узнать меня. А если я земной совсем не похож на себя, воина? Если я – другой? И что, если она – другая?
…Женщина вошла в храм незадолго до чтения Евангелия. Я стоял возле колонны слева и сразу же заметил её. Приятная внешность, волосы спрятаны под голубой косынкой. Замерев перед центральной иконой, она приложилась, затем начала ставить свечи. Я забыл обо всем: Настя! Как я мог подумать, что не узнаю тебя? Ведь это те же глаза, тот же поворот головы! А движения! Разве можно спутать с чем-то эту неуловимую, тонкую пластику, которая так восхищала меня наверху?
Сердце забилось часто и гулко. Но в этот миг начался Малый Вход, и я заставил себя смотреть прямо.
Она поставила свечи – и тихо отошла. Я не двигался с места, не мог: шёл один из глубочайших моментов Литургии. Начали читать Евангелие, и я изо всех сил пытался сосредоточиться, но лишь под конец мне удалось на несколько секунд забыть о Насте. Наконец, обернулся: она исчезла! Растворилась, как умела делать это в тонком мире.
Я сжал зубы, но лишь на мгновение. Всё внутри ликовало: мне удалось найти её, реальную, живую, и теперь точно знаю, что она посещает Собор Святой Троицы. А то, что ушла без Причастия… Что ж, у каждого – свои обстоятельства.
Я был очень радостен весь этот день, трепетно вспоминал, как она прикасается к иконе, затем ставит свечи, взгляд устремлён на огонь, глаза глубоки и серьёзны… Всё внутри замирало. Почему я не мог довольствоваться встречами, которые были у нас в мире духа? Почему непременно стремился к ней на земле? Что двигало мной? Желание соединить две реальности? Или желание любить её всю: и душу, и тело?
– Что-то случилось? – спросила она. – Ты сегодня дрался, как лев.
Я подхватил её на руки, покружил. Затем резко бросил в траву. Тончайший воздух подхватил её невесомое тело, подержал несколько мгновений и начал плавно опускать. Мой взгляд следил за тем, как длинные волосы скользили меж изумрудных стеблей, а потом, смешавшись с ними, приобрели какой-то невероятный оттенок старинного золота. Наконец, я очнулся, сел рядом. И осторожно спросил:
– А что, если мы встретимся случайно? Ты бы узнала меня?
Она привстала:
– Не знаю. Мне не приходилась встречаться ни с кем из воинов на земле. Даже не знаю, насколько мы отличаемся.
– Я тоже думал об этом.
– И что же?
– Мне кажется, мы там – другие.
– Насколько другие?
– Не так сильны, наверное, ниже ростом, и в нас нет той отваги, что есть здесь. А знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что земная оболочка призвана скрывать. Она – как маска, а лучше сказать, саркофаг, в котором живёт наш дух. Ты согласна?
– Вполне. И отсюда – наша убогость?
– Нет, – засмеялся я, – не убогость, а таинственность.
Она смотрела на меня с улыбкой.
– Интересно. Но что-то должно быть похожим? Внешние черты, движения, взгляд.
– Безусловно. А потому не сомневаюсь, что я бы тебя узнал.
Она засмеялась:
– Ну, конечно! Только я тебе не покажусь…
Я промолчал, но внутренне торжествовал: если бы ты знала, что я уже нашёл тебя! И какой красивой ты мне показалась!
Настя не поняла моего загадочного молчания и просто потянулась, чтобы обнять.
Мы опять целовались, прикасаясь губами так нежно, как это невозможно на земле. И смотрели друг на друга. А гибкое пространство тонкого мира тем временем словно зажигалось от наших взглядов, эхом сияло, превращая нас двоих в пламя огня. «Когда мы вместе, то могли бы освещать целый город», – невольно подумал я.
Елеазар всё замечал, но не говорил ни слова. Он только укрепил левый фланг ещё несколькими воинами. Я удивился, но лишь спустя какое-то время понял, зачем он это сделал.
А пока всё оставалось по-прежнему: ровные, спокойные дни и – огненные, бушующие пламенем битв ночи. Я становился другим. Что-то меняло меня, делало сильнее, и даже показалось, что стал выше ростом. Самуил, мой друг, который раньше казался почти великаном, сейчас был вровень со мной. Настя шутила, что не пройдет и полгода, как я догоню Елеазара, и тогда тот заберет меня в центр строя. Но на это я бы не согласился: не мог оставить любимую.
Наши ряды менялись. Я видел, как тихо исчезали одни воины, – их уносили после битвы завёрнутыми в плащи, а на их место приходили другие.
– Откуда новые бойцы? – спрашивал я Елеазара.
– Монастыри в окрестностях Иерусалима. Лавра Святого Саввы. Приезжают русские священники. Любой, чей дух готов, вступает в бой с силами тьмы.
– А почему нас мало, но мы сдерживаем такую тучу?
Елеазар улыбнулся:
– Потому что свет всегда сильнее. Но тьма – многочисленнее.
– Нас единицы…
– Ты хочешь спросить, почему? Потому что чистота в этом мире даётся большим трудом.
– Елеазар! Погибшие воины – что происходит с ними?
Он долго смотрел на меня:
– Я покажу тебе однажды. После боя.
…Их было трое: погибших в последнем бою. Один – совсем молодой, едва достигший тридцати лет. Я нёс его на руках. Мы поднимались вверх, и я увидел Ангелов: они тоже несли усопших. У меня перехватило горло: семь человек. Семеро – за одну только ночь! И это – не просто люди, а лучшие из людей, молитвенники, те, в которых горела любовь. Сегодня мы провожаем их здесь, а через три дня их будут хоронить на земле.
Всё выше и выше скорбный путь. Ворота Небесного Города отворились, и воины, стоящие по сторонам, преклонили колени.
Нас никто не встречал, никто не пел грустных песен. Тихо, в глубоком молчании, мы несли наших друзей. На большом возвышении стояли древние воины, они протянули руки и приняли тела. Я отвернулся.
– Ты должен видеть всё, – сказал Елеазар и обвил крылом мои плечи.
Их положили на помост и поднесли голубоватый огонь пространства. Тела вспыхнули – и исчезли.
– Они родятся в новом мире, уже для жизни вечной, – тихо промолвил мой друг.
Мы все опустились на колени. Я плакал. Но в этот момент там, наверху, что-то произошло, и вспыхнул свет. В воздухе сияли прекрасные лица наших собратьев. Они смотрели на нас, слегка улыбаясь, как бы говоря: не печальтесь, мы живы! У смерти – два лица: одно скорбное, временное, а другое вечное, где нет слёз.
Мой город, мой любимый Иерусалим! Ты свят и прекрасен. В тебе для меня – центр земли. Здесь сосредоточено всё самое лучшее, что есть на нашей планете, чаяния всех людей, их взгляды обращены на тебя. Сколько тысяч
