Впрочем, вернёмся к празднику, отмечавшемуся 4 июня поморянами. Праздник отмечался в честь Яровита (или Геровита — славянорусское «яр» немецкие авторы передают, как «гер»: «Герполт» — Ярополк, «Герецлейф» — Ярослав).
Жрец, ритуально «преображавшийся» в этого Бога, одевался в белое одеяние и венок и говорил: «Я — твой Бог. Я покрываю всходами поля и листьями леса. Плоды полей и деревьев, приплод скота и всё, что служит нуждам людей, в моей власти».
Другой же праздник Яровита приходился на двадцатые числа апреля — точно как белорусского Ярилы и общеславянского «Зелёного Юрия».
Атрибутами Яровита были также, кроме белого, как у белорусского Ярилы, коня, щит и копьё (вооружение скорее общинного ополченца, нежели профессионального воина-дружинника).
Точно теми же атрибутами впоследствии снабдят христианские иконописцы святого Юрия-Георгия (само имя которого, кстати, обозначает «Земледелец»).
Даты праздников, однокоренное имя, общая власть над вешней зеленью и плодами, белое одеяние и венок — любопытно, что ещё надо, чтоб понять, что Ярило и Яровит — один Бог? Ярилой же — точнее,]арилой — называли сербы весенний праздник и изготовляемую на нём ритуальную куклу с признаками мужского пола.
Восточные сербы и болгары называли подобную куклу «Германом» (вспомним — «яр»-«гер»), делали её обыкновенно из глины, и тоже с подчёркнутыми знаками пола.
Праздниками Германа были 23 апреля (!), 22 июня (летний солнцеворот, на который и у восточных славян часто сдвигались обряды Ярилы), и 12 мая — праздник «настоящего», христианского святого по имени Герман, ставшего объектом этого совсем не христианского культа из-за весеннего праздника и созвучного имени.
Иногда, впрочем, «похороны Германа» не приурочивались к какой-то конкретной дате, а просто производились для того, чтоб повлиять на погоду.
Хоронили Германа женщины (как и русского Ярилу), печально напевая: «Умер Герман от засухи, ради дождя» (или наоборот: «от дождя ради ведра», в зависимости от того, что требовалось хоронившим).
Считалось, что тучи с дождём придут оттуда, куда указывает шапка глиняного Германа, и уйдут туда, куда указывает его… гм… мужское достоинство.
М. Забылин сообщает о культе Яра или Яровида у славян Иллирии и Далмации, но, к сожалению, не сообщает никаких подробностей.
Вас, читатель, наверное, уже не должно удивлять, что даже при такой распространённости культа Ярилы со схожими представлениями об его облике, власти над растительностью и плодородием вообще, предельно близкими датами праздников, и бесчисленными следами в ономастике и местных преданиях всё же находилось немало, гм, «кассиров Сидоровых», продолжавших утверждать, что, мол, «Бога по имени Ярило у славян не было» — как «не было» и Лады с Лелей.
Честно говоря, не завидую я им, учитывая, что, собственно, даруют человеку перечисленные божества. Упоминавшаяся на этих страницах М. Семёнова, кстати, долго бывшая одним из лучших, если не просто лучшим нашим историческим романистом, после того как в своём «Поединке со Змеем» вывела Бога мудрости и поэтического вдохновения Велеса/Волоса как безмозглого дракошу с «пустыми радужными глазами», превратилась в заурядную сочинительницу бандитских боевичков да плодительницу нескончаемых — и раз от разу всё более скучных — «Волкодавов».
Её позднейшие творения ясно показывают как раз полное отсутствие за спиною писательницы оскорблённого ею Велеса-вдохновителя — «се, оставляется ваш дом пуст».
Последствия упрямого отрицания Божества, дающего, помимо прочего, прошу прощения, стояк (и женскую любовь), вы, читатель, представьте уж сами — мне страшновато.
То есть академики-то старенькие, им уже, может быть, и всё равно, а какому-нибудь Л.С. Клейну, в силу его пристрастий, и вовсе побоку, но вам, читатель, я такое не рекомендую повторять даже в шутку.
