаторском «христианском» феминизме этого рода, полностью замкнутом на мире сем, христология должна постоянно доказывать свою «правильность» в актуальной борьбе за выживание, справедливость и благосостояние. Короче говоря, «усилия по осуществлению проекта другой Церкви и другого мира должны оставаться отличительной чертой феминистской христианской теологии» [177].
Но не является ли эта «феминистская христианская теология» произвольным «упрощением», драматическим обеднением «кредо» христианской веры и прежде всего насильственным противодействием христологическому содержанию Нового Завета? К движению Иисуса как ученичеству равных, вдохновленных идеей равенства, мы вернемся ниже (гл. 7.4). Что касается уже упоминавшихся других тезисов исследовательницы, то мы уже высказывали общие соображения по поводу экзегетики и герменевтики, практикуемых некоторыми направлениями феминизма, в том числе «умеренного» (гл. 2).
Своеобразие и силу Евангелия об Иисусе или, лучше сказать, Евангелия, которое есть Иисус, невозможно воспринять адекватно, пока его отдельные слова и действия не соберутся в единое целое, пока отдельные тексты, относящиеся, в частности, к теме «Иисус и женщины», не будут включены в «герменевтический круг» глобального повествования о Его служении, в целостность Его «Евангелия».
Центр этого «Евангелия», т. е. «сердце» провозвестия и деяний Иисуса Назарянина, – это, несомненно, «царство Божие» [178]. Это «царство Божие», о котором Иисус сказал, что оно уже внутри нас (Лк 17:21), означает признание Бога «творцом» всего,