Итак, известно Божество, о почитании которого у восточных славян говорят поздние этнографические данные, имена людей и названия мест, есть и следы почитания его у южных славян и славян западных, но нет упоминания в летописях и других средневековых источниках.
И есть Божество, упоминаемое в средневековых источниках, но совершенно не оставившее следа в местных преданиях, ономастике, этнографии — но при этом полностью подобное по дарам и власти первому Божеству, а по имени — ему созвучное.
А может, вспомним снова мудрого британского чернеца Оккама и не станем умножать сущности без необходимости? Может, пришла пора отправить «Бога Семарьгла», как «поручика Киже» Киевского Пятибожия, «фигуры не имеющего», в исторический архив недоразумений и ошибок изучения славянской мифологии, вместе с «Усладом» и прочими призраками?
Не было в киевском капище, в Пятибожии никакого «Семарьгла», а был неправильно прочтённый Сем Ярило. [62]
Бог вешнего тепла и цветения, Бог плодородия земли, стад и людей, защитник полей, податель любовного жара и молодецкой удали. Каждый год умирающий и вновь возвращающийся к людям, именно он, единственный среди Бессмертных познавший смерть, ближе всех их к нам, смертным (быть может, оттого-то он и Сем — что, как мы помним, обозначает полубога).
Тут его символом было и «ярица»-жито, зерно, которое, «погребаемое» в земле, «воскресало» по весне колосьями.
Ярило — типичный «умирающий и воскресающий Бог» растительной силы — не зря Джордж Фрэзер в наиболее полном обозрении земледельческих культов такого рода (Диониса, Осириса, Таммуза), своём всемирно известном труде «Золотая ветвь», уделяет немало внимания и восточнославянскому Яриле.
Именно его, а не строгого, лучезарно-неприступного Даждьбога Хорса или, тем паче, беспощадно-непредсказуемого Стрибога могли на праздниках изображать ряженые люди (на одно-единственное упоминание о ряженом «Крале Перуне» у болгар приходятся десятки упоминаний о «Ярилах», «Яровитах», «Юриях» у русских, белорусов, поморян, украинцев, словенцев, причём облик и почитание «Краля Перуна» настолько похожи на таковые Ярилы- Яровита-Юрия, что речь надо вести о проявлении черт вешнего Бога у грозного Громовержца).
По этой своей близости к простым людям, а также оттого, что его дары — любовь и плодородие — были важнее всего для земледельцев и пастухов, Ярило- «Семарьгл» и был идеальным покровителем касты общинников, производителей жизненных благ, отчасти — и торговцев (Ярилами в некоторых местах называли ярмарки, проходившие около священных дней вешнего Бога).
Размах и популярность культа Ярилы на Руси вполне соответствуют таковым галльского «Меркурия» и индоарийского Ганеши.
Макошь
На море-океане, на острове Буяне лежит бел-горюч камень Алатырь, на том камне светлица, в той светлице красная девица Матерь Божия с двумя сестрицами, они прядут и сучат шёлковую кудельку.
Заговор
Макошь (Мокошь, Макешь, Мокуша и пр.) — единственная Богиня киевского Пятибожия — из чего, понятное дело, отнюдь не следует, что она была единственной Богиней русов и славян. Она упоминается во множестве поучений, обличительных «Слов», житиях, исповедных вопросах. Эта Богиня упоминается в поучениях против Язычества обычно вместе с «вилами» — теми самыми стихийными девами, о которых мы говорили в начале книги.
Иногда её называют «Мокошь-Дива», что сходно с индуистским «Дэви», а равно и с названием последней из пяти частей Уэльса — Диведом. В поучениях и «словах» Мокошь сравнивают с суровой Гекатой, идолы которой (весьма, к слову сказать, напоминающие гневные формы индуистской Дэви) вымазаны жертвенной кровью.
Суровый характер Богини подтверждается также и засвидетельствованной ещё Далем поговоркой — «Бог не Макешь, [63] чем-нибудь да потешит».
Под «Богом» здесь скорее всего уже подразумевается милосердный «Господь» христиан, в противоположность «Макеши»-Мокоши, от которой ждать милостей неразумно.
